Усевшись и немного отдышавшись, она огляделась и убедилась, что все участники действа на местах, включая по-прежнему занятого и не обращавшего на нее внимания Мередита и пристроившейся рядом с ним крашеной девицы.

Да какое мне до них дело?! – раздраженно подумала Саманта, достала из сумки блокнот и ручку и начала делать записи. Вскоре назвали ее номер. Она спустилась к кафедре и ответила на кучу вопросов и прокурора, и защиты, суть которых сводилась к одному и тому же – нет ли у нее твердого мнения по поводу рассматриваемого дела и сможет ли она в случае избрания в жюри быть беспристрастной. После чего она вернулась на место, так и не поняв, станет ли присяжной или нет.

А еще минут через сорок пригласили Мередита. Он встал и вышел в проход – строгий, сосредоточенный, подтянутый и такой... такой красивый в безукоризненном шелковом костюме, что у нее болезненно защемило сердце.

Ну почему мне так не везет, почему? – едва не застонала она. Почему он, поначалу такой любезный и внимательный, теперь даже не смотрит в мою сторону? Неужели потому, что я не приняла его первого приглашения? И он решил, что не стоит тратить на меня усилия и время? Да, наверное, ведь такому нетрудно найти спутницу на вечер, и не только. Будет он терпеть всякие капризы, если может позвать любую. Похоже, привык к успеху. Да оно и понятно, женщины на таких падки – и красивый, и воспитанный, и состоятельный, чего же еще желать? А ты, идиотка, выпендривалась! Вот и кусай теперь губы. Только поздно уже, милочка, с горечью говорила себе Саманта, чувствуя, как к горлу подкатывает ком обиды и разочарования.

И этот ком стал еще больше, когда Мередит прошел обратно, опять-таки не посмотрев на нее.

Слава богу, опросы наконец закончились, судья поднялся, поблагодарил всех кандидатов и сообщил, что сейчас он сам, команды прокурора и адвокатов уединятся в его кабинете и отберут двенадцать основных и трех запасных присяжных.

Ну и хорошо, решила Саманта, скоро все закончится, я отправлюсь домой к своей рукописи и никогда больше не встречусь с ним. Она почему-то была уверена, что произвела на юристов дурное впечатление и не попадет в состав жюри. Ну а если и нет, то тогда Мередит не попадет. Так или иначе, но после сегодняшнего дня они уже не увидятся. Ну и замечательно...

– Саманта, добрый день, – раздался над самым ее ухом знакомый голос, тот самый...

Она вздрогнула от неожиданности, