– Что, моя дорогая?

– Мне нужно кое-что тебе сказать. Сядь. Миссис Эллисон пристально посмотрела на Аннетту. Она не привыкла слышать такие слова, как „сядь", – по крайней мере, от собственной дочери. Она села, заметив, что дочь осталась стоять.

– Ну, сажусь. Так что ты хочешь мне сказать?

– Свекровь вчера вечером забрали в психиатрическую лечебницу Каунти.

– Что-о? – Миссис Эллисон приподнялась в кресле, затем, тяжело дыша, села обратно. – Хотя это неудивительно. Уинифред всегда была, как натянутая струна. Но все же чем это вызвано? Какой-то скандал?

– Да, можно сказать и так.

Мать уставилась на Аннетту, беззвучно открывая и закрывая рот:

– Из-за тебя?

– Точно, из-за меня… Знаешь, мама, я беременна. У меня будет ребенок. Удивительно, как ты не заметила. Конечно, я носила свободные платья и пальто. Но вообще-то ты едва обращала на меня внимание…

Аннетта увидела, как рука матери прижалась к лицу: большой палец вдавлен в одну щеку, остальные – в другую, и кожа вокруг них, обычно бледная, порозовела.

– Боже мой! – глухо воскликнула мать, почти зажав рот ладонью. – Я знала, что что-то произошло. Что-то, что мне следовало предвидеть. Но только не это. О-ох… Твой отец… – Она отняла руку от лица, положила ее себе на макушку, как бы вдавливая себя в кресло, и пробормотала: – Господи!

Миссис Эллисон дважды вне молитвы упомянула имя Господа, до того сильно поразила ее новость. Но все же она не повысила голос. И в этом заключалось различие между двумя матерями: Уинифред криком выражала свой гнев, в то время как ее собственная мать умела сдерживать себя. Как же, приличия должны быть соблюдены!..

Мать продолжала смотреть на Аннетту, нажав кнопку звонка на стене. Она больше ничего не сказала, пока не открылась дверь. На пороге появилась Сара. Аннетта с удивлением слушала, с каким самообладанием, совершенно спокойным голосом ее мать обратилась к служанке:

– Спроси мистера Эллисона, может ли он уделить мне минутку. Мне бы хотелось поговорить с ним.

– Да, мэм.

Когда дверь закрылась, миссис Эллисон снова заговорила взволнованным голосом:

– Это произведет ужасное впечатление на твоего отца и отрицательно скажется на его положении в церкви. – Она на мгновение закрыла глаза. – Ты понимаешь, девочка, что ты наделала? Ты разрушила нашу жизнь. Мы теперь никогда не сможем поднять головы. А эта свадьба! Люди на свадьбе, и ты, в белой… чистоте. – Она вскочила с кресла и стала ходить по комнате.

Не успела Аннетта и слова сказать в свое оправдание, как отворилась дверь и появился отец. Как всегда, он, казалось, заполнял собою всю комнату, и та начинала выглядеть меньше, чем на самом деле. Его рост, фигура… Упругая, спокойная масса, которая, если Аннетте не изменяла память, никогда не волновалась и не тревожилась.

– Доброе утро, Аннетта! – сказал отец ровным голосом.

– Доброе утро, папа.

– Ты сегодня рано. Все ли нормаль…

Тут жена решилась прервать его в середине фразы:

– Джеймс, сейчас не время для обмена любезностями. Она должна сообщить тебе кое-что.

Он тяжело задышал перед тем, как перевести вопрошающий взгляд с жены на дочь. Целую минуту он молчал, глядя на Аннетту, затем спросил только:

– Да?

