Андрей и Костя – охранники магазина мужской одежды «Робинзон-студия» сидели за пультом видеонаблюдения и в десятый раз прокручивали запись, сделанную камерой в одной из примерочных кабинок.

– Может, он все-таки просто подпрыгнул? – с тоской человека, потерявшего твердую почву под ногами, произнес коротко стриженый Андрей.

– Так медленно? – усмехнулся Костя. – Так медленно не прыгают. Он взлетел.

– Но… как?

Костя пожал плечами и снова отмотал назад пленку. Человек, запечатленный на ней, снял и повесил на крючок рубашку.

– А это у него что? – Андрей ткнул пальцем в экран.

– Грудь, я так понимаю.

– А почему на ней нет ничего?

– Чего нет?

– У тебя что на груди есть?

– Волосы.

– А еще что?

– Татуировка.

– Майку подними и посмотри на себя! – рассердился Андрей. – А потом сравни!

– Сосков у него нет! – осенило Костю. – Ведь точно нет!

– Вот именно. Слушай, и что мы теперь будем делать с этой записью?

– Не знаю.

– Сотрем?

– Ну, конечно! Как можно стереть такое?

– А что тогда? Кому покажем?

– Пока никому.

Андрей задумался, Костя снова перемотал пленку.

– Давай перепишем пока на отдельную кассету, это сотрем, а потом решим.

Так и поступили.

Апрель закрыл дверь своей комнаты, постоял, прислушиваясь к голосам, доносившимся с кухни, потом сел на тахту и прикрыл глаза. С улицы доносились звуки: то быстрый стук каблучков, то шарканье шагов, редко проезжали машины. Сквозь опущенные ресницы, Апрель созерцал предметы, нехитрую обстановку комнаты. На первый взгляд, ничего интересного, но это если взглянуть мельком, поверхностно, а если начать всматриваться, то все отчетливее и отчетливее начнут проступать внутренние и внешние связи форм и материй. Как параллели и меридианы их тончайшие грани пересекались в пространстве и… во времени. Апрелю даже показалось, что он ошибся, но нет, время здесь было так же ощутимо и материально, как воздух, которым он дышал, как вода, которую он пил. Пораженный своим открытием, Апрель поднял веки, параллели с меридианы мгновенно исчезли. На Альхене время не было настолько материальным, поэтому течения его нельзя было предсказать: оно двигалось само по себе, воздействуя лишь на смену небесных светил, практически не вмешиваясь в жизнь альхенцев. Они не были зависимы от своего времени, и время не имело над ними абсолютной власти. Все процессы взросления и старения происходило под действием совсем других живых часов, заложенных в каждом организме. Время альхенцы воспринимали лишь в двух гранях – настоящее и прошлое, у них не было такого понятия, как «будущее». А здесь, на Земле время было трехгранно, у него существовало будущее, четкое, материальное будущее. Все предметы, окружающие Сенатора являлись прекрасными временными проводниками, они не только несли в себе информацию о прошлом, но и могли записывать будущее. Пусть небольшими, слабыми фрагментами, но будущее оседало на их железных, деревянных и стеклянных поверхностях.

Погасив ненужный верхний свет, он занялся более детальным изучением своего открытия.

Грэм никогда не спал долго, как правило, его тренированному телу требовалось совсем немного спокойствия, чтобы полностью восстановиться, но на этот раз, дрема никак не желала выпускать его из своих объятий. Между реальностью и сном покачивался Грэм на невидимых теплых потоках. Смутные тени покачивались вместе с ним, проникая под ресницы. Неожиданно сквозь хоровод размытых силуэтов проступило лицо Захарии. Его ресницы покрывал иней, в бледном лице не было ни кровинки, черные волосы от снега казались седыми.

– Грэм, – произнес он, не размыкая губ, – прошу тебя, верни мои мечи, мне их не хватает. Отнеси вечером к храму Бетельгейзе, оставь у ворот, я заберу.

Грэм ничего не успел ответить, чья-то нервная рука поспешно разворошила, смяла сновидение, превратив его в серые обрывки, быстро растворившиеся на свету.

