Шел май 1878 года — года тигра по местному летоисчислению. Каждый толковал это по-своему. «Год тигра, — усмехались в бороды купцы, нагрянувшие со всех концов Российской империи, — обгладывай дочиста!». «Год тигра, — попыхивали сигарами заводчики-предприниматели, — выжимай все до последней капли!». «Год тигра, — шутили игроки за обтянутыми зеленым сукном столами, — не зевай, не то глотку перегрызут!»

Дехкане в лохматых папахах-чугурмах рассуждали иначе: «Год тигра, — быть беде», — боязливо перешептывались одни. «Год тигра — наш год!» — возражали другие. И добавляли многозначительно: «Тигр еще проснется!» От таких разговорчиков кое у кого холодные мурашки бегали по спине.

Только военные предпочитали отмалчиваться. Год Хивинского похода — 1873 — был годом курицы, однако свежи еще были в памяти бои у переправ через Амударью и под Хазараспом.

Дюммелю год тигра, судя по всему, ничего доброго не сулил. Поскорее бы сплавить кому-то проклятую гостниицу, да унести ноги подобру-поздорову!

За две недели, прошедшие после злополучной сделки, герр Дюммель заметно сдал: сизые щеки обвисли, в окаймленных бесцветными ресницами серых глазах появилось собачье-скорбное выражение и коротенькая глиняная трубка-носогрейка попыхивала далеко не так воинственно, как прежде, а скорее тоскливо.

Потомок рыцарей Ливонского ордена потерянно бродил по единственной улице Ново-Ургенча, заглядывал от нечего делать на биржу, в кабак, не ощущая вкуса, выпивал по привычке несколько кружек прокисшего пива, возвращался в гостиницу и, заперев дверь на ключ, хотя красть в ней было решительно нечего, с горя заваливался спать, изнывая от духоты, мух и москитов.

В этот день он, как обычно, проснулся в шестом часу, сполоснул лицо теплой водой из рукомойника, вытерся полотенцем не первой свежести, сменил рубаху и вышел на крыльцо, лениво позевывая и прикидывая, где ему убить оставшееся до ночи время.

Ничего путного на ум не шло, да и не могло прийти: знакомых — почти никого, казино Дюммель с некоторых пор обходил стороной, о публичном доме и думать не хотелось, — какие уж тут бабы, того и гляди по миру с протянутой рукой пойдешь! — а больше в Ново-Ургенче идти ему было попросту некуда.

— Хо-хо-о-о-о! — сладко зажмурившись, протяжно зевнул герр Дюммель, открыл глаза и остолбенел: прямо перед крыльцом на каком-то дурацком коврике стояли мужчина и женщина. Он — поджарый, широкоплечий, с резкими чертами лица и коротко остриженными черными волосами, она — вылитая курляндская баронесса, белолицая, золотоволосая. Позади незнакомцев медленно оседало белесое облачко пыли. Герр Дюммель мог поклясться всеми святыми, что еще минуту назад на улице не было ни души.

Мужчина наклонился к стоявшему у ног чемодану, отсоединил какие-то провода и захлопнул крышку.

«Кто бы это мог быть? — медленно шевеля мозга ми, соображал Дюммель. — Одеты, как иностранцы».

— Добрый вечер! — произнес он неуверенным, сиплым от удивления голосом. — Гутен абенд.

Мужчина бросил на Дюммеля насмешливый (как тому показалось) взгляд и тронул женщину за руку. Женщина вздрогнула, поспешно шагнула с коврика. Мужчина аккуратно стряхнул с него пыль, сунул под мышку и произнес, наконец, на плохом немецком (у Дюммеля от души отлегло) языке:

— Добрый вечер, сударь. Помогите, пожалуйста, внести чемодан.

«Вот это да! — Дюммель чуть не подпрыгнул от радости. — Постояльцы! Наконец-то!». Он с неожиданным для самого себя проворством сбежал с крыльца и схватился за ручку чемодана.

Оставив приезжих в зальце, середину которого занимал биллиард в сером полотняном чехле, а вдоль стен стояли кожаные кресла, герр Дюммель извинился и сбегал за Реей — жившей неподалеку одноглазой уральской казачкой лет сорока с хвостиком. Сунул ей сгоряча двугривенный и, дыша пивным перегаром, зашептал на ухо, хотя поблизости никого не было:

— Генеральские апартаменты убирать… Мигом! Чтобы все блестело! Иностранцы приехали!

