Запел хор. Самую замысловатую музыку придерживали для кульминации у монастырских ворот. А пока что пожелания отца Боба попирались местным сентиментальным гимном.

Выше колокол подъемли!

Между небом и землей.

Будет нам служить и Богу,

Будет голос нам благой.

Ранним утром, когда птица

Славит радостно Творца,

Воспоет он милость Божью,

Воззовет к Нему сердца.

И когда под вечер тени

Набегают чередой,

Будет петь он гимн вечерний

Вместе с первою звездой. [60]

Пение продолжалось. Танцоры, робко идя парами, сошли уже с берега, и за ними следовали маленькие девочки, которые, похоже, очень мерзли в своих белых атласных платьицах. Колокол и впрямь двигался очень медленно и достиг едва ли середины дамбы, куда была вставлена деревянная секция — память об отважных монахинях XVI века. Дора отвлеклась на толпу. Ноэля теперь видно не было. На глаза ей попался Пэтчуэй — присоединиться к процессии он не пожелал и флегматично стоял позади толпы, откуда явно не мог ничего видеть. И тут что-то начало происходить. Дора быстро перевела взгляд в центр. У всех вырвался внезапный вздох. Пение хора сбилось. Колокол застопорился на деревянных досках посередине дамбы, и рабочие, похоже, сцепились вокруг него. Епископ дал знак хору податься назад. Процессия замерла. Музыка оборвалась, и поднявшийся потом глухой ропот прорезал громкий скрежет. Колокол, похоже, начал легонько клониться на один бок. Толпа возбужденно загудела. И очень медленно деревянные опоры просели, деревянный настил пошел под уклон, тележка накренилась — и колокол, на какой-то миг зависнув под почти немыслимым углом, рухнул боком в озеро, увлекая за собой тележку.

Все произошло настолько быстро, что Дора насилу глазам своим поверила. Вот процессия — все еще вереницей растянутая по дамбе на солнце. Вот пробоина в центре — на дальней ее стороне одиноко стоят двое рабочих. Слышно, как бурлит и булькает невидимая вода. Только колокол напрочь исчез. Толпа издала вопль — наполовину недовольный, наполовину одобрительный. Явившиеся на спектакль свое получали сполна.

Дора побежала по ступеням вниз и дальше, к озеру. Отец Боб Джойс теснил процессию назад, с дамбы, в то время как с обратного конца, с берега, дюжины людей напирали вперед. Кто-то — Дора не видела кто — провалился. Поднялся гам, один мальчик из хора плакал. Епископ, бросавшийся на солнце в глаза, все еще стоял там, где прежде был колокол, глядел в воду и разговаривал с рабочим. Туман потихоньку рассеивался, и видно было, как под деревянными сваями все еще пенится озеро в венчике из белых цветов. Ни колокола, ни тележки на поверхности видно не было. Несколько человек протиснулись-таки до епископа, перепрыгнули пролом и наблюдали за происходящим с той стороны. Монастырские ворота потихоньку закрыли.

Дора была теперь прямо у озера, по правую сторону от дамбы. От того, что случилось, она испытывала сильный ужас, смешанный с возбуждением. Отчасти она чувствовала, будто она в ответе за это новое несчастье, а отчасти — будто размеры его делают собственную ее выходку — по сравнению с ним — простительной. Добравшись до края толпы, она искала случая глянуть на все вблизи. И тут кто-то ее очень грубо отпихнул. Позднее Дора говорила, что, если бы не тот отчаянный толчок, она бы и внимания не обратила, не заинтересовалась бы. Она развернулась поглядеть, что это за нахал ее пихнул, и увидела, что это Кэтрин. Оттолкнув ее и выбравшись из толпы, Кэтрин пошла по тропинке, которая вела вдоль озера к лесу. Дора снова обратилась к событиям на дамбе. Потом задумчиво повернулась вслед Кэтрин, которая уже отошла на некоторое расстояние и быстро удалялась. На уход ее никто не обратил ни малейшего внимания.

