В его тоне слышалось такое усталое презрение, что я вскипел гневом. Но мои руки поднялись вверх. Дождь с яростным шумом барабанил по деревьям и хлестал нам в лицо. И как будто этого было мало, незнакомец снова включил фонарик, направив луч нам в глаза. Но обе его руки были заняты. Мне показалось, что речь его сделалась не слишком внятной, как будто во рту ему что-то мешало.

– Теперь выкладывай, кто ты такой.

– Кенвуд Блейк. Импортер чая из Лондона. – И какой дьявол вложил это мне в голову?

– Выдаешь себя за сотрудника британской разведки? Из отдела Си-Эс?

– Нет.

– Что ты делал у «Лемуана» этим вечером?

– Выпивал.

– Что ж, ты еще пожалеешь, что так говоришь, – произнес голос с холодностью, которая просачивалась сквозь ярость, и с тем же неприятным бульканьем, как будто вызванным помехой во рту. – Ты, – обратился он к Эвелин, – сунь руку ему в карман и достань паспорт, если тот у него есть. Если там ничего не найдется, мы заберем этого типа с собой в Орлеан и посадим за решетку. Не спорь со мной, детка. Делай, как я говорю.

– Откуда мне знать, где он держит свой паспорт? – возмутилась Эвелин. – Я порядочная женщина.

На мгновение луч света метнулся в ее сторону.

– Заткнись, ты, проклятая предательница! – прорычал незнакомец, и тогда я применил против него прием, известный мне по регби.

Этот человек, должно быть, подумал, что я сошел c ума, поскольку отнюдь не муляж держал он в руке. Каково было мое изумление, когда пуля просвистела примерно в двух дюймах у меня над ухом, опалив поля фетровой шляпы.

Началась суматоха, о которой я до сих пор вспоминаю. Я помню звук пули, ударившейся в бок нашей машины, – с таким щелчком консервный нож вскрывает крышку жестянки с фасолью. Он раздался как раз перед тем, как мое левое плечо врезалось в ногу этого типа выше колена. Я исполнил прием нечисто, поскользнувшись в жидкой грязи, и тем самым спас себе жизнь. Но незнакомец инстинктивно отпрыгнул назад, к обочине. И мы бросились друг на друга. Он не мог знать, насколько близко мы оказались к краю дороги. Луч фонаря моего противника упал на его лицо, высветив между губ нечто отливавшее серебром. Это был полицейский свисток.

Затем я услышал, как эта штуковина, засунутая в уголок рта, издала что-то вроде мучительного чириканья. Но тут промокший лес перевернулся вверх тормашками и голова моя ударилась обо что-то, когда мы сверзились с края обочины. Должно быть, мы пролетели всего несколько футов. Незнакомец очутился подо мной и, как видно, основательно приложился к земле, потому что дыхание с шумом вырвалось из его груди, как из кузнечных мехов. Потом мы прокатились вниз по склону еще несколько ярдов. Хотя в основном нас окружала грязь, вокруг что-то рвалось и жалило, как стальная проволока. Я треснулся еще обо что-то головой выше уха, прежде чем мы налетели на бревно. Все еще пребывая в полной растерянности, я высвободился и встал на колени. И тут в мою гудящую голову проникла страшная мысль: мошенники не носят с собой полицейских свистков. Боже милостивый, кто этот тип? И кстати, где полицейские агенты?

Отчасти гул пчелиного улья в моей голове и бешеное головокружение, заставившее вращаться склон оврага, остановил фонарь. Он скатился следом за нами и теперь лежал возле бревна, освещая моего противника. Тот распластался на спине, растопырив большие пальцы согнутых рук, рот был открыт, смятая шляпа-котелок съехала набок.

Голова моя все еще кружилась, так что я чуть не упал, когда наклонился за фонарем. Но, осмотрев поверженного врага, я понял, что бояться нечего. Он не был мертв и даже особенно не пострадал, если не считать удара по голове, который лишил его сознания. Спутанные мысли постоянно возвращали меня к свистку. Кем, черт возьми, он был? Дождь, все еще хлеставший по ветвям серебристых берез в овраге, смывал густую грязь с его румяного лица, испачканного так густо, словно по нему прошлись кистью. Угловатое, с крупными чертами, оно вполне могло принадлежать англичанину, ничем не примечательному здоровяку лет сорока с лишним, с впалыми щеками и щеточкой коричневых усов. Почему он назвал Эвелин предательницей?

