«Вы не говорите, что мы не должны искать помощь, — сказал Л., — а вы спрашиваете нас, почему мы придаем важность тому, кто помогает, делая из него авторитет для нас. Верно?»
Я также спрашиваю, почему вы ищете помощь. Когда кто-то ищет помощь, что за побуждение скрывается за этим? Когда кто-то сознательно, преднамеренно приступает к поиску помощи, разве он хочет помощи, или спасения, утешения? Что же это, что мы ищем?
«Есть разные виды помощи, — сказал В. — От прислуги до наиболее выдающегося хирурга, от преподавателя средней школы до самого великого ученого — все они дают некоторую помощь. При любой цивилизации помощь необходима, не только обычного вида, но также и руководство духовного учителя, который достиг просветления и помогает установить порядок и мир человечеству».
Пожалуйста, давайте отставим обобщения и рассмотрим, что руководство или помощь значат для каждого из нас. Разве она не подразумевает решение индивидуальных трудностей, болей, печали? Если вы являетесь духовным учителем или доктором, я прихожу к вам для того, чтобы вы мне показали счастливый жизненный путь или вылечили от какой-то болезни. Мы ищем путь жизни у просветленного человека, а знания или информацию у ученого. Мы хотим достичь, мы хотим быть успешными, мы хотим быть счастливыми, поэтому ищем образец для жизни, который поможет нам достичь того, чего мы желаем, священного или светского. Перепробовав многое другое, мы думаем о истине как о высшей цели, окончательном успокоении и счастье, и мы хотим заполучить ее. Так что мы начеку, чтобы найти то, чего желаем. Но может ли желание когда-либо проделать свой путь к действительности? Разве желание чего-то, каким бы благородным это ни было, не порождает иллюзию? И когда желания действуют, разве они не основывают структуру авторитета, подражания и страха? Это фактический психологический процесс, ведь так? И помощь ли это или же самообман?
«Я с большим трудом не позволяю себя убедить в том, что вы говорите! — воскликнул В. — Я понимаю причину, значение этого. Но я знаю, что вы мне помогли, и я должен отрицать помощь?»
Если кто-то помог вам, и вы делаете из него авторитет, тогда не мешаете ли вы всей дальнейшей помощи, не только от него, но и от всего окружающего вас? Разве помощь не находится всюду вокруг вас? Зачем смотреть только в одном направлении? И когда вы так замкнуты, так привязаны, может ли какая-либо помощь достичь вас? Но когда вы открыты, бесконечная помощь присутствует во всех вещах, от пения птицы до зова человека, от листика травы до необъятности небес. Яд и коррупция начинаются тогда, когда вы относитесь к одному человеку как к вашему авторитету, вашему руководителю, вашему спасителю. Это ведь так, правда? «Кажется, я понимаю то, что вы говорите, — сказал Л., — но моя трудность вот в чем. Я был последователем, искателем руководства много лет. Когда вы указываете на более глубокое значение следования кому-то или чему-то, разумом я соглашаюсь с вами, но часть меня восстает против. Теперь как же мне объединить это внутреннее противоречие так, чтобы я больше не был последователем?»
Два противостоящих желания или импульса не могут быть объединены, и когда вы представляете третий элемент, который является желанием объединения, вы только усложняете проблему, вы ее не решаете. Но когда вы понимаете целостное значение просьбы о помощи, следования за авторитетом, пусть это будет авторитет другого человека или же вашего собственного выдуманного образца, тогда само восприятие кладет конец всему следованию.
Довольство
Самолет был переполнен. Он летел на высоте в двадцать с лишним тысяч футов над Атлантическим океаном, а ниже был виден толстый ковер из облаков. Небо выше было ярко-синим, а солнце — позади нас, мы держали курс на запад. Дети играли, бегали по проходу, а теперь, устав, спали. После долгой ночи взрослые не спали, курили и пили. Впереди сидящий мужчина рассказывал другому о своем бизнесе, а женщина на заднем сиденье описывала в довольных тонах те вещи, которые она купила, и размышляла на тему, сколько пошлины ей придется заплатить. На той высоте полет был ровным, не было ни одной воздушной ямы, хотя ниже нас дули резкие ветра. Крылья самолета были яркими в ясном солнечном свете, и пропеллеры вертелись плавно, разрезая воздух с фантастической скоростью. Ветер был позади нас, и мы летели с скоростью более, чем три сотни миль в час.
