– Просто не верю своим ушам! Не верю!

– Это обычный вопрос, который можно задать своему сыну…

– Что-о?!

Дэниел Кулсон посмотрел на отражение жены в зеркале. Лунообразное лицо. Кожа все еще так же безупречна, как и тридцать один год назад, когда он женился. Но это было единственное, что осталось от той девушки, которую он, девятнадцатилетний, вел к алтарю. Теперь ее белокурые собранные на затылке волосы казались бесцветными. Когда-то округлые привлекательные формы расплылись и теперь словно стремились выбиться из-под шелковой ночной рубашки с глухим вырезом – она считала неприличным хотя бы чуть приоткрыть грудь. Но страсть, вызываемая этими формами, давно уже угасла в нем. Сейчас внимание Дэниела притягивали ее глаза, светло-серые, почти всегда блеклые, но не в эту минуту, когда жена вся кипела от ярости. Глядя в эти глаза, он сжал зубы и проговорил:

– Ты хочешь, чтобы я схватил его за ворот и потребовал ответа?

– Любой нормальный отец мог бы спросить об этом у своего сына. Но ты никогда не был нормальным отцом!

– Да, не был, клянусь Богом! Я всю дорогу воевал с тобой, потому что ты держала бы его в пеленках до окончания школы. Ты не отпускала его от своей юбки, пока тебе же не стало стыдно.

Тут она ударила его локтем в живот и схватила крышку от тяжелой стеклянной пудреницы, готовясь бросить ее. Он отшатнулся и хрипло сказал:

– Положи-ка это на место, подруга, иначе я врежу тебе так, что тебе придется извиняться за отсутствие на его свадьбе.

Рука ее разжалась, и крышка упала на туалетный столик. Дэниел выпрямился и угрюмо произнес:

– Не правда ли, ты не можешь вынести мысли, что приходится отпускать его. Даже к дочери твоей лучшей подруги Джэнет Эллисон. Ты ведь пыталась связать ее с Джо? Но она переросла свою школьную привязанность, ей теперь нужен Дон. И позволь мне сказать, я видел: оба они хотят именно то, что им нужно. Но если бы у нее была возможность выбрать кого-то другого вместо Дона, я бы предпочел, чтобы этим другим оказался Джо.

– Да, ты бы предпочел Джо. Ты наградил меня недоразвитым сынком, а затем обманом заставил усыновить этого Джо!

– Боже мой! – Он схватился за голову, отвернулся от жены и побрел по длинной, устланной мягкими коврами комнате прямо к кровати, на которой он не спал уже более пятнадцати лет. Прислонил голову к витому изголовью. Затем в наступившей тишине медленно повернулся и долго пристально смотрел на свою супругу. Наконец он произнес:

– Это я заставил тебя усыновить ребенка?.. Всем известно, что это твой отец закончил свои дни в психиатрической лечебнице.

Увидев, что мышцы ее лица дрогнули, он велел себе прекратить. Он зашел слишком далеко, это было жестоко. Но жестокость исходила не только от него. Конечно, не только от него. Будь она нормальной женой, а не религиозной фанатичкой и до неприличия властной матерью, ему бы не приходилось делать тайком некоторые необходимые ему вещи и он не чувствовал бы за них стыда…

Ему нужно выйти. Выйти и выпить. Он судорожно вздохнул. Лучше бы ему этого не делать, хотя бы до прихода гостей. А то как бы не сболтнуть лишнего.

Кулсон зашагал к дальней двери комнаты. Визгливый голос жены настиг его:

– Ты низкий, плохо воспитанный, заурядный тип. Прямо как твой отец и вся твоя компания.

Дэниел даже не замедлил шаг и вышел, хлопнув дверью. Остановился в просторном коридоре, закрыл глаза. Забавно, правда? Просто забавно. Назвать его заурядным, низким, плохо воспитанным типом – и это ей-то, которая родом из местечка Болотный Конец в Феллбурне! Он даже мог бы вспомнить день, когда она появилась в конторе в поисках работы. Ей было пятнадцать, и Джейн Бродерик сразу приняла ее. Но через три месяца Джейн сказала: „От нее нет никакого толку, она никогда не научится печатать. Единственное, на что она пригодна, – это перекладывать бумаги. У нее есть задатки хорошей секретарши, но это не имеет никакого значения". Его отец тогда советовал: „Дай девушке шанс. Ты говоришь, что у нее хороший почерк, так пусть она заполняет бланки приказов". А когда отец обнаружил, что она брала уроки ораторского мастерства у вышедшего на пенсию школьного учителя, он чуть не умер от смеха. А Дэниел с того момента начал думать, что в ней что-то есть, что она особенная. О Боже! В чем ее особенности, ему вскоре пришлось узнать…

Уроки ораторского искусства, однако, пригодились Уинни: она могла запросто вписаться в любую компанию. И она выбрала себе компанию – никаких знакомых из рабочих семей. Смотрите-ка, как она сблизилась с Джэнет Эллисон! Потому что Эллисоны были воплощением среднего класса. Правда, они не имели такого прекрасного особняка, как у нее. Словом, католики среднего достатка. Но Уинни не смогла бы выносить пуритан, даже если бы они абсолютно оправдывали свое название.[1] В любом случае она была беззаветно верна одному – своей религии.

Дэниел медленно спустился по лестнице. Когда он пересекал холл, одна из дверей открылась. На пороге стоял Джо, его приемный сын.

Джо был ростом с него. Они вообще очень похожи, только волосы у Джо не просто темные – черные, а глаза – теплые, карие, а не голубые, как у приемного отца. Дэниел всегда гордился сходством с Джо, ведь он считал его своим сыном даже более, чем Стивена или Дона.

Подойдя к Джо, он мельком взглянул на две книги, которые тот держал в руках, и поинтересовался:

– Что такое? Перешел на ночную смену?

– Нет, не совсем, только хотел кое-что глянуть.

Они пристально посмотрели друг на друга. Затем Джо просто спросил:

– Неприятности?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, если до тебя еще не дошло, спальня-то находится прямо над библиотекой. Там, конечно, высокий потолок, – Джо откинул голову, – но только звукоизоляции нет.

Дэниел двинулся в сторону библиотеки, кинув через плечо:

– У тебя есть минутка?

– Да сколько угодно. – И Джо последовал за Дэниелом.

В углу, напротив высокого окна, выходящего в сад, стоял глубокий кожаный диван. Однако Дэниел прошел к окну и облокотился на раму. Тогда Джо подошел к нему и задал вопрос:

– Ну, так в чем же дело?

– Ты не поверишь. – Дэниел повернулся к нему. – Ты никогда не поверишь, что она попросила меня узнать у Дона.

– Конечно, не поверю, пока ты не скажешь. Дэниел отвернулся от окна, подошел к дивану и плюхнулся на него. Наклонился, уперся локтями в колени и, уставившись на блестящий паркетный пол, вымолвил:

– Она требует, чтобы я выяснил у Дона, девственник ли он еще.

Джо ничего не отвечал. Тогда Дэниел повернулся, взглянул на него и спросил:

– Ну, что ты на это скажешь? Джо покачал головой:

– Мне сказать нечего. Вот только что, по-твоему, она сделает, если окажется, что нет?

– Что она сделает? Я просто не знаю. Страшно даже вообразить. Она выйдет из себя, это уж точно: может быть, даже попытается расстроить свадьбу. Заявит, что ее сыну нельзя жениться на такой чистой девушке, как Энни, или, вернее, как ее называет ее мать, Аннетте… Ну и люди! Или она потащит его к отцу Коди. Не к отцу Рэмшоу, тот, скорее всего, рассмеялся бы ей в лицо. Но этот чертов Коди, он, вероятно, призовет Иоанна Крестителя очистить ее сына.

– Ох, папа. – Джо прикрыл рот ладонью. – Смешно, знаешь ли.

– Нет, дружище, нет ничего смешного ни в моих словах, ни в моих делах в последние дни. По правде сказать, я могу обсуждать все это только с тобой да еще… с одним человеком. Я дошел до точки. Ты ведь знаешь, я уже дважды бросал ее, но она буквально приволакивала меня обратно, а я всегда ее жалел и имел обязательства перед ней. Но когда я уйду в этот раз, я уже не стану обращать внимание на все ее слезы и угрозы покончить с собой. И на разговоры о детях… Дети! – Он ткнул пальцем в Джо. – Посмотри на себя. Тебе было уже двадцать, когда она наконец перестала считать тебя ребенком. Это было пять лет назад, но тогда у нее оставалось еще одно дитя. Она ведь считала ребенком и шестнадцатилетнего Дона. Даже удивительно, что из него вырос стоящий парень. Как ты считаешь?