«Не признавать» сейчас фантастику не то чтобы невозможно (это-то как раз возможно, есть немало читателей, литераторов, печатных органов, издательств, которые по старинке ее «не признают»), а нелепо, неразумно. Массированное наступление на читателя, которое ведет сейчас фантастика во всем мире, заставляет к ней относиться как к мощному идеологическому оружию, оказывающему основательное воздействие на умы и заслуживающему — хотя бы только в силу своей массовости — серьезного подхода. Как известно, читатель вовсе не протестует против «агрессии» фантастики, а, наоборот, всячески подогревает ее своим энтузиазмом.

Но… в 1938 году в «Литературной газете» Александр Беляев назвал фантастику «Золушкой», а через 25 лет Ариадна Громова, не зная о статье А.Беляева, точно так же озаглавила свою статью в той же «Литературной газете». Почему же фантастику так долго не пускают в высшее общество и действительно ли она «Золушка», то есть особа, которая превосходит своими достоинствами сестер, имеющих беспрепятственный доступ в королевские чертоги?

Теория фантастики находится пока еще в зародышевом состоянии, однако если выписать здесь формулировки, которые были предложены хотя бы за последние три-четыре года, вся остальная часть статьи состояла бы уже только из них. Среди определений наблюдаются целые реестры, чуть ли не на страницу, состоящие из многих пунктов, может быть в отдельности и справедливых, но не дающих возможности решать спорные вопросы. А есть и такие, которые почему-то хочется сравнить с высказываниями отставного полковника Стренга из того же веркоровского романа, который — помните? — предлагал положить в основу определения человека половые извращения.

А стоит ли вообще заниматься подобными дебатами? Миллионы любителей фантастики безошибочно раскупают в книжных магазинах нужные им книги. Думаю, правда, что они руководствуются при этом либо именем зарекомендовавшего себя автора, либо рубрикой на титульном листе. Но зато уж издательства, ставящие эти рубрики, они-то, разумеется, знают, что делают.

А вот что такое, например, «Люди или животные?»? Относится ли роман Веркора к научно-фантастическому жанру? Да? Нет? Почему?

Мне кажется, что большинство сложностей и неудач рождено тем, что зачастую критики пытаются определять не столько самое суть фантастики, давно, кстати, определенную в любом толковом словаре, сколько термин «научная фантастика». При этом тратится масса энергии на доказательство того, что наша фантастика может быть только научной и никакой другой. А вопрос о том, для чего она, собственно, нужна, либо отодвигается на второй план, либо на него даются явно неудовлетворительные ответы.

Разумеется, авторы этих ответов вовсе не считают их неудовлетворительными. Но… Но полемические заметки тогда и пишутся, когда возникает желание поспорить.

В предисловии к недавно вышедшему у нас роману американца Хьюго Гернсбека «Ральф 124С41+» Александр Казанцев сообщает о дискуссии, в которой он участвовал на брюссельском телевидении; «Устроители этого выступления исповедовали современную точку зрения некоторых американских критиков от фантастики, объявивших, что нынешнего читателя якобы не интересуют пути технических решений любых проблем, его занимают будто бы лишь ситуации, возникающие в результате новых научных и технических решений… Такому направлению фантастики противостоит прежде всего советская научно-фантастическая литература…» В другом месте автор предисловия, критикуя американских писателей, применяет еще более сжатую формулу, говоря о «фонтанах сделанных или еще не сделанных изобретений, которые нужны были не сами по себе, а лишь для того, чтобы поставить героя» в ту или иную ситуацию (подчеркнуто мной. — В.Р.).

Итак, по мнению А.Казанцева научная фантастика — это литература, которую интересуют пути технических решений любых проблем, научные гипотезы, открытия, изобретения сами по себе.

Так ли это?

Не должна ли существовать в фантастическом произведении какая-то «высшая» цель, кроме пропаганды той или иной научно-технической идеи? Может быть, не стоило так безоговорочно заявлять, что в то время как западные писатели занялись отношениями между людьми, наши с головой погружены в изобретательство и рационализаторство?

Можно без труда назвать множество произведений, где научная или техническая идея и вправду занимает автора сама по себе.

Возьмем хотя бы «Плутонию» В.Обручева, рассказывающую в занимательной форме о прошлом животного мира Земли, или «Приключения Карика и Вали» Я.Ларри, где герои, уменьшившиеся фантастическим способом до макроскопических размеров, получают возможность — познакомиться вблизи с жизнью насекомых. Разве не очевидно, что такие книги — своеобразная отрасль научной популяризации? Это подтверждается и тем, что наиболее удачные произведения подобного рода принадлежат чаще всего самим ученым.

Прекрасный пример — очерки К.Циолковского «На Луне» и «Вне Земли», точно и конкретно предсказавшие поведение человека в непривычных условиях — скажем, в невесомости. Или «Алмазная труба», наглядное свидетельство дара предвидения у И.Ефремова как ученого, предсказавшего алмазы в Якутии до их фактического открытия.

В других фантастических произведениях (их гораздо больше) пропагандируются всевозможные научно-технические «придумки» со значительно менее прикладным звучанием, чем в «Карике и Вале»: полеты к звездам, искусственные острова, подводные раскопки, встречи со следами иных цивилизаций, побывавших на Земле, а то и с самими представителями упомянутых цивилизаций, мыслящие роботы, усовершенствование человеческого организма… Я имею в виду многие рассказы и повести А.Днепрова, М.Емцева и Е.Парнова, А.Шалимова, С.Гансовского, И.Росоховатского и т. д.

Такая фантастика тоже носит титул научной и в общем имеет на это право. Однако названные авторы вряд ли безропотно согласятся с тем, что смысл их произведений целиком исчерпывается наукой и техникой. И действительно, налицо более или менее беллетризованная форма. Но, к сожалению, чаще всего это лишь видимость художественности, некий багет, который хотя и подбирается по размерам картины, с легкостью может быть заменен другим, совершенно на него не похожим. Сама же картина — научно-техническая гипотеза — от этого не пострадает. Страдающей стороной, как правило, бывает искусство слова. Для большей части так называемой научной фантастики характерны схематизм, приблизительность в обрисовке людей, скоропись, невыразительность художественных средств, очерковость в худшем смысле. Оно и понятно, ведь внимание писателя устремлено в иную сторону.

Если воспользоваться математической терминологией, то произведение «очень» научной фантастики стремится к определенному пределу, и пределом этим служит сама гипотеза, сама идея, так сказать, в очищенном виде, действительно сама по себе. И надо сказать, что. часто именно такая, очищенная от всякой беллетристической оболочки научно-фантастическая гипотеза может быть куда интересней, чем «неочищенная». В научной или научно-популярной статье автор может, не стесняясь, развернуть аргументацию, привести математические выкладки и т. д. Нельзя ли втиснуть такую же аргументацию, такие же формулы в рассказ, роман, повесть?

Можно. И это делается. Но зачем? Ведь художественное обрамление будет только мешать, а не помогать раскрытию основной мысли автора.

Наглядный пример. Мне представляется, что за последнее десятилетие одной из наиболее смелых или, во всяком случае, привлекших всеобщее внимание была гипотеза советского астрофизика И.Шкловского об искусственном происхождении спутников Марса.

Опубликованная сначала в «Комсомольской правде», эта гипотеза вошла в книгу И.Шкловского «Вселенная, жизнь, разум», второе издание которой разошлось мгновенно, так же как и первое. В самом деле, кого не взволнует столь заманчивая вероятность, если она подкреплена весьма убедительными, а для непосвященных лиц и неопровержимыми доводами?