— Бона че?! — изумилась казачка. — Чичас, батюшка, чичас-чичас…

«Апартаментами» именовались комнаты, в которых якобы останавливался когда-то проездом генерал Кауфман. Через час они были приведены в порядок, а пока Рея, косясь единственным глазом на необычных гостей, наводила в них чистоту, Дюммель развлекал приезжих разговорами: описал местное общество, не скупясь на едкие эпитеты, обрисовал картину делового мирка, прошелся по адресу интендантов от инфантерии, с горькой иронией упомянул о пресловутом «годе тигра».

В самый разгар его монолога женщина что-то сказала спутнику. Тот кивнул и положил ладонь ей на руку.

— Фрау чего-то изволят? — галантно осведомился герр Дюммель.

— Фрау спрашивает, не найдется ли у вас бутылки минеральной воды.

— Ми… — захлопал глазами хозяин. — Никак нет-с, минеральной не держим-с.

— Тогда просто воды из холодильника.

— Холодильника? — еще больше удивился хозяин. — Из ледника, вы хотели сказать? Это другое дело. Рэйя! — обернулся он к казачке, которая, закончив уборку, выжимала над ведром тряпку у порога. — Сбегай, голубчик, принеси куфшин холодной воды с этот, ну как его, лет, лет!

— Со льдом штоль?

— Й-а, со льдом. И пифа, пифа! На, фосьми деньги.

Как всегда, волнуясь, он начинал путать русские обороты с немецкими и говорить с диким акцентом.

Немного погодя гостям понадобилась ванная. Дюммель чуть не взвыл от отчаянья. К счастью, все уладилось и супруги Симмонс обошлись сколоченной из досок душевой кабиной во дворе, куда Дюммель, чертыхаясь и охая, натаскал из колодца сорок ведер воды.

Деловая часть разговора состоялась поздно вечером, когда после ужина при свечах фрау Симмонс ушла наконец в свою комнату, а мужчины закурили, удобно развалившись в широких кожаных креслах. Герр Дюммель курил неизменную носогрейку, господин Симмонс — странную папиросу с коротеньким коричневым мундштучком. «Европа», — вздохнул Зигфрид Дюммель.

— Послушайте, герр Дюммель, — спросил вдруг ни с того ни с сего приезжий. — Надеюсь, вы умеете держать язык за зубами?

«Вот оно! — пронеслось в голове немца. — Начинается! Чуяло мое сердце: что-то тут нечисто!». Однако вида не подал, ответил, важно кивнув:

— О да. На Зигфрида Дюммеля можно положиться.

— Я так и думал. И излишним любопытством вы тоже не страдаете?

— Зигфрид Дюммель уважает суверенитет.

— Похвально. Так вот, герр Дюммель, мне предстоят сегодня кое-какие деловые встречи. Не могли бы вы ссудить мне немного денег? Русских, разумеется. Иностранная валюта у меня есть. Завтра я обменяю в банке и верну вам долг.

Видя, что Дюммель колеблется, господин Симмонс достал из кармана два золотых соверена и положил на стол перед немцем:

— Хотите залог?

Герр Дюммель взял монету, поднес близко к свече, даже на зуб попробовал, настоящая ли. Осклабился.

— Дело есть дело, а, господин Симмонс? Сколько вам надо денег?

— Рублей двадцать. Золотом. А эти, — он кивнул на стол, — можете взять себе. В задаток.

Дюммель кивнул, сгреб со стола монета и отправился за деньгами. Возвратившись, выложил на скатерть двадцать золотых рублей, столбиком, как в казино. Подмигнул, ухмыляясь:

— Хотите попытать счастья?

— Там видно будет, — беззаботно ответил гость, ссыпая монеты в портмоне.

Час спустя, когда уже совсем стемнело, Дюммель из своей комнаты слышал, как он, весело насвистывая, прошел по коридору к выходу. «Обдерут, как липку, беднягу», — подумал немец. Но постоялец вернулся неожиданно скоро и потом долго плескался в душевой, фыркая и напевая вполголоса.

Утром Дюммеля ожидал сюрприз: улыбаясь, как ни в чем не бывало, Симмонс высыпал ему на ладонь двадцать золотых монет.

— Не понадобились, — лаконично объяснил он. — Распорядились бы насчет завтрака, герр Дюммель. И пусть заменят скатерть. Вчерашняя была вся в пятнах.

— Слушаюсь, — почему-то по-военному ответил Зигфрид и еще некоторое время глядел, разинув рот, вслед уходящему по коридору иностранцу. — Дела-а!!.