Сейчас, вспомнив этот разговор, он мысленно усмехнулся: вот и ответ на вопрос, почему скиталец-звездный. А вообще, какое все это имеет значение? Симмонс вздохнул и достал из стерилизатора чистую одежду.

Эльсиноры не было. Симмонс торкнулся в спальню — заперта. Дверь в коридор тоже не открывалась.

«Может, и к лучшему, — подумал Симмонс и достал времятрон. — Чертов бал! Добывай теперь техника, возвращайся на неделю назад, ищи нужные записи».

Он повозился с настройкой и надавил на пусковую кнопку. Несколько минут в комнате было пусто. Мерно тикали часы на стене. Еле слышно попискивала люминесцентная лампа под потолком.

Внезапно посредине комнаты материализовался Симмонс и рядом с ним длинноволосый субъект в сабо, зауженных до неприличия джинсах и рубашке с погончиками. Субъект держал в руках щегольский чемоданчик и испуганно озирался по сторонам.

— Успокойся, Петя! — Симмонс похлопал субъекга по спине, подтолкнул к креслу. — Садись. Может, выпьешь с дорожки?

— А что у вас имеется? — поинтересовался Петя.

— Все имеется, — заверил Симмонс. — «Столичная», «Наполеон», «Белый аист», шотландский виски, джин с тоником.

— «Столичной», пожалуй, — поколебавшись решил Петя. — Граммов полтораста.

— Сейчас организуем. — Симмонс вышел в соседнюю комнату и вернулся с бутылкой водки, стаканами и лимоном на блюдечке. Налил гостю доверху, себе — чуть-чуть. Чокнулись, выпили, закусили лимоном.

— Это, значит, где мы теперь находимся? — спросил Петя, смачно обгладывая лимонную корочку.

— В девятнадцатом веке, — буднично пояснил Симмонс. — В Хивинском ханстве.

— А это где такое? — без особого энтузиазма поинтересовался гость.

— В Средней Азии. Но это неважно. Давай к делу.

— Давайте, — кивнул Петя.

— Верди у тебя с собой?

Петя кивнул.

— Что именно?

— По вашему списку, — гость презрительно хмыкнул. — «Аида», «Риголетто», «Дон Карлос».

Он достал из кармана смятую бумаженцию, расправил и продолжал уже по тексту:

— «Травиата», «Сила судьбы», «Трубадур», «Бал маскарад», «Фальстаф», «Отелло». Тридцать кассет. Ну и работенку вы мне задали! Чего только я от меломанов не наслушался! Обхохотались, хмыри! Опять же бабки немалые потрачены.

— Смеется тот, кто смеется последним, — напомнил Симмонс. — А насчет бабок договорились: сколько пожелаешь, в любой валюте.

— Это вы серьезно? — насторожился гость.

— Серьезнее некуда. У меня этого добра куры не клюют. Пойдем в дискотеку, аппаратуру посмотришь.

Симмонс отпер ключом дверь и, пропустив гостя в коридор, вышел следом.

В дискотеке Петя ошалело вытаращился на стационарный «Грюндиг».

— Ну и как? — спросил Симмонс. — Годится?

— Зверь-машина! — восхитился гость. — Последняя модель небось? Я таких не видал.

— Ты еще многого не видал, — заверил Симмонс. — Все впереди. Смотри сюда. Здесь, — он распахнул дверцу навесного шкафа, — «Сони».

Гость озадаченно присвистнул.

— А здесь, — Симмонс открыл шкаф на противоположной стене, — «Телефункен».

— Ну и ну!

— Восхищаться потом будешь. Смотри и слушай. Вот выход. А это переключатели. Зарядишь все три магнитофона. И чтобы никаких пауз, понял?

Гость кивнул.

— Вот и отлично. А теперь запомни: без меня тебе отсюда не выбраться. Так что если вздумаешь стибрить что-то и удрать, — кранты тебе, Петя. Навсегда в девятнадцатом веке останешься. На берегах Амударьи-матушки, в ханстве Хивинском. Усек?

— Усек, — горестно вздохнул Петя. — Как не усечь.

— Теперь айда в сад. С Дюммелем познакомлю. Он тут у нас главный распорядитель. Со всеми вопросами будешь к нему обращаться. Зигфридом зовут, запомнишь?

— Чего тут не запомнить? Зигфрид, зиг-хайль!

— А вот последнее боже упаси при нем брякнуть: голову откусит. Он, брат, у нас на гитлеризме помешан.

— Веселенькое дело! — Гость озадаченно поскреб затылок. — А если я не нарочно?

— Все равно откусит, — заверил Симмонс. — Держи ключ от двери. Пойдем.

Они сидели друг против друга на бархатных стеганых курпачах[33] — бек Ханков Нураддин, дородный, оплывший мужчина лет сорока со щекастым лицом, густо заросшим курчавящейся черной бородой, крупным пористым носом и глазами навыкате, и маленький тщедушный старичок в огромной чалме-мулла ханкинский пятничной мечети Ибадулла, которого за глаза непочтительно величали Ибад-чолаком за хромоту, особенно приметную, когда он торопливо семенил по улице, опаздывая на молитву.

В противоположность властолюбивому, вспыльчивому, но глуповатому беку мулла был себе на уме, хитер, подобострастен и льстив, предпочитая слушать, поддакивать собеседнику и поменьше говорить сам. Впрочем, на этот раз разговор начал он.

— Перс богатеет — женится, туркмен богатеет — ковры покупает, сарт богатеет — хоромы строит, — писклявым голосом изрек мулла, теребя козлиную бородку. — Новость слышали?

— Что за новость? — Бек лениво перебирал толстыми пальцами виноградины янтарных четок.

— Голодранец Джума строиться задумал.

— Дом строит? — недоверчиво хмыкнул бек. — Что-то не помню, когда он за разрешением приходил.

— Строит, — мотнул чалмой мулла. — Без вашего ведома, без нашего благословения.

— Вот как? Хм… — Четки замерли и снова заструились между пальцами.

— Воистину так, — хихикнул мулла.

Слуга внес в комнату дастархан, расписной чайник с тремя пиалами. Не поднимая глаз, расстелил скатерть на ковре перед хозяином и гостем, трижды наполнил пиалу чаем, слил обратно в чайник. Потом налил в две пиалы и, не разгибаясь, по-прежнему глядя в пол, попятился к выходу.

— Пусть к плову приступают, — остановил его бек.

— Будет сделано, — слуга замер в ожидании дальнейших распоряжений.

— Все! — не поворачивая головы, буркнул хозяин. Слуга беззвучно исчез за дверью. — Хо-ош, молла Ибадулла… Значит, ни с кем не советуясь, не спрашивая разрешения, не освятив землю, этот нечестивец начал строить себе дом?

— Начал! — Мулла сокрушенно вздохнул и отхлебнул из пиалы. — Мудро изволили подметить, — нечестивец. Аллаха не боится, не то что нас с вами.

— Хм!..

— Односельчан на дыннак-той и то не пригласил.

— Э-э-эй, халои-и-ик! — донеслось с улицы. — Не говорите, что не слышали. Джумабай Худайберген на дыннак-той приглашает.

— Слышали?! — взвизгнул мулла Ибадулла. — Каков богоотступник, а? Без нашего ведома! На той!

Бек густо побагровел и хлопнул в ладоши.

— Джума Худакь той затевает? — рыкнул он навстречу вбежавшему слуге так, что тот испуганно присел и заморгал ресницами.

— Да, яшуллы.

— Когда?

— Сегодня вечером, яшуллы.

— Пусть нукербаши придет.

— Хоп болады. К Джуме пусть придет?

— Сюда, дурак! Сейчас!

Слугу словно ветром сдуло. Бек самодовольно ухмыльнулся и смерил собеседника презрительным взглядом.

— Как вам это нравится? Джумабай Худайберген нашелся! Джума Худакь был и будет!

— Конечно, бек, конечно! — закивал мулла. — Совсем обнаглел, сын греха! Сам на беду нарывается.

— Свое получит! — злобно пообещал бек. — Мои нукеры ему такой той устроят, — всю жизнь помнить будет!

— Давно пора, — поддакнул мулла. — Вашими руками, бек, аллах покарает вероотступника! Да будет так. О-омин!

Служанка, девочка лет тринадцати в просторном ситцевом платье и потертом бархатном камзоле, внесла блюдо с йимуртабереками.[34] Склонилась в низком поклоне, не решаясь подойти к сидящим. Зазвенели вплетенные в десятки тоненьких косичек серебряные монеты.

— Ставь сюда и убирайся! — рявкнул бек.

Девочка торопливо поставила блюдо на дастархан и вышла, притворив за собою дверь.

— Хорошая у вас прислуга, — одобрительно сказал мулла. И поднял руки, готовясь прочесть молитву.

— Плохих не держу, — самодовольно осклабился бек. — Читайте молитву, таксыр. Йимуртабереки надо горячими есть.