– Ты чувствуешь себя больной? То есть…

– Нет, нет, не больной. Прекрати волноваться. И дай мне поправить твои подушки.

Поднявшись со стула, Аннетта спросила себя: „А правда: чувствую ли я себя больной?" И сама ответила: „Да, хотя вернее будет сказать, что я чувствую себя странно. Настолько странно, что в понедельник мне придется сходить к врачу".

Последняя неделя марта 1961 года оказалась очень холодной. Некоторые утверждали даже, что вот-вот выпадет снег. Другие говорили, что смешно делать такие выводы из двух морозных ночей.

Уже пробило семь часов, и дом стоял, погруженный в обычную вечернюю тишину, как вдруг у входной двери зазвонил звонок. Мэгги как раз проходила по коридору и тут же открыла гостю, говоря:

– Добрый вечер, святой отец.

– Добрый вечер, Мэгги. Ну и холод! Не удивлюсь, если скоро выпадет снег. Совсем не удивлюсь.

– Сколько раз я уже слышала это за сегодняшний день. А между тем почти наступил апрель и показались нарциссы. Как бы там ни было, вам-то уже лучше? Я слышала, вы скверно себя чувствовали.

Мэгги помогала отцу Рэмшоу снимать пальто, а он тем временем шутил:

– Знаешь, кто придумал словечко „симулировать"? Я! Тебе скажут, что оно существует испокон веку, но ты не верь. Я поднял их всех на ноги, все бегали и суетились целых две недели, а сам я смотрел на все это и наслаждался каждой минутой.

Тут священник громогласно закашлялся, и Мэгги кивнула.

– Да уж, да уж, могу вам поверить. Слыша этот кашель, я уже не сомневаюсь в ваших словах. – Она рассмеялась, взяла его пальто и повесила на спинку стула. – Еще больше я верю в то, что вы очень странный человек, святой отец.

– Да, Мэгги, я такой. И если кто-нибудь будет спорить, я назову его лгуном. Нет никого страннее меня. „Странный парень" – вот еще одно словечко, появившееся с моим рождением. Так, а где же все?

– Кто где, святой отец.

– Надеюсь, я найду их. – Отец Рэмшоу уже было пошел, но обернувшись, спросил: – Мэгги, можешь уделить мне еще минутку? – Мэгги вопросительно посмотрела на него и подошла поближе. – Пост почти закончился, и мы должны сделать какой-нибудь подарок Господу, совершить что-нибудь дорогое нашему сердцу. И знаешь, Мэгги, о чем я всегда мечтал? Обратить кого-нибудь в свою веру. Мне никогда не удавалось никого обратить в мою веру за все годы службы. Не хочешь ли ты доставить удовольствие старику? Перешагнуть через свои принципы?

Мэгги оттолкнула его и расхохоталась:

– Да ну вас, святой отец. Если бы кому-нибудь и удалось заманить меня в свою веру, то это, конечно, были бы вы. Но ни вы, ни все сокровища мира не заставят меня сделать это.

– Ты суровая женщина, Мэгги. Я всегда знал, что ты суровая женщина, – проговорил священник, улыбкой смягчая свои слова. Затем, понизив голос, он наклонился к ней: – Когда приготовишь бутылку, принеси немного горячей воды и сахара, хорошо?

Мэгги захихикала:

– Так точно, странный парень. Именно – горячая вода и сахар.

Смеясь, священник отвернулся от Мэгги и заметил Аннетту, проходящую по коридору. Она приветствовала его:

– Здравствуйте, святой отец. Вы уже встали?

– Нет, наверное, это я гуляю во сне, одетый. Как ты, моя дорогая? – Он положил ей руку на плечо. – Последнее, что я слышал, – это то, что тебе на время прописали постельный режим.

– Да, но я чувствую себя отлично.

– Уверена в этом?

– Почти уверена.

– Точно?

– Стопудово, святой отец!

– А ты не преувеличиваешь?

– Нет, вовсе нет. Просто… – Аннетта улыбнулась, – я не привыкла к таким вещам.

Она положила руку на свой большой живот, и отец Рэмшоу сказал уже серьезно:

– Нет, дитя, я бы на твоем месте был осторожнее. Критическое время. Слушайся рекомендаций врача. Я на днях разговаривал с ним, когда он пытался выяснить, что не в порядке с моим здоровьем. Ведь так и не выяснил, а сказал только: „Вставай немедленно, и больше я к тебе не приду". Так вот, потом он пожаловался мне, что ты очень устаешь. И это неудивительно. А значит, – голос его снова стал серьезным, – будь осторожна. Ты же знаешь, как Дон хочет увидеть своего ребенка.

