Впрочем, моей вины в этом не было. Серьезно. Просто этой ночью я не проспала и пяти часов, а в балетной студий было ужасно жарко, к тому же целый час чечетки под мелодию «Индюк в соломе» – это гораздо больше, чем может выдержать нормальный человек.

Такова моя версия, и я твердо намерена ее придерживаться.

«А-а-а-а!»

– А-а-а! Я… не сплю? Что… с-случилось? – Просыпаюсь под вопли сотни, плачущих детей.

Ну или по меньшей мере дюжины.

Оглядываюсь вокруг и с трудом понимаю, что нахожусь в комнате ожидания балетной студии, где занимается Лорен, а на меня злобно смотрят десять разгневанных женщин.

Ой! И один мужчина!

Ужас! Что я на этот раз натворила?

– Позвольте, – громко произносит ближайшая ко мне мамаша, выдергивая что-то из моей сумочки, которая почему-то валяется на полу, а не висит на подлокотнике кресла, куда я поместила ее, когда садилась.

Она поднимает длинную ленту, запутавшуюся в моей сумочке. К ней прикреплена какая-то штуковина, ужасно похожая на резиновый сосок, приделанный к пластиковой основе.

Есть ли в нашем каталоге такое изделие?

Ой, так это же детская пустышка! Еще не легче! И эта обслюнявленная вещица побывала в моей cyмочке от Кейт Спейд? Мамаша наскоро вытирает соску какой-то тряпицей, оказавшейся у нее под рукой, и засовывает в широко раскрытый рот орущего малыша, которого держит у себя на коленях. Тот, в свою очередь, слегка посапывает, а затем начинает издавать самый омерзительный чавкающий звук, какой я только слышала со времен фильма ужасов про гигантского осьминога-убийцу.

Затем родительница маленького осьминожки вновь обращает на меня свой грозный взор и, обращаясь к остальным, подчеркнуто говорит что-то про безответственных родителей, позволяющих своим сумочкам выхватывать пустышки изо ртов беззащитных детей, когда танцуют их собственные отпрыски.

Я наклоняюсь поднять сумочку, стараясь разлепить глаза, выгнать сон из отяжелевшей головы и понять, что все-таки произошло. Должно быть, моя сумочка упала с кресла и зацепилась за ленточку, привязанную к слюнявой соске.

Остальные дети в комнате подняли вой, будто желая подчеркнуть масштабы моего проступка. Детский плач подобен падению восточноевропейских коммунистических режимов: стоит устранить один, и остальные рухнут, как костяшки домино. Но кто же знал?

Выпрямляюсь и смотрю сквозь стекло на Лорен, сосредоточенную на сложных движениях чечетки. Затем – на стерву, сидящую справа.

– О, ничего страшного! Я не ее мать. – Адресую женщине свою самую зловещую ухмылку; та пыхтит от злости, но быстро отступает.

Одетая в костюм от Энн Кляйн и обутая в туфли на каблуках от Гуччи, я не очень вписываюсь в компанию, состоящую из мамочек в футболках (и, по-видимому, одного папы), но не собираюсь заставлять себя или Лорен считаться с их стадным менталитетом.

Урок подходит к концу, детский плач тоже затихает, но не настолько быстро, чтобы уберечь меня от головной боли, долбящей череп, как отбойный молоток. Ох, оказывается, возня с малышней может быть очень утомительной! Откуда мне было знать?

Выбегает Лорен, ее глаза сияют.

– Кирби, вы меня видели? Видели? Вы видели, как я танцевала? Мисс Альма сказала, я очень способная. И на концерте мне дадут роль побольше – я буду настоящей танцовщицей, а не одним из цветочков.

Она в буквальном смысле слова подпрыгивает, как мячик, от возбуждения, и ее лицо кажется мне прекрасным. Улыбаюсь и сгребаю девчонку в охапку:

– Да, я все видела!

Злая стерва презрительно фыркает. Бросаю через го лову Лорен один угрожающий хищный взгляд, говорящий «лучше не связывайся со мной», и мамаша вдруг обнаруживает что-то очень интересное на дне пакета с подгузниками.

Еще раз обнимаю Лорен.

– Ты была великолепна! На показательном выступлении ты будешь блистать, не важно, в какой роли. Не забывай заниматься дома, хорошо? Не могу дождаться, когда увижу фотографии с концерта.

Девочка поднимает на меня изумленный взгляд:

– Кирби, вы разве не придете на концерт? Вы должны прийти! Я бы не стала заниматься балетом и танцевать чечетку, если бы не вы!

У нее дрожат губы. О нет! Не могу на это смотреть.

– Кирби, мы только что обнялись в первый раз. Как вы можете после этого говорить «нет»?

Отлично. Теперь я чувствую себя человеком, способным оторвать крылья бабочке. Однако все же пытаюсь убедить ее:

– Милая, я уезжаю в Италию на следующий день после твоего выступления. Помнишь, я говорила на прошлой неделе? Нам придется пропустить несколько встреч, но я пришлю тебе много красивых открыток и привезу подарок, договорились?

Лорен скрещивает на груди маленькие ручки.

– Не надо мне подарков. Мне нужны вы. Вы должны там быть.

– Солнышко, мне ведь нужно собрать вещи. Давай переоденем туфельки и пойдем поедим чего-нибудь. – Рассудительная речь в сочетании с небольшой взяткой – должно сработать.

Девочка плюхается на стул и начинает развязывать тесемки пуантов, затем смотрит на меня с улыбкой:

– Кирби, глупенькая, вы же можете собрать вещи за день до концерта. Мама всегда говорит, что лучше паковаться заранее.

И она вновь наклоняется, чтобы разуться, а я беспомощно смотрю поверх ее головки. Меня только что переспорил ребенок ростом в четыре фута.

– Да, ты права. И как я сама не додумалась? Конечно, я приду на твое выступление. А сейчас пойдем, ладно?

Тут из комнаты ожидания появляется преподавательница и хлопает в ладоши, привлекая всеобщее внимание:

– К сожалению, у нас небольшая проблема с помещением для отчетного концерта. Зал, где мы его всегда проводили, на ремонте. И к тому времени они не закончат. Подрядчики постоянно переносят работы из-за дождя. – Она вздыхает и оглядывает нас. – Единственное помещение, которое мы смогли найти за столь короткий срок, намного меньше. К сожалению, с каждым ребенком может прийти только один родитель. У нас есть профессиональный оператор, так что каждый сможет по очень разумной цене приобрести видеозапись. Мы также просим не приносить свои видеокамеры – однажды у нас была большая проблема: слишком многие хотели снимать и никому ничего не было видно.

Все присутствующие набрасываются на бедную женщину, крича, пожалуй, даже громче, чем их дети несколько минут назад. Знаю, это ужасно, но я испытываю некоторое облегчение.

– Понимаешь, Лорен, на концерт пустят только по одному зрителю на каждого участника. Так что для меня там в любом случае не будет места. Ты же не хочешь, что бы мама пропустила твое выступление, правда?

Она смотрит на меня громадными печальными глазами. Ну вот, опять эти печальные глаза.

Грустные глаза и дрожащие губы. Этот ребенок хорошо знает, как добиться своего.

– Кирби, мама работает по субботам. Пока вы будете в Италии, за мной будет присматривать бабушка, но она не умеет водить машину. Так что я, наверное, вообще не попаду на концерт, если вы не отвезете меня.

Бац! Раз, два, три, и Кирби Грин, вице-президент по маркетингу с двумя дипломами, выбывает из игры. Отправленная в нокаут чувством вины, внушенным ей маленькой Земляничкой.[33]

Не могу не улыбнуться. Лорен молодец. Кого-то она мне напоминает.

После ужина в китайском кафе «Уок энд ролл» мы садимся в машину и направляемся в сторону дома Лорен, продолжая болтать. Она пребывает в отличном настроении (закатываю глаза: конечно же, у нее должно быть хорошее настроение – она ведь добилась своего, правда?) и засыпает меня рассказами о кролике своей школьной учительницы.

– Я тоже мечтаю о кролике. Я бы о нем так хорошо заботилась! Кормила бы его, рассказывала сказки и…

– … и убирала бы за ним тонны какашек, – перебиваю я, пытаясь опустить на землю.

Останавливаюсь на красный свет – это уже раз пятидесятый, не меньше. Дорожное движение в Сиэтле – настоящий кошмар.

– Фу! Какая гадость! О чем это вы?