— Так, — произнесла Иоланта сквозь зубы, внимательно перечитывая объявление. — Больше я с тобой никогда никуда не поеду. Во-первых, из Курортного Сектора с этого дня — ни шагу. Если, конечно, мы сможем туда вернуться. А во-вторых, в будущем году я проведу отпуск ОДНА, И буду делать что захочу, когда захочу и именно таким манером, каким мне заблагорассудится. А заблагорассудится мне сидеть на одном месте, каждый день загорать и купаться в Большом Бассейне. Понял?
Если бы я захотел, то назвал бы эту речь тирадой. Но Фант уже опередил меня.
— Ничего себе тирада! — так он и высказался. — И заявочка ничего себе! Ну хорошо. На будущий год увидим. Но сейчас-то еще ничего не потеряно. У меня с собой писательское удостоверение.
И справка о предоставлении пансиона. Посмотрим, как они посмеют нас не пустить.
— Посмотрим, сказал слепой. — ответствовала Иоланта, потирая виски.
…И Фант смело шагнул во дворец.
Едва он ступил на пандус, как движущаяся лента понесла его, часть стены с тихим свистом унеслась ввысь, и вот уже Фант — в царстве астрономических грез.
Истинно: великолепие этого чертога можно было полностью постичь только изнутри, где — в силу тонко учтенных законов перспективы — сказочная постройка казалась еще больше, чем выглядела снаружи. Стены были отделаны деревянными панелями неопределимого сорта, но, без сомнения, высокого качества. Красовались мозаичные панно, сработанные чуткими руками орпосовских умельцев. Тускло и правдиво блестела чеканка. Спокойным водопадом стекала откуда-то сверху лестница, застланная тяжелым — без орнаментальной пышности — ковром. Где-то в недрах таились кафе и бар. Музыка, которая подтверждала бы их существование, по санитарным причинам не доносилась — очевидно, музыканты занимались полировкой роялей и перетягиванием арф, — зато вывеска «Кафе-бар» помещалась на самом видном месте. Ей не хватало только одного — неонового сияния.
Фанту показалось на время, что он попал в зал заседаний высшего эшелона власти, и единственное, в чем задержка, — ждут опаздывающего по престарелости Муамара Каддафи. Впрочем, через минуту наваждение исчезло. Здесь вообще никого не ждали. И в первую очередь не ждали его самого — Фанта.
По огромному вестибюлю бродили какие-то заспанные личности. Наиболее утомившиеся от сражений с антисанитарией дремали в удобных креслах, нежась вблизи необъятных демонстрационных экранов. Фант не удивился бы, если, попав в заветный обсервационный зал, обнаружил бы там самых рьяных поборников гигиены. Он так и видел, как они лежат, свернувшись калачиками под мощными телескопами, и созерцают прохладные сны, убаюканные низкотемпературной спячкой. А вокруг — результат недавнего сражения с переносчиками заразных заболеваний — валяются легионы растерзанных трупов — крыс, тараканов, блох, вшей, малярийных комаров и мух цеце.
Сидящий в крайнем кресле очень толстый служитель Обсерватории лениво приоткрыл один глаз и пробормотал: «Закрыто».
О-о, мы-то знаем, Фант не из тех, кого так просто отпугнуть.
— Извините, ради Бога, — очень внятно и решительно произнес он. — Дело в том, что я прибыл к вам по спецзаданию Союза писателей Орпоса. Я, конечно, понимаю, что попал в несколько неудобное время, но, войдите в положение, я ехал издалека, времени у меня всего один день, и если я тем более не сумею сделать у вас голограммы, — все более воодушевляясь, врал Фант, — произойдет просто-напросто ЧП…
— Задание с собой есть? — перебил его сидящий. Он чуть-чуть оживился и открыл второй глаз.
— Командировка? — переспросил Фант, чувствуя под собой пустоту.
— Ну командировка, — согласился толстый.
