После ее слов мы умолкли. Мне приходилось следить за дорогой, которая стала далекой от идеала, едва мы выехали из Парижа через Версальские ворота и понеслись по булыжникам через придорожные деревни, оставив Сену справа от нас. Вместо того чтобы утихнуть, буря разъярилась еще больше, оглушая нас раскатами грома.

– Мы никуда не успеем, двигаясь с такой скоростью! – произнесла Эвелин, перекрывая ее рев. – Ты не можешь немного поддать газу?

Я пытался. Подъехав к Версальскому дворцу, мы свернули налево, проскочили трудный поворот и разогнались до пятидесяти миль в час на хорошей дороге, которую тем не менее затопило водой. Мне приходилось держать себя в постоянном напряжении, ожидая какой-нибудь особо глубокой лужи, и виртуозно лавировать, входя в очередной поворот. Теперь молния высветила два бесконечных ряда тополей, тонких и черных на фоне неба. На дороге не было никого. Только красный «вуазен» обогнал нас сразу за Рамбуйе и помчался вперед с такой скоростью, что вызвал у Эвелин подозрения. Но мы потеряли его в лесу. Возможно, он куда-то свернул. Мы следовали по основному шоссе, ведущему в Шартр, которое показалось мне окольным путем. Сразу за Шартром дорога резко пошла под уклон – это был худший участок, по какому мне когда-либо доводилось проезжать, – и повела вниз, словно в желоб, к узкому проезду между приземистыми круглыми башнями в городской стене. Потом – я мог бы поклясться, что это был он, – я снова увидел красный «вуазен», но мне пришлось сконцентрироваться на том, чтобы заставить нашу машину нырнуть в ворота, иначе мы бы перелетели через парапет и оказались в реке Эр. Дальше мы снова понеслись по булыжной мостовой. Серые искривленные фронтоны средневековых домов выглядели как на гравюре Доре. Несколько тусклых газовых фонарей указывали нам путь, ведущий вверх по мощеной дороге к площади. За грязным ветровым стеклом я увидел открытое бистро и направился туда за горячим кофе.

– Нам еще предстоит проехать двадцать миль, – пробормотала Эвелин, отчаянно пытаясь разобраться в карте, – примерно столько осталось до Орлеана. И найти гостиницу на другой стороне… Смотри-ка сюда! Должен же быть более короткий маршрут. Спроси у официанта.

Внутри душного бистро несколько хмурых людей, похожих на восковые фигуры, играли в домино, окутанные влажными облаками табачного дыма. Перед ними стояли стаканы с горячими напитками. Хозяин пододвинул нам две дымящиеся чашки кофе с ромом. Он горел желанием помочь и, развернув карту на стойке, показал короткий маршрут. Другие посетители охотно присоединились к нам и высказали несколько путаных замечаний; я понадеялся, что запомнил дорогу правильно. Официант завел речь о наводнениях, паводках и подъеме воды в Эре. Мы с Эвелин залпом выпили кофе и снова понеслись вниз по улицам старого города с его зелеными лужайками и потрескавшимися шпилями.

Потом я вырулил на шоссе. Эвелин сказала, что не сумела найти новую дорогу на карте, но та казалась прямой и хорошей, несмотря на то что была узкой. Мы миновали длинную полосу леса, выбрались на широкие луга и еще больше увеличили скорость.

– Я поняла! – воскликнула Эвелин после нескольких минут изучения карты. – Это дорога, идущая через Леве. Тот самый путь, который нам следовало выбрать с самого начала. Еще два километра – и мы должны достигнуть Луары чуть ниже Орлеана. Там на карте отмечен маленький мост. Проехав по нему, мы через два километра окажемся у нужной нам гостиницы, минуя Орлеан. Ищи этот мост. Здесь рядом с ним отмечена заводь на реке и зáмок – Шато-де-л’Иль. Он должен послужить ориентиром.

Она вгляделась в дорогу. Мы находились на длинном пологом склоне, поросшем лесом, мокрым от дождя, с широкими обочинами по обе стороны шоссе и крутым оврагом справа от нас. Машина набрала большую скорость, и я сомневался, сумею ли в случае надобности быстро затормозить. Эвелин тщетно протирала ветровое стекло изнутри.

– Если зáмок большой, мы должны его заметить… Берегись!

