Книга в руке толстяка вспыхнула и рассыпалась горячим прахом. Безбородый завопил, размахивая обожжепной рукой, и шарахнулся в толпу, повалив с ног несколько человек.

— А ну тихо!!

Толпа замерла, только визгливо всхлипывал толстяк, дуя на кисть руки. Симмонс вышел вперед и загородил собой Айдос-бия.

— Слушайте, вы!

Симмонс обвел взглядом толпу. «Ну и рожи! — подумал он с холодным бешенством. — Страх и ненависть, ненависть и страх. И ничего человеческого. Бедняга Айдос…».

— Воля всемогущего?!

Он шагнул к сидевшему на земле чалмоносцу. Тот, не вставая, поспешно пополз назад, суча по пыли ногами.

— Вот она, воля всемогущего! — голос Симмонса сорвался на крик. — Смотри! Смотрите все!

Он вскинул руку, нажал на спусковую кнопку и слегка повел кистью. Косая сизая молния метнулась из дула бластера над головами степняков и ударила в бастион крепости. Огромный кусок глиняной стены отделился от бастиона и рухнул с тяжким грохотом.

— Смотрите!

Верхняя часть крепости, словно отсеченная гигантским ножом, обрушилась вниз, сотрясая землю под ногами. Вопль ужаса вырвался из сотен глоток.

— Дэв кескен! Дэв срезал крепость!

Симмонс снова обвел глазами бледные, трясущиеся лица. Теперь они выражали панический ужас перед неведомым и покорность.

— Запомните! Нет бога кроме аллаха, и Айдос-бий — пророк его на земле! Всякого, кто вздумает его ослушаться, ждет кара всевышнего! А теперь разъезжайтесь по кочевьям и ждите фирмана. И всем передайте: слово Айдоса-бия свято!

Когда улеглась пыль, поднятая сотнями. ног, и исчез вдали последний степняк, Айдос снял лохматую шапку и вытер ею мокрую от пота голову. Движения его были размеренны и спокойны, руки не дрожали. «Ну и выдержка! — восхитился Симмонс. — Железный старик!»

— Доволен?

Не отвечая, бий провел ребром ладони через весь лоб от виска до виска, стряхнул пот и только тогда разлепил губы:

— Где ты был раньше, Еркин?

— Мало ли где! — опешил Симмонс. — Думаешь, у меня других дел нет?

Айдос-бий кивнул и надел шапку.

— Наверно, алла-тала[4] поручает тебе много работы.

— Алла-тала? — растерялся Симмонс, но тут же взял себя в руки. — Хватает дел. А что?

— Так.

Айдос взглянул на руку Симмонса, все еще сжимавшую бластер.

— Аллах дал тебе свой огонь, чтобы карать неверных?

— Д-да.

— Зачем же ты развалил крепость?

«Дикарь, — подумал Симмонс с тоскливой безнадежностью. — Ничего-то он не понял!»

— Так было нужно!

— Кому?

— Ему, кому же еще?

— А мне?

— Что тебе?

— Аллах даст мне свой огонь, чтобы я мог покарать неверных?

«Вот оно что! — сообразил Симмонс. — Не так-то он прост, этот степняк. Дай ему бластер, он камня на камне не оставит от ханства!»

— Нет, Айдос. Аллах сам карает, кого считает нужным. Иногда поручает это нам.

— Его пророкам?

— Да.

— Но я теперь тоже пророк. Ты сам это объявил. Или ты солгал?

Симмонс пожал плечами.

— Я хотел, чтобы они снова тебе поверили, пошли за тобой. Потому сотворил чудо.

— Они захотят еще чудес, Еркин.

— Они их получат! — Симмонс разозлился не на шутку. — И довольно об этом. Я сделал все, чтобы тебя спасти. Так будет каждый раз. Отправляйся к своему народу, Айдос. Продолжай борьбу.

Через три месяца, отчаявшись поднять на восстание сбитые с толку степные племена, Айдос с несколькими сотнями кибиток своего улуса колдаулы двинулся на Коканд. Близ Чирик-Рабата повстанцев настиг отряд ханских нукеров. Степняки отчаянно защищались. Тогда мингбаши передал Айдосу через лазутчика письмо, в котором Мухаммадрахимхан обещал ему прощенье и возврат всех привилегий. Так и осталось тайной, поверил мятежный хаким ханским посулам или попытался спасти ценой своей жизни остатки улуса: прочитав письмо, он переоделся во все чистое и сдался хивинцам. Старику отрубили голову, а оставшихся без предводителя степняков вырезали всех до единого.

Симмонс опоздал. Терялись в сумерках оплывшие очертания глинобитных стен Чирик-Рабата. В окутавшей землю синеватой морозной мгле что-то огнисто вспыхивало. Что — он различил не сразу, а когда разглядел, застонал от ужаса и отвращения и рванул бластер из кармана дубленки: у подножья заброшенного рабата нукеры добивали саблями раненых повстанцев.

Неимоверным усилием воли он заставил себя сдержаться, не полоснуть бластером по кровавой копошащейся мешанине живых, раненых и убитых. Дрожащими пальцами запихнул бластер в карман, включил времятрон и уже у себя в комнате долго не мог согреться, трясся, как в лихорадке, и стакан за стаканом глушил неразведенный виски.

Несколько следующих дней он провел в Ново-Ургенче, вконец загонял Зигфрида Дюммеля и вдруг с ужасом обнаружил, что ему доставляет чуть ли не наслаждение терзать немца, то и дело ставить в дурацкое положение, наблюдать его страх и замешательство. Проклятое сафари по столетиям явно влияло на психику.

Искоса поглядывая на Дюммеля, который сидел рядом с ним в фаэтоне, испуганно сложив на коленях огромные красные ручищи, Симмонс попытался представить, что думает о нем этот недалекий, неудачливый, но где-то по-своему неплохой человек, и ему стало не по себе. Закончив осмотр строящегося полотна узкоколейки, они на обратном пути заглянули к адвокату, узнать, что нового затевают против общества «Дюммель и Компания» транспортные конторы «Кавказ и Меркурий», «Компания Надежда», «Восточное общество» и другие. Адвокат — лысый еврей в золотых очках на пористом носу — почтительно засвидетельствовал, что ничего существенного конкурирующие фирмы не предпринимают.

— Дайте им понять, что в их же интересах не лезть в драку. Пусть имеют в виду: «Большая Ярославская», «Братья Мануйловы», «Братья Крафт», «Кнопп» — наши акционеры.

Симмонс небрежно обмахнул шляпой разгоряченное лицо, отпил воды из стакана, поморщился:

— Мигом всех клиентов растеряют, канальи.

— Зо, — кивнул Дюммель. — Именно так.

— Не извольте беспокоиться, господа! — заверил адвокат. — Все будет в полном ажуре.

На улице Симмонс отпустил фаэтон и панибратски хлопнул Дюммеля по плечу. Тот шарахнулся в сторону.

— Да что с вами, Зигфрид? — изумился Симмонс. — Пугаетесь, как старая дева! Уж и по плечу вас нельзя похлопать.

Немец продолжал опасливо таращить глаза.

— Право же, я вас не узнаю, старина. Знаете что? Давайте-ка мы с вами в ресторан закатимся, а? Посидим в отдельном кабинете, раздавим бутылочку. А там видно будет. Как вы по женской части?

Дюммель густо побагровел.

— Ну полно, я пошутил. А в ресторан пойдем непременно.

Хотелось отдохнуть, расслабиться. Поговорить с кем-нибудь просто так, по душам, ловя краем уха негромкую хорошую музыку.

Не получилось. В душном ресторане по крахмальным скатертям ползали жирные мухи, и официант с мышиными усиками подозрительно смахивал на соглядатая. Немец угрюмо пыхтел в рюмку, медленно наливался сизой венозной кровью. Скрипач на задрапированной бархатом эстраде уныло терзал скрипку, словно душу на смычок наматывал.

Потом ввалились какие-то иностранцы в сандалиях на босу ногу, одинаково белых шортах, распашонках и пробковых тропических шлемах, загоготали, затопали, устраиваясь в дальнем углу зала.

— Это еще кто такие?

— Бельгийцы, — хмуро сообщил Дюммель. — Инженеры. Железную дорогу через Устюрт проектируют.

— Ну-ну, — ухмыльнулся Симмонс. Чем суждено было закончиться этой затее, он знал доподлинно.

Официант подал десерт и откупорил бутылку шампанского.

— Зигфрид, — Симмонс предпринял еще одну попытку расшевелить немца. — Что вас тут держит? По совести?

Дюммель поперхнулся, но допил шампанское до конца. Поставил фужер на стол, аккуратно промокнул губы салфеткой.

— Честно говоря, не знаю. Сначала я не имел другого выхода. Потом появились вы. Дали работу…

Он умолк, разглядывая что-то на скатерти.