Он не добавил, что это, может быть, единственное, из-за чего Дон еще держится. Но Аннетта все равно ответила:

– Да, я знаю, святой отец.

– А знаешь ли ты, что его могут опять положить в больницу?

– И это я знаю, святой отец.

– Ну вот, мы все реально смотрим на вещи. – Священник повысил голос: – Где же глава семьи?

– Когда я в последний раз его видела, он шел в свой кабинет.

– Ну что ж, пойду найду его, а потом поговорю с Доном.

– Он будет рад, святой отец. Он скучал без вас эти недели.

– Приятно слышать. Приятно, когда по тебе скучают. Знаешь, что я тебе скажу? Есть один человек, который не скучал по мне. Наконец-то он дорвался до кафедры проповедника. Догадываешься, кто это?

– Догадываюсь, догадываюсь, святой отец. В церкви в последнее воскресенье было очень жарко.

Священник залился смехом:

– Хорошая шутка. Он что, поставил столько печей, что все там раскалилось? Дай мне вернуться, и все остынет, даю тебе слово.

– Не сомневаюсь, святой отец.

И они пошли каждый своей дорогой, продолжая смеяться.

Отец Рэмшоу постучался в дверь кабинета.

– Это я. Можно ли войти?

– Конечно, святой отец, входите, – отозвался Дэниел. – Я и не ожидал, что вы уже встали с постели.

– Похоже, меня никто нигде не ждет, разве что на моих похоронах. Я разочаровал многих людей, могу тебя заверить. Во всяком случае, вот он я, притом я только что отдал Мэгги распоряжение насчет горячей воды и сахара. Поддерживаешь?

Не ответив на вопрос, Дэниел сказал:

– Присаживайтесь и двигайтесь к огню. Священник сел и взглянул на мерцающие электрические поленья.

– А они хорошо греют. Немного воображения, и тебе кажется, что их можно пошевелить кочергой. Я собираюсь как-нибудь сделать себе подарок и купить такую же штуковину. Поставлю ее себе в спальню, потому что, поверь, никакая Гренландия не сравнится с этой ледяной комнатой. Поэтому-то я и заработал простуду. – Он постучал себя по груди. – Теперь, когда делу уже не поможешь, они собираются установить центральное отопление. Есть убеждение, что холод полезен для души, так как охлаждает чувства, – так это все ерунда. Сколько людей прыгают вместе в кровати в холодных комнатах, даже и не сосчитать. Ну ладно с этим, ты-то как?

– Я в порядке, святой отец. А у вас как дела? Вы давно поправились?

– Дня три-четыре тому назад. Кстати, если ты не возражаешь, скажу тебе: мне не нравится вид Аннетты. Она выглядит изможденной и очень усталой. Наверное, это естественно в ее состоянии – выглядеть усталой, но мне кажется: что-то с ней не так.

– Она все время беспокоится о Доне, как и мы все.

Тут дверь открылась, и вошла Мэгги с подносом, на котором стояли графин, кувшин с горячей водой, пара стаканов и сахарница. Священник поприветствовал ее:

– А вот и утешение для души! Спасибо, Мэгги. Таких, как ты, одна на тысячу. Ну как, ты еще не надумала обратиться?

Дэниел обвел их вопросительным взглядом, и священник с торжественным видом пояснил:

– Я предложил ей стать моей первой обращенной, но она отказалась. Буквально швырнула свой отказ мне в лицо. Не знает она, что теряет. Когда я был мальчиком, я верил – так, по крайней мере, моя мама всегда рассказывала, что если кому-то удастся хотя бы одного человека за всю свою жизнь обратить в свою веру, то это все равно что он заполучил ключи от рая. И независимо от того, что он натворит потом, они у него уже никуда не денутся. Я тогда так старался! Ведь я понимал, что, заполучив эти ключи, смогу буйствовать сколько угодно, а небесное будущее будет мне обеспечено: дом с бильярдным столом, участок…

– Перед нами страшный человек, разве не так? – Мэгги посмотрела на Дэниела.

– В жизни не встречал страшнее, – ответил Дэниел и кивнул в сторону подноса. – Спасибо, Мэгги.