Под его расстегнутым дождевиком я увидел кое-что вывалившееся у него из внутреннего кармана – сероватый бумажный прямоугольник, обмотанный вокруг корпуса авторучки и прижатый зажимом колпачка. Обычно на таком вот прямоугольнике присутствуют белый крест на синем фоне, ваш личный номер, номер вашего начальника и печать Министерства внутренних дел. Подделать все это невозможно, потому что сотрудник нашей службы распознает этот бланк по его текстуре, как банковский клерк подлинную банкноту. Я знал его достаточно хорошо. Этот человек был сотрудником британской разведки.

Более того, я внезапно понял, что с ним-то Эвелин и должна была встретиться у «Лемуана». Святые угодники, вот незадача! И когда он увидел, что я ухожу с ней… Ну и чертовщина!

Все эти мысли, как вы понимаете, пронеслись в моей голове за считаные секунды. Выпавшая мне короткая передышка подходила к концу, я должен был снова действовать. Даже сквозь шум ливня сверху до меня доносились голоса, звучавшие на краю оврага. Белые лучи двух фонарей «бычий глаз» обшаривали пространство у меня над головой. Вверху горели фары нашей машины, и мимо них промелькнул силуэт полицейского в кепи с плоским верхом и коротком непромокаемом плаще. Мой противник говорил правду. В красной машине действительно находились двое агентов, и теперь они выбрались наружу и что-то кричали мне. Проблема для них, по-видимому, заключалась в том, что они не могли определить место, где мы, кувыркаясь, скатились в овраг. И поскольку с дороги он выглядел как черное ущелье, они, вероятно, не стремились прыгать в него вслепую. Никакие объяснения помочь не могли – предстояло как-то выпутываться. Моего друга-врага можно было оставить на попечение полицейских – при условии, что я от них избавлюсь, но Эвелин следовало вытащить из этой переделки. Она должна была сесть в машину и скрыться, пока я отвлекаю преследователей.

Но куда подевалась Эвелин? Я не видел ее нигде на краю оврага, а тем временем…

– Ты ведь не ранен, правда? – раздался тихий голос у моего плеча, и комок застрял у меня в горле. – Ты не ранен? Ш-ш-ш! Я сползла по склону следом за тобой, иначе меня бы сцапали.

Она быстро наклонилась к нашему лежащему без сознания другу и схватила меня за руку.

– Выключи фонарь, – прошептала она. – Кен, я не знаю точно, в чем дело, но, похоже, мы совершили какую-то ужасную ошибку. Мы… Берегись! Они увидели свет.

– Так и есть. Держись за мою руку. Возможно, нам удастся выкарабкаться. Нет, подожди! Оставайся здесь, возле тела. Я уведу их прочь с помощью фонаря. Когда они погонятся за мной, вскарабкайся по склону и беги к машине. Не спорь, черт возьми! Если я смогу от них уйти, я подразню их и последую за тобой.

Авантюрный дух воровского мира, как вы понимаете, в полной мере овладел мною. Я сорвался с места и бросился бежать сквозь хлещущую завесу серебристых берез. Крики и огни преследовали меня, перемещаясь вдоль верхнего края оврага. Я вращал фонарем над головой, так что луч его описывал широкие круги.

– У-у-х! – взревел я, некогда благопристойный мистер Блейк. Мой голос напомнил совиное уханье. – Suivez-moi[7], вы, мерзавцы! La barbe! Vive le crime! A bas la police![8]

Ответный рев полицейских свидетельствовал, что я достиг цели. Они рискнули и наудачу спрыгнули с обрыва. Одному из них не повезло, но другой обнаружил, что спуститься не составляет особого труда, и съехал вниз, точно сметающий все на пути оползень. Прислонив фонарь к стволу дерева, я повернул его навстречу преследователям, как будто замер в страхе. Затем как можно тише вернулся назад и попытался перекрыть шум дождя, прокричав голосом, напоминающим урчание чревовещателя, французскую фразу:

– Halte la ou je tire![9]