За поворотом и ниже в размытой темноте на фоне фар мелькнул красный силуэт. Я разглядел «вуазен», припаркованный у обочины, футах в тридцати впереди, еще до того, как увидел фонарь, которым кто-то размахивал. Педаль тормоза ушла в пол, после чего я ухватился за рукоятку ручного тормоза и резко нажал на нее. Чувствуя свою полную беспомощность, мы поняли, что нас заносит, увидели сквозь дождь яркую вспышку, похожую на огонь тонущего судна, крутанулись вправо, влево, потом снова вправо и заскользили, как лыжник на снежном склоне. Что-то дернулось. Машина подпрыгнула и благополучно приземлилась у самой обочины. Ни один из нас не пошевелился, ощущая внутри какую-то дрожащую пустоту, в то время как дождь барабанил по крыше. Я повернулся, чтобы посмотреть на Эвелин. Ее лицо побледнело. Двигатель заглох. Не было слышно никаких звуков, кроме нашего тяжелого дыхания и шума дождя.

– Одну минутку, пожалуйста, – произнес голос, вежливый, как у вышколенной секретарши.

За боковой шторкой метнулась неясная тень, и кто-то потянул за ручку на дверце.

Прежде чем я успел шевельнуться, дверь со скрипом открылась. На фоне дождя и черного леса я мог разглядеть только размытые очертания лица мужчины, отступившего к обочине.

Но мне показалось, что я узнал голос, хотя шум дождя заглушал его и французские слова звучали нечетко.

– Что, черт возьми, вы хотите этим сказать?! – выкрикнул я по-английски, что можно было объяснить только моими измотанными нервами. – Какого рожна вам нужно?

– Англичанин, – произнес голос на родном для меня языке, и в тоне незнакомца мне почудилось облегчение, хотя впечатление это могло оказаться обманчивым. Потом он выпалил: – Кто вы такой и что здесь делаете?

Да, неизвестный говорил на замечательном английском. Краем глаза я покосился на красный автомобиль впереди на узкой дороге. Она не была совсем перегорожена. Если постараться, «вуазен» можно было бы объехать слева.

– Нет, это я должен спросить, кто вы такой и по какому праву создаете помехи на дороге.

– Кем бы я ни был, – заявил мужчина, – у меня есть полномочия от французской полиции. Вон в той машине впереди нас ждут два агента. – Он говорил так спокойно, что на секунду я почти поверил ему. Затем он двинулся вперед, и я увидел, что в руке у него что-то зажато. – Вылезайте из машины. Я хочу видеть ваш паспорт.

– Сегодня вечером вы уже получили от меня один паспорт. Разве его вам недостаточно?

– Выходите из машины! Живее.

Он придвинулся ближе, оказавшись в полосе слабого света лампочек, горевших на приборной панели, поводил рукой взад и вперед, и я увидел, как в ней блеснуло что-то черное и явно металлическое. Не следовало ему этого делать: его пистолет слишком походил на игрушечный. Если бы он нажал на спусковой крючок, верхняя часть ствола грациозно поднялась бы, и ничего больше. На самом деле нас водили за нос при помощи затейливого портсигара. Передо мной на расстоянии вытянутой руки стоял Фламан.

Я, конечно, не отличаюсь особенной храбростью, но при виде муляжа, направленного мне в грудь, способен даже Фламана послать к Луаре, чтобы остудил голову. Мы с Г. М. всегда потешались над триллерами, в которых безоружный герой, бесстрашный, но тупоголовый, кидается грудью на пистолет – поступок, который не пришел бы в голову никому за пределами сумасшедшего дома. Теперь же я почувствовал облегчение. Но сначала следовало выяснить, что нужно от нас незнакомцу. Пока я послушно вылезал из машины под дождь, Эвелин издала возмущенный возглас, превосходно изображая негодующую туристку. Луч фонарика прошелся по салону нашей машины.

– В самом деле, дорогуша, – произнесла она, – даже в стране, кишащей мерзкими иностранцами, это самое страшное оскорбление, о котором мне еще придется сообщить британскому консулу. Мы с кузеном ехали в Орлеан…

– Ты тоже вылезай, – оборвал ее бесцветный голос, показавшийся мне теперь жутким и гнусным. – Встань рядом с ним. Не слишком близко. Я хочу посмотреть, действуете ли вы заодно. Держитесь на свету, оба. А ты, – он посмотрел на меня, – подними руки вверх.