– Он совсем не похож на араба, – Лена сложила посуду в раковину и открыла воду.

– А ты много их видала? – Сергей встал у окна, открыл форточку и закурил.

– Разве бывают такие высокие и зеленоглазые арабы?

– Сейчас народы уже так перемешались, что, наверное, всякое бывает. У него такое породистое лицо, что не удивлюсь, если он какой-нибудь принц.

– Да, без документов.

– Я же тебе уже сказал…

– Да, он потерял паспорт. Почему же он сразу не отправился в свое посольство?

– Лен, – к горлу Сергея постепенно стало подкатывать раздражение, – чего ты хочешь добиться? Чтобы я указал ему на дверь? Нам уже не нужны деньги?

– А ты назвал ему цену за комнату?

– Нет еще.

– Почему?

– Назову завтра, какая разница, деньги у него есть, я сам видел.

Жена замолчала. В раковину хлестала вода – старый смеситель совсем вышел из подчинения, напор можно было сделать или очень большим или слишком маленьким.

– Лен, – Сергей затушил окурок в пепельнице, – если что-то будет не так, я попрошу его освободить площадь.

– Хорошо, – сдавленным голосом произнесла она, и Сергей понял, что жена снова собирается заплакать.

Как же он устал уже от ее слез, от вечной нищеты, из которой они никак не могли выбраться все четыре года совместной жизни… она учительница в младших классах, он врач скорой помощи, подрабатывающий извозом. Они даже ребенка не решались завести, чтобы потом не просить через газеты поношенную одежду и обувь у всей страны. Сергей как-то заикнулся о том, что можно продать эту большую трехкомнатную квартиру и купить что-нибудь поменьше, но жена была категорически против. В этой квартире она родилась и выросла, здесь умерла ее мама и расставаться с домом она не желала. Сошлись на том, что будут сдавать комнату. И вот, он привел квартиранта, и снова не слава богу… Сергей плеснул в рюмку коньяка, чувствуя, как накатывается усталость и тупая головная боль.

Сидя на краю кровати, Грэм смотрел, как по темным доскам пола медленно перемещаются красные квадраты, падающие из окон. Перед глазами наспех скроенным полотном стояло белое лицо Захарии с заиндевевшими ресницами. Чехлы с мечами лежали у изголовья. Расставаться с ними не хотелось, мечи были самым ярким напоминанием о друге. Волосы Грэма, цвета выгоревшего песка рассыпались по плечам, лицо с чертами правильными, но резковатыми, походило на искусно вырезанную маску из золотистого камня, найденного на самой вершине скалы, а серые глаза с угасшими серебристыми искрами смотрели в одну точку. Грэм даже не заметил, как появился Титрус. Он стоял у дверей и молча смотрел на неподвижно сидящего юношу, казалось в несколько дней он изменился так, как не изменишься и за много лет, что-то стало в нем совсем иным, а, что, это еще предстояло выяснить.

– Грэм.

Он не шелохнулся, не оторвал взгляда от перемещения красных квадратов.

– Грэм, если мы не пойдем в комнаты Апреля и не станем трогать зеркало, наша, твоя жизнь вернется в свое русло. Исчезновению Апреля мы придумаем разумное объяснение, я согласен даже солгать в Сенате.

– Я хочу найти Апреля.

– Зачем? Как я могу понять, он мечтал вернуться на Землю, некогда породившую и его, и тебя, может…

– Разве больше не существует закона, по которому жители разумных планет нашего созвездия не могут покидать границ Ориона? Апрель не имел права переходить на Землю, не имел права использовать коридор, его поступок… я даже не знаю, как это назвать. Я до сих пор не могу все то уместить в своей голове, что мой наставник, заменивший мне семью мог отравить старого отшельника, лгать в Сенате, а потом, нарушив все на свете законы, уйти на Землю. Зачем он туда ушел? Что он собирается там делать? Чем заниматься?

Титрус пожал плечами.

– Чего ему не хватало? Чего он хотел, Титрус?

– Я не знаю, выходит, Апрель никогда не был со мной откровенным, он не посвящал меня в свои планы.