Двое мужчин на расстоянии всего лишь узкого прохода говорили довольно громко, и было трудно не подслушать то, о чем они говорили. Они были крупными людьми, а один имел красное, обветренное лицо. Он объяснял, каков бизнес охоты на китов, насколько опасен, какая прибыль и насколько бурными были моря. Некоторые киты весили сотни тонн. Считалось, что матерей с детенышами нельзя убивать, и при этом не разрешалось убивать больше, чем определенное количество китов в пределах указанного времени. Убийство этих огромных монстров, очевидно, разработывалось большей частью с научной точки зрения, каждая группа имела специальную наработку для выполнения того, для чего она была технически обучена. Запах промышленного судна был почти невыносим, но к нему привыкаешь, как почти к любому. Но в этом крутились большие деньги, если все шло хорошо. Он начал объяснять то удивительное очарование от убийства, но в тот момент принесли напитки, и предмет беседы сменился.
Людям нравится убивать, неважно, друг друга ли, или безвредного, ясноглазого оленя в глубине леса, или тигра, который охотится на домашних животных. Змею на дороге специально переезжают, устанавливают капкан, и волк или койот попадается. Хорошо одетые, смеющиеся люди выходят с их драгоценным оружием и убивают птиц, которые недавно пели друг другу. Мальчик убивает трещащую синюю сойку из духового ружья, а взрослые не говорят слов сочувствия в адрес птички, а, напротив, хвалят его за меткий выстрел. Убийство ради так называемого спортивного интереса, пропитания, страны, мира — не имеет разницы. Оправдание — это не ответ. Остается только одно: не убивать. На Западе считают, что животные существуют для наших желудков или ради удовольствия убийства, или ради меха. На Востоке же в течение столетий каждый родитель учил и повторял: не убивайте, будьте сострадательными, жалейте. Здесь у животных нет души, так что они могут быть убиты безнаказанно, там — животные имеют души, так что подумайте и позвольте вашему сердцу познать любовь. Убивать животных и птиц для пищи здесь расценивается как нормальное, естественное явление, санкционированное церковью и рекламными объявлениями, там же не так, и вдумчивые, религиозные личности по традиции и культуре никогда этого не делают. Но это также быстро разрушается. Здесь мы всегда убивали от имени Бога и страны, и теперь убийство происходит всюду. Оно распространяется, почти внезапно древние культуры отметаются в сторону, и продуктивность, жестокость и средства разрушения тщательно лелеются и укрепляются. Мир не приходит вместе с политическим деятелем или священником, не приходит он и с адвокатом или полицейским. Мир — это состояние ума, в котором присутствует любовь.
Он был мелким бизнесменом, соперничающим, но способным лишь сводить концы с концами.
«Я не пришел, чтобы говорить о своем деле, — сказал он. — Оно дает мне все, что мне нужно, а так как мои потребности невелики, я справляюсь. Будучи не слишком амбициозным, я не участвую в игре жестокой конкуренции. Однажды, когда я проходил мимо, и увидев толпу под деревьями, остановился, чтобы послушать вас. Это было пару лет назад, но то, что вы сказали, что-то во мне затронуло. Я не очень образован, но теперь я читаю ваши беседы и вот я здесь. Раньше я был доволен своей жизнью, мыслями и во мне присутствовала вера во что-нибудь, что не обременяло мой мозг. Но с того воскресного утра, когда я блуждал по той долине на своем автомобиле и случайно наткнулся и услышал вас, то стал постоянно недоволен. Мое недовольство, в меньшей мере связано с моей работой, но оно охватило все мое существо. Раньше я испытывал жалость к людям, которые были недовольны. Они были так несчастны, ничто не удовлетворяло их, а теперь я присоединился к их рядам. Когда-то я был удовлетворен своей жизнью, друзьями, и тем, чем я занимался, но теперь я недоволен и несчастен».