— Нет, командировочного удостоверения у меня с собой не имеется, — на ходу маневрировал Фант. — Я, собственно, направлен не только к вам, но, главным образом, в Курортный Сектор для сбора материалов по терра-ностальгии. Видите ли, я пишу сейчас книгу под названием «Дом, родимый дом». В Курортном Секторе — самый подходящий контингент… Сублимация естественной тяги побывать на родной планете… Словом, удостоверение мое находится сейчас там. На рекба… э-э… в административном блоке… на предмет соответствующего штампа… — Фант нырнул в такую немыслимую лживую чушь, что, попадись ему человек, хоть раз в жизни ездивший в писательскую командировку, наш герой неминуемо был бы доставлен кое-куда по подозрению в какой-то непонятной, но, скорее всего, чудовищной афере. К счастью, собеседник Фанта, очевидно, никогда в жизни из Астрономического Сектора не выезжал. Может быть, он даже родился в проклятой Обсерватории и дал зарок ни на шаг не отлучаться от отчих светосводов.
— Раз нет, то и нет, — кратко подвел он итог беседе, имея в виду документированное «задание», и снова закрыл глаза. Разговор явно исчерпал его силы. Но Фант не собирался сдаваться. Иоланта, кстати, тоже вошла в чертог и присела неподалеку — с печатью фатализма на лице она прислушивалась к звукам осады. Между нами, ей давно уже не хотелось пробиваться в Обсерваторию и глазеть на Землю. Достаточно было и этого роскошного преддверия: прохладно, тихо, можно посидеть, авось и головная боль пройдет…
— Вы меня не совсем верно поняли, — Фант бросил в атаку новые подразделения вдохновенной неправды. — Я ведь не претендую на осмотр всей Обсерватории. Мне достаточно постоять под прозрачным куполом, заглянуть в телескоп, перекинуться несколькими фразами с учеными, сделать несколько снимков — и все, задание будет выполнено. Заметьте, о гамма-телескопе, гелиотелескопе, нейтринных ловушках я и не заикаюсь… Поймите, я ведь обещал самому Невклидову… — Для убедительности Фант помахал в воздухе видавшей виды синтетической сумкой с «аппаратурой». Внутри действительно лежал аппарат — не голокамера, а старый фотоаппарат «ЛОМО-500» — любительская игрушка, заряженная цветной пленкой. Также там было махровое полотенце — Фант просто забыл его выложить, — оно-то и придавало подозрительной сумке объемистый вид.
— Почему один день? — толстый с сожалением открыл глаза и вопросительно уставился на Фанта. Битва с надоедливым посетителем уже измучила его, поэтому, предвидя затяжной характер военных действий, он решил экономить слова. — Завтра открыто. Приходите — пустим.
— Очень большой объем творчества, — веско произнес Фант и за неимением новых аргументов выхватил из кармана удостоверение.
— Я не решаю. Директор решает, — испугался толстый при виде очередной осадной машины.
— А где директор?
— Уехал.
— Скоро будет?
— А я знаю?
— А заместитель?
— Обедает.
— Давно? — как мы видим, Фант с успехом перенял пулеметную тактику врага.
— Только ушел.
— Кто-нибудь из администрации на месте?
— Нет никого! — с мукой в очах выдавил толстый, и стало понятно, что он тоже врет. Причем, как и наш герой, крайне неумело. Он явно имел отношение к администрации. Может быть, сам был заместителем. Если не первым, то вторым или третьим. Например, заместителем по вопросам охраны Обсерватории от работников литературного фронта.
— Я подожду, — царственно провозгласил Фант и даже сделал величественный жест рукой, как бы разрешая лживому администратору не подниматься из кресла, чего тому и в голову не приходило сделать. Толстый радостно смежил веки. Он от души надеялся, что, когда в следующий раз откроет глаза, наглого писателишки не будет и в помине.
Фант вышел в зал с фонтаном. Очень хотелось покурить, но он не знал, можно ли дымить в святая святых астрономического царства. Мерзкая тоска снедала его уязвленное сердце. Он как-то уж очень отчетливо понял, что в Обсерваторию ему не пробиться никаким мыслимым образом, что вся затея поездки глупа, если не истерична, что Иоланта этого ему долго не простит, что… Таких «что» набиралось очень много. Но благоразумие боролось с ущербленной гордостью, и гордость победила. Не любим мы, ох как не любим, когда злодейка-судьба ни с того ни с сего бацает нас наотмашь по сусалам. Очень это обидно. Хочется дать сдачи, машешь кулаками в воздухе, хрипло рычишь, а эффект один: внезапно понимаешь, до чего же ты смешон со стороны. И невидимые миру слезы непонятой души так и брызжут во все стороны, смешавшись с кровью раненого самолюбия.