Мягко говоря, это было очень необычно: чтобы Кэтрин и отпихнула кого-то со своего пути; да и то, что Дора увидела в ее лице, тоже было довольно необычно. Понятно, она должна была расстроиться, но выглядела она странной и огорченной сверх всякой меры. Дора заколебалась. Вокруг было полно людей, но никто знакомый на глаза не попадался. Спустя минуту она начала продираться обратно через траву и двинулась по тропинке, которой пошла Кэтрин, стараясь не выпускать ее из виду. Кэтрин ускорила шаг и нырнула в лес. Дора побежала. Кэтрин и впрямь выглядит совсем странно. Конечно, не ее это, Доры, дело. Однако она встревожилась и хотела удостовериться, что все в порядке.

В лесу-то она начала ее нагонять. Тропинка была завалена прутьями и ветками, сломанными бурей. Кэтрин впереди спотыкалась. Потом она тяжело упала, а когда поднялась, подоспела Дора.

— Кэтрин, подождите меня! У вас все в порядке?

Кэтрин была одета в старомодное платье для тенниса, теперь оно было в грязных пометинах от ее падения. Она пригладила платье и пошла помедленнее, не обращая внимания на Дору. Похоже, она плакала. Дора, которая не могла идти с ней рядом по узенькой тропинке, шла следом, теребила за плечо и спрашивала, все ли у нее в порядке.

Спустя несколько минут Кэтрин, отмахнувшись от Доры, приостановилась и, повернувшись вполоборота, сказала:

— У меня все в порядке, когда я одна.

Лицо у нее было странное, глаза широко распахнуты.

— Мне так жаль, — сказала Дора, не зная, оставить ее в покое или нет.

— Вот видите, — сказала Кэтрин, — это все из-за меня. А вы и не знали, да? Это был знак.

Она пошла дальше.

Дора, глядя ей в лицо, думала: Кэтрин сошла с ума. Мысль эта сразу стукнула ей в голову, когда ее грубо отпихнули в сторону, но тогда она показалась слишком фантастической, чтобы брать ее в расчет. Накануне-то Кэтрин казалась совершенно нормальной. Ни с того ни с сего люди с ума не сходят. Дора, никогда с сумасшедшими не сталкивавшаяся, стояла, похолодев от страха и ужаса, а белая фигурка Кэтрин тем временем исчезала на тропинке.

Когда она скрылась между деревьями, инстинкт стал подсказывать Доре: надо мчаться, что есть мочи, обратно в Корт, за помощью. Но она решила, что важнее бежать за Кэтрин и уговорить ее вернуться. В таком состоянии она может заблудиться в лесу, и ее не найдут. Не хотелось Доре и оказаться в дураках или наделать снова шума. Она, в конце концов, может и ошибаться, относительно Кэтрин, а поднимать ложную тревогу, когда голова у всех и так кругом идет, будет более чем некстати. Она кинулась дальше и вскоре увидела впереди белое платьице Кэтрин.

Тут Доре пришло в голову, что они вот-вот окажутся поблизости от амбара, а там, может быть, все еще Пол. Это придало ей сил, и она припустила вперед, не переставая звать Кэтрин. Кэтрин внимания не обращала и, когда она во второй раз догнала ее, разговаривала, похоже, сама с собой. Глядя в это пылающее, обезумевшее лицо, Дора поняла, что инстинкт подсказывал ей правильное решение. Она схватилась за платье Кэтрин и принялась кричать Полу. Так они и вышли на поляну у амбара: Кэтрин, рвущаяся вперед, и Дора, с криками цепляющаяся за нее. Из амбара никто не откликался. Пол, должно быть, ушел — как впоследствии выяснилось, он вернулся в Корт по бетонной дороге звонить лондонскому коллеге. Дора с Кэтрин были в лесу одни.

Дора перестала кричать и сказала Кэтрин:

— Ну, пойдемте же домой, ну, пожалуйста.

Не оборачиваясь, Кэтрин оттолкнула Дору и ясным голосом сказала:

— Оставьте меня, Христа ради.

Дора, в которой наравне с тревогой начала потихоньку просыпаться злость, сказала:

— Знаете что, Кэтрин, кончайте эти глупости. Пойдете сейчас же со мной.

Кэтрин обернулась к ней, оскалясь вдруг в улыбке, которая напоминала ядовитые неувядающие улыбочки ее брата, и сказала Доре:

— Господь простер свою десницу. Белыми одеждами не скрыть порочного сердца, не войти во врата. Прощайте.