– У, да ты что! Голосил бы во все горло!

– Дракула, куда Патриций пошел?

– А я знаю? – старый вампир смотрел в заснеженный Парк, полускрытый летящими крупными хлопьями. – Бродит и бродит целый день, как душа неприкаянная.

– Может, у него эта… как ее, ну, черная… как же ее… меланхолия, вот.

– Не имею понятия, – вздохнул Дракула, – что-то я в последнее время вообще ничего не понимаю. Он никуда не выходит, ни с кем не общается, странный стал какой-то.

– Так давай сами чего-нибудь устроим.

– Что мы сможем устроить без Патриция? Ничего серьезного…

– Что-то я волнуюсь, – изрек Сократ. – Хоть бы Анаис сообщила, как дела идут.

– Наверное, нет такой возможности, – вздохнула Терр-Розе. – Давайте выпьем вина.

– Наконец-то, Терра, я от тебя слова разумные слышу.

– Конечно, тебе лишь бы пьянствовать круглосуточно!

Ластения попросила слугу принести вина.

– А я думаю, – сказал Денис, – Алмон все равно не допустит, чтобы с кем-нибудь из вас случилось что-то плохое.

– Алмон один, а нас вон сколько, – пробормотал Сократ, – и всякий готов самоотверженно устроить любые неприятности.

Пододвинув кресло к кровати, полуволк присел и посмотрел на неподвижное бледное лицо Анаис, и ему показалось, что оно излучает едва уловимое голубоватое сияние. Алмон снял серебряный зажим, скреплявший на затылке жесткие волосы, тряхнул головой и помассировал гудящие виски. После взглянул на изящные напольные часы. Оставалось три часа, шесть из девяти прошли.

Поставив кресло в середине Малахитовой Залы, Патриций присел и закрыл глаза. Его окружал зеленоватый мрак, и где-то в нём блуждал Нэскей.

– Мой сын, – беззвучно шепнули губы Георга, – как жаль, что ты не видишь эту зиму… она понравилась бы тебе. Я когда-то любил такие тихие, безветренные, беззлобные зимы. В твоем возрасте нравятся зимы. Потом, ближе к завершению веков, их начинаешь ненавидеть, потому что они рассказывают тебе о старости, о смерти, о вечном сне как раз тогда, когда тебе больше всего хочется дожить до весны. До боли в сжатых зубах, до хруста в сведенных судорогой суставах тебе хочется посмотреть на прорастающую траву, на дымчатую зелень новорожденных листьев… хочется слушать перезвон талой воды и вдыхать, вдыхать, вдыхать этот жизненный запах до тех пор, пока глаза не защекочут слезы. Но знаешь, сынок, рано или поздно ты не успеваешь дожить до Своей Весны. Ты остаешься среди голубого зимнего снега, а потом и сам прорастаешь травой, лопаешься почкой на ветке дерева или поешь свою мелодию, перекатываясь льдинками в звенящей талой воде… И что страшно, сынок, какой бы вечной не была жизнь, все равно наступает смерть, и вся эта вечность становится маленьким пустым мигом, отступая перед одной простой мыслью, что больше никогда не увидишь свою весну… Но есть кое-что пострашнее обычной смерти, мой мальчик. Это – жизнь вместе с нею. Многое, очень многое хочу тебе рассказать. Теперь у нас есть время, я расскажу…

Спокойно, понимающе смотрели на Патриция мертвые глаза Леброна из недвижного сумрака Малахитовой Залы.

Сатурнианские мастера разбирали уранского верса, тонкокрылые птицы кружились вокруг планет, а Алмон не сводил глаз с часов в спальне Ластении. Время истекало.

– Сил больше нет сидеть тут и ничего не знать! – в сердцах отрезала Терр-Розе. – Идемте к Алмону с Анаис!

Услышав звук открывающейся двери, полуволк обернулся. На пороге стояли друзья.

– Ну, что? – шепотом, словно боясь разбудить Анаис, спросил Сократ.

– Пока ничего.

– Так, время же…

– Я знаю.

Они тихонько расселись у кровати. Общий свет не горел, едва заметно сиял крошечный светильник, и в сумерках отчетливо было видно – лицо Анаис действительно сияет бледно-голубым свечением.

– А нельзя ее разбудить каким-нибудь способом? – прошептал Дэн.

– Она не спит, – так же тихо ответила Ластения.

