– А, это вы, мсье Рауль, – легко произнесла она.

Я сразу уловил необычную интонацию в ее голосе. Аннет всегда называла меня просто Рауль. Но Фелиция неизменно обращалась ко мне «мсье Рауль» после того, как мы стали взрослыми. В данный момент это обычное «мсье» звучало в ее устах откровенной насмешкой.

– Привет, Фелиция. Сегодня ты выглядишь как-то по-другому.

– Неужели? – задумчиво сказала она. – Странно, странно. Что это у тебя так лицо вытянулось, Рауль? Нет, определенно, отныне я буду называть тебя просто Рауль. Ведь мы выросли вместе. Жизнь дана для того, чтобы смеяться и наслаждаться ею. Давай вспомним бедную Аннет. Умерла, так и не насладившись жизнью. Как ты думаешь, она сейчас в чистилище? – И она хитро прищурилась, прочитав мое недоумение.

Вдруг она запела песенку, изрядно фальшивя. Я отчетливо разобрал итальянские слова и, признаюсь, очень удивился.

– Фелиция! – воскликнул я. – Ты знаешь итальянский?

– А почему бы и нет, Рауль? Я не так глупа, как вы думаете. Вернее, как я вас заставила думать.

У меня, видно, был настолько ошарашенный вид, что она рассмеялась.

– Но я совершенно ничего не понимаю… – начал было я.

– А я тебе объясню. Я – прекрасная актриса, хотя вы и не подозревали этого. Я могу одновременно играть многие роли, и притом мастерски.

Она вновь рассмеялась и быстро выбежала из комнаты, прежде чем я успел ее остановить. Перед моим отъездом я снова увидел ее. Она спала в большом кресле, храпя как пьяный извозчик. Я стоял и наблюдал за ней, опасаясь новой мистификации. Вдруг она вздрогнула и открыла глаза. Они вновь были тупы и безжизненны.

– Мсье Рауль, – механически пробормотала она.

– Да, Фелиция. Я уезжаю. Не сыграешь ли мне на прощание?

– Я, сыграю? Вечно издеваетесь над бедной девушкой, мсье Рауль.

– Но ведь ты играла только вчера утром.

– Чтобы я играла? Как может такая грубая, неотесанная девушка, как я, играть на таком тонком инструменте!

Потом она помолчала, как будто что-то туго соображая, и сделала мне знак наклониться поближе.

– Мсье Рауль, в этом доме творятся странные вещи. Кто-то играет глупые шутки. Например, переводит часы. Да, да! Я знаю, что говорю. Это все ее проделки.

– Чьи? – изумленно воскликнул я.

– Аннет, конечно. Этой злючки-колючки. Когда она была жива, она постоянно мучила меня. И даже теперь, когда умерла, встает из могилы, чтобы издеваться надо мной.

Я уставился на нее, ничего не понимая. Она была явно чем-то страшно напугана. Все ее тело била дрожь, а глаза вылезали из орбит.

– Она злая, испорченная, говорю я вам. Она вынимает хлеб из вашего рта, снимает с вас одежду и… забирает душу. – Вдруг она судорожно схватила меня за руки: – Я боюсь ее! Я постоянно слышу ее голос. Он звенит у меня не в ушах, а прямо в мозгу. – Костяшками пальцев Фелиция постучала себя по лбу. – Она унесет меня, унесет куда-то далеко. И что тогда со мною будет?

Ее голос поднялся до крика, до леденящего душу визга. Сейчас она была похожа на раздираемую хищником жертву. Потом она вдруг улыбнулась, и в ее глазах появился коварный блеск. Я невольно поежился.

– Если до этого дойдет, мсье Рауль, то я знаю, в чем моя сила. В руках, вот в этих руках.

Я никогда не обращал особого внимания на ее руки. Но сейчас, когда она протянула их ко мне, сжимая и разжимая узловатые мускулистые пальцы-пружины, меня прошиб пот. К горлу подступила тошнота. Должно быть, именно такими руками ее отец когда-то задушил ее мать.

Это была моя последняя встреча с Фелицией Болт. Вскоре я вновь уехал на заработки. На этот раз в Южную Америку. И вернулся лишь через два года после ее смерти, об обстоятельствах которой кое-что прочитал в газетах. А о подробностях я услышал только что от вас. Фелиция Третья и Четвертая, говорите? Да, она была прекрасной актрисой!

Поезд начал постепенно замедлять ход. Четвертый человек выпрямился и застегнул пальто на все пуговицы.