Что-то заныло у Аннетты в глубине живота. Ей стало нехорошо. Но этот страх не был для нее нов: она всегда боялась этого человека. Он был ее отцом, однако в отличие от других отцов он никогда не обнимал ее, никогда не прижимал ее голову к своей широкой груди. Если и целовал, то только в бровь, да и то очень редко. Не раз с тех пор, как она зачала ребенка, она задавалась вопросом: как произошло ее собственное зачатие? Что побудило эту массу к воспроизводству себе подобных и как отреагировала на это ее сдержанная, чопорная мать? Не стыдились ли они впоследствии этого акта? Аннетта могла себе представить и такое… И с тех пор они, должно быть, молились, чтобы вычеркнуть это событие из своей жизни. Ведь она никогда не видела, чтобы они целовались, даже чтобы просто держались за руки. Спали родители отдельно. Мать всегда раздевалась в темноте, уча и ее делать так же. Мысли Аннетты перескочили на события предыдущей ночи, когда ее застали обнаженной и с рукой Дона на животе. Интересно, как бы отец отреагировал на подобное зрелище?

– Папа, у меня будет ребенок.

Ни один мускул на его лице не шевельнулся. Лишь веки, казалось, слегка опустились.

– Ты слышал, что она сказала, Джеймс? – Мать вцепилась в ткань своего шерстяного платья обеими руками, как если бы ей внезапно стало очень холодно. – Понимаешь, это, должно быть, случилось…

– Тихо! – Хотя возглас был негромким, он прозвучал как приказ. – Говоришь, у тебя будет ребенок?

– Да, отец.

– Зачатый вне брака?

– Можешь сказать так.

– Я могу сказать так? А что ты можешь сказать? Ты, воспитанная в строгой набожности, и так себя опозорила!

– Надо что-то делать, – вмешалась мать. – Я не вынесу этого.

Аннетта выкрикнула:

– Да! Есть же пример Толлетов! Они не могли пережить стыда от того, что у Марии родился ребенок. Еще одна воспитанная в строгой набожности. Все вы лицемеры! – Аннетта увидела, как изменилось лицо ее отца: оно побагровело, какое-то время он не мог говорить, пошатываясь от дерзости обвинений. Какая-то девчонка – так он думал о ней еще минуту назад – смеет его обвинять… А его дочь тем временем продолжала: – Я обдумала это давно и наконец скажу. Это все напоказ: цветные витражи в церкви, предложение заплатить за новый орган, и в то же время ты жалеешь лишний шиллинг для своих рабочих. Все здесь напоказ! А посмотрите на себя! – Аннетта показала рукой на отца, затем на мать. – Вы когда-нибудь были счастливы вместе? Я всегда с радостью шла в школу, только бы находиться подальше от вашего дома.

Тут мистер Эллисон заговорил сквозь сжатые зубы:

– Знаешь, девочка, что ты сделала? – Его тонкий голос казался отстраненным, словно все уже было кончено. – Ты оторвала себя от меня.

Аннетта стояла насупившись. Глаза ее моргали, горло пересохло. Она надеялась, что переживет этот разговор без особого труда, но слезы уже ручьями текли по ее щекам.

– Мою свекровь вчера увезли в психиатрическую больницу! И не только потому, что она увидела, как я, обнаженная, стою перед мужем, но еще и потому, что она – религиозная фанатичка, как и вы оба! Таких родителей вообще не должно быть! И вам не следует беспокоиться, что я отдаляюсь от семьи. И сама я хочу этого.

Если бы их дочь превратилась в самого дьявола во плоти, они не могли бы смотреть на нее с большим отвращением и ужасом. На миг Аннетте показалось, что ее отец распух и увеличился в размерах. Вид у него был столь устрашающим, что она почувствовала: надо немедленно уходить отсюда.

Аннетта развернулась, толкнула дверь и зашагала по коридору. Сара, ожидавшая возле входной двери, воскликнула при виде ее:

– Мисс, мисс! Не принимайте это близко к сердцу. Все образуется, только не сдавайтесь. Мы все за вас.

Аннетта не смогла ничего сказать в ответ. Ничего не видя перед собой, она побежала вдоль дороги к машине. Сев в нее, она не позволила себе завести мотор до тех пор, пока не перестала плакать. Вытерев глаза и лицо, она включила зажигание, развернула машину и поехала прочь от дома, где прошло ее детство. Аннетта знала: останутся ли родители здесь, уедут ли – они уже никогда не признают свою дочь.