– Я понимаю, но время уходит, неужели ничего нельзя сделать?

– Подождем еще немного.

– А потом?

– А ничего потом! – свирепо прошептал толстяк. – Прекрати эти расспросы, итак все в нервах!

Алмон неподвижно сидел в кресле рядом с Анаис, держа ее за руку. Внезапно ресницы Анаис дрогнули.

– Кажется, она вернулась! – воскликнула Терр-Розе.

– Тише ты! – шикнул Сократ. – Еще перепугаешь ее своим вампирским ревом!

– Подбирай выражения, толстая морда!

– Да, здесь все по старому, – улыбнулась Анаис, – какие знакомые я слышу голоса, и эти голоса продолжают ругаться.

Она открыла глаза, и у друзей перехватило дух – лицо девушки осеняло полулунное марево, а в бездонных, как горное эхо глазах, мерцали зеленые и бледно-розовые искры.

– Боже мой… Анаис… – неуверенно улыбнулся Дэн, – почему ты так светишься?

– Не знаю. Наверное, попала в потоки вселенских ветров.

– Рассказывай скорее, – поторопил Алмон. – Нашла Суд?

– Да. И Суд нашла, и Судей.

– И что? Говори скорее!

– А что говорить? Кажется, это катастрофа…

– Палач, – старик поежился в ознобе, – что-то у меня предчувствие…

– Предчувствие чего?

– Не знаю, как-то мне нехорошо… что-то дурно мне…

– Переел? Перепил? – попробовал перебрать варианты Палач. – Перекусал?..

– Замолчи! – от удара по столу испуганно вздрогнули бокалы. – Да как ты смеешь быть таким безмозглым?!

– Я пытаюсь им быть, как могу, как умею, – взгляд Палача вдруг сделался сумеречно-тяжелым. – Извини, если плохо получается…

– Почему катастрофа? Что ты имеешь в виду?

– Этот Суд, – Анаис опустила плечи, – он слишком похож на какой-то незнакомый ад, а Судьи – огромные, красноглазые… и их шестеро.

– Не имеет значения, сколько их и как они выглядят, это ты могла их так увидеть, твое сознание восприняло их подобным образом. Они что-нибудь решили?

– Пока нет. Я просто изложила свое дело.

– Что тебе ответили?

– Ничего. Наверное, меня пригласят в Суд, когда решение будет принято.

Чинно плыли планеты, окруженные суетливыми спутниками, осыпались звездные дожди, ткались полотна млечных путей, сновали кометы, вращались астероиды, мерцали туманности, закручивались спирали Галактик – ни на мгновение не затихала жизнь в душе и теле Вселенной.

– Давайте выйдем на воздух, – предложила Терра.

– Странно, но опять твоя идея не лишена смысла, – Сократ протянул руку Анаис. Ее лицо прекратило светиться, девушка стала прежней.

Друзья вышли из дворца и окунулись в тихую нежную ночь. Теплое небо дремало среди ветвей цветущих деревьев, издали подмигивали звезды. Ни шелеста, ни ветринки, всё замерло, зачарованное ночным покоем… Друзья неторопливо пошли по мелкому фосфорицирующему гравию – в темноте дорожки мерцали бледно-зеленым сиянием и виднелись в любых зарослях. Струился аромат цветов, душистых трав и еще чего-то тонкого, неповторимого… так пах только воздух Сатурна.

– Как красиво, – Дэн вдохнул свежий невесомый дух полной грудью. – Как во сне… в заповедном, потаенном сне, который не остается в памяти наутро, но в душе сохраняется навсегда. Потом думаешь, что же снилось? Пытаешься вспомнить, как нечто самое важное в жизни, ведь что-то произошло с тобой чудесное… но не помнишь, что именно…

Он поднял голову и посмотрел на небо. Необычно крупные яркие звезды светились так близко, что казалось, можно протянуть руку и дотронуться.

– Какие звезды… – голова Дэна хмельно закружилась. – А у меня в школе двойка по астрономии была, я и понятия не имел, где находится Сатурн или Марс…

– Мы тут тоже не всегда в курсе, где что находится, – хмыкнул Сократ. – Но нам проще: берешь «лодку», говоришь пилоту: на Марс или на Сатурн, поудобнее в креслице устраиваешься и дремлешь себе на здоровье. А пилоты они грамотные, они все дороги знают. Но вот как-то случай у меня был, неправильный пилот попался…