А Леня, как теперь звали Ремизова, потихоньку шел в гору. Он уже дважды спас своего благодетеля от верной смерти. Сначала Алексей ночью услышал шум на соседней кровати и, не раздумывая, бросился на помощь, успел как раз вовремя. Здоровенный верзила по кличке Дурак пытался задушить Вырю, но тот не спал и успел перехватить руки убийцы, а затем уж лейтенант пришел на помощь и отделал здоровяка, как бог черепаху.

Вскоре после этого Ремизова перевели в небольшой цех по производству оконных блоков. Как Выря этого добился, лейтенант мог только догадываться. Выря числился в этом цехе инструментальщиком, ходил по мастерской в новенькой, чистенькой спецовке со штангелем в кармане и остро заточенным карандашом. Ремизов заметил, что в каптерку к Выре часто заглядывают солдаты и офицеры из охраны. После этого у Выри таинственным образом появлялся чай, сигареты, а то и водка или анаша. Уже потом Алексей понял, что на Вырю работала целая артель по производству самодельных портсигаров, браслетов для часов, наборных мундштуков и других поделок «народного творчества». Все это перекочевывало в жадные руки конвоя, кое-что получали изготовители, но сливки, несомненно, снимал Выря.

Именно там, в цехе, на пахана ни с того ни с сего кинулся мужик, недавно появившийся в этой зоне. Услышав сзади какой-то рев, обернувшийся Ремизов увидел перекошенное лицо бегущего человека, безумные его глаза, пену на губах, а еще — острый кусок разбитого оконного стекла в его руках. В секунду сориентировавшись, Алексей оттолкнул Вырю и сам встал на пути помешанного, но в последнее мгновение с удивительной для его тела легкостью отпрыгнул в сторону и уже вдогонку наотмашь ударил сумасшедшего по затылку, отчего тот с разбегу врезался в кирпичную стену и оказался на полу с окровавленной головой.

Частенько Выря стал брать Ремизова с собой на разного рода разборки, частенько возникающие в зоне, и никто не смел решать споры с помощью силы. Леню все откровенно боялись, помнили, как он сумел в одиночку раздолбать чуть ли не весь отряд.

Пахан был им очень доволен. Насколько Ремизов понял, основным даром его высокого покровителя являлось незаурядное знание людей. Он сортировал их по каким-то своим, одному ему известным признакам. Одних он приближал, других не жаловал, третьих уничтожал своим презрением, но ни разу за это время не ошибся.

Как-то Алексей спросил его:

— А чем тебе не понравился этот новенький, Карась?

Выря усмехнулся.

— Мне его взгляд не понравился. Человека сразу видно, он как на ладони, просто надо ему в зенки заглянуть, если забегали, значит, или стукач, или петух.

Через некоторое время Карася завалило бревнами, но к этому времени никто уже не сомневался, что парень активно стучал на вся и на всех.

Но не все в своем новом статусе нравилось Алексею. Мореман вскоре подтвердил его опасения, сказав как-то при встрече:

— Смотри, Леха, готовят тебя как торпеду. Ойкнуть не успеешь, как еще на срок раскрутишься.

Алексей после этого надолго задумался. «Торпедами» в зоне называли молодых парней, готовых убить каждого, на кого покажет пахан. Для этого их кормили и поили как на убой, заранее внушая мысль о неизбежном благородстве будущего убийства. Это Ремизова, конечно, не устраивало. Но что делать? Чем дольше он находился в зоне, тем острее воспринимал несправедливость происходящего. Порой ему снилась Лена, неизменно с залитой кровью грудью, только лицо ее начинало забываться, глаза светились голубизной, как из тумана. Теперь и он начал маяться бессонницей, часами лежал на кровати, глядя открытыми, но невидящими глазами на нависшую над ним панцирную сетку с торчащими сквозь нее ромбами грязного матраса. Как-то раз, уже в полутьме слабо освещенной ночной казармы Выря, ворочаясь в своей кровати, спросил его:

— Чего не спишь, Леня? О чем все думаешь?

— На волю надо, — коротко ответил лейтенант.

Выря внимательно посмотрел на него.

— Что, поквитаться? — спросил он.

— Скорее разобраться, зачем и почему.