– Ну, каков же ваш вывод, мсье Рауль? – спросил адвокат, порывисто наклоняясь к человеку, целиком завладевшему их вниманием.

Рауль Летардо решительно встал:

– Я продолжаю утверждать, джентльмены, что история Фелиции Болт – это история Аннет Равель.

Он взялся за ручку двери купе, готовый выйти, но вдруг неожиданно повернулся и, наклонившись, постучал согнутым указательным пальцем по мясистой груди каноника Парфитта.

– Главный исцелитель находится здесь, а все остальное… – он шутливо ткнул священника под ребро, – только вместилище, обитель, дом. Скажите мне, джентльмены, что бы вы сделали, если бы обнаружили в своем доме взломщика, так сказать, непрошеного гостя? Скорее всего, пристрелили бы.

– Нет! – воскликнул экспансивный каноник. – Мы живем в цивилизованной стране…

Но его последние слова были адресованы в пустоту. Дверь купе захлопнулась перед его носом.

Священник, адвокат и доктор остались одни. Четвертый угол купе был пуст.

Макферлейн не раз замечал у своего приятеля Дика Карпентера непонятную неприязнь к цыганам. Причины ее он никогда не знал. Но после того, как расстроилась помолвка Дика с Эстер Лоэс, отношения мужчин приобрели более откровенный характер.

Макферлейн сам уже около года был помолвлен с младшей сестрой Эстер – Рэчел. Он знал обеих девушек с детства. Медлительный и осмотрительный по натуре, он долго сам не мог признаться себе в том, что детское личико Рэчел и ее честные карие глаза все больше притягивают его. Не такая красавица, как Эстер, нет! Но зато куда более искренняя и нежная! Сближение между мужчинами началось, пожалуй, после помолвки Дика со старшей сестрой.

И вот теперь, через каких-то несколько недель, помолвка снова расстроилась, и Дик, простодушный Дик, тяжело переживал это. До сих пор его жизнь текла гладко. Он удачно выбрал профессию: ушел во флот. Любовь к морю была у него в крови. Обладая натурой, не склонной к глубоким размышлениям, очень простой и непосредственный, Дик чем-то напоминал викинга. Он принадлежал к тому типу молчаливых юных англичан, которым не по нраву проявление каких-либо эмоций и крайне трудно облекать свои мысли в слова.

Макферлейн – суровый шотландец, в сердце которого таилась мечтательность его кельтских предков, – молча курил, в то время как его друг беспомощно барахтался в потоке слов. Макферлейн понимал, что тому надо выговориться. Но он ожидал, что речь пойдет совсем о другом. Однако имя Эстер Лоэс поначалу даже не упоминалось. Скорее это был рассказ о детских страхах.

– Все началось с того сна, который я увидел в детстве. Вовсе не ночной кошмар. Понимаешь, она – эта цыганка – могла появиться в любом моем сне, даже хорошем, ну в тех, что дети называют хорошими: с весельем, сластями, игрушками. Я мог веселиться до упаду, а потом вдруг почувствовать, знать, что стоит мне поднять голову, и я увижу ее – как она стоит в обычной позе и глядит на меня… И знаешь, такими печальными глазами, будто знала обо мне что-то такое, мне самому еще неизвестное… Не могу объяснить, почему это меня так пугало, но пугало, да еще как! Каждый раз! Я просыпался с криком, и моя старая нянька обычно говаривала: «Ну вот! Нашему хозяину Дику опять приснилась цыганка!»

– А тебя никогда не пугали настоящие цыганки?

– Никогда и не видел их до одного случая. Вот тоже странно. Я разыскивал своего щенка. Он убежал. Я вышел через садовую калитку и направился по лесной тропинке. Знаешь, мы тогда жили в Новом лесу. Я оказался у опушки, где деревянный мостик над рекой. Около моста стояла цыганка! На голове красный платок – точь-в-точь как во сне. Тут я испугался! И знаешь, она смотрела на меня… Так, как будто знала обо мне что-то, чего не знал я, и поэтому жалела меня… Кивнув мне, она чуть слышно сказала: «Лучше бы тебе не ходить здесь». Не знаю почему, но я здорово струхнул. Я помчался мимо нее прямо на мостик. Наверное, он был непрочный. В общем, он обрушился, и я оказался в воде. Течение было таким сильным, что я чуть не утонул. Черт возьми, почти утонул! В жизни не забуду. И я чувствовал, что все это из-за цыганки…