— Поговорим как-нибудь потом, — и Выря перевернулся на другой бок.

Разговор этот состоялся уже по весне. Выря о своем обещании не вспоминал, а Ремизов вскоре приобрел еще один стимул к побегу. Как-то к нему в бараке подошел высокий, мощного сложения мужик, накануне попавший в зону с последним конвоем. Верзила радостно осклабился и, протянув руку, заявил:

— Привет, земляк!

Ремизов настороженно вглядывался в новоявленного земляка и жать ему руку не спешил, кто его знает, вдруг тот давно уже в «петухах» прописан, неприятностей не оберешься.

— Что-то я тебя не припомню, — заявил Алексей верзиле.

— Ну да ты че! Суд помнишь? Я же твоим свидетелем был, Борян я, Валерка! Помнишь?

— А, вот что ты за гусь! — Ремизов понял, в чем дело. Лишившись дурацких усов и роскошной шевелюры, Борян сильно изменился, и только высоко изогнутая левая бровь напоминала прежнего Валерку.

— А ты то за что загремел? — с усмешкой спросил Алексей. — Давно?

— Да буквально через день после твоего приговора, представляешь?

Он по-хозяйски устроился на табуретке возле кровати Ремизова и принялся рассказывать свою эпопею. Со всех сторон собрался любопытный народ, с особым интересом слушал Выря.

— Я ведь не дурак, — начал рассказ Борян. — Понял, что меня уберут после суда и следов не останется. А держали меня на даче, в Лысовке, но, правда, водяры было — хоть ванны принимай! Узнал я, что на другой день приговор должны вынести, и давай водку хлестать с этими двумя, ну, теми что сторожили меня. А я их давно приучил: не пью один, и все тут, нахрен! К вечеру я их под стол свалил, карманы у обоих обшарил, а у меня еще деньги были, Нечай еще в больнице дал, прихватил пару пузырей водки и тикать оттуда. Вышел на дорогу, остановил попутку, и в город. Не в Энск, конечно, в область! Два дня бухал, как король, нахрен, все кабаки обошел, ну!.. Потом деньги кончились, а без бабок, сам знаешь… Ни друзей, ни денег. С похмелюги сцепился с каким-то азербоном да невзначай ему голову бутылкой проломил. Три года! Хорошо еще этот придурок выжил, а то совсем бы загремел… Вот такая мотня!

Борян огорченно вздохнул и понурил голову.

— Так это он у тебя главным свидетелем проходил? — спросил со своей кровати Выря.

— Да, — подтвердил Ремизов и спросил у Боряна. — Ну, а теперь расскажешь, как на самом деле было?

— Нальешь стакан, расскажу, — засмеялся тот. — А то глотка совсем иссохлась, говорить трудно.

Ремизов переглянулся с Вырей, тот чуть заметно кивнул головой, и Алексей двумя пальцами извлек из-за тумбочки небольшой запаянный полиэтиленовый пакет. В нем помещался как раз стакан спирта. Один из шестерок сбегал за водой. Борян чуток воды плеснул в кружку со спиртом, залил обжигающую жидкость себе в глотку, а уж потом отправил вслед остальную воду, тушить разгоревшийся пожар. Отдышавшись и вытерев слезы, он принял из рук Ремизова папиросу и, сделав первую затяжку, заявил:

— Уж забыл, когда в последний раз водку пил. Эх, сука, что за жизнь пошла!

По нему было видно, что алкоголь пошел хорошо, глаза заблестели, лицо стало наливаться малиновым оттенком.

— Ты рассказывай давай, не в ресторане, — напомнил ему Выря.

Борян кивнул головой, еще раз глубоко затянулся и начал вспоминать.

Когда Борян, допив остатки спирта, ушел к себе, Ремизов еще долго сидел неподвижно, повторяя короткую, странную кличку: Нечай.

— Шелупонь этот твой Борян, — проворчал Выря, устраиваясь поудобней на кровати и даже позевывая. — Завтра похмелиться прибежит, ты его сразу отшей. Слышь, Лень?

Ремизов пристально глянул на своего пахана и сказал убежденно.

— На волю мне надо.

Выря пальцем показал на свои уши и ответил как в прошлый раз:

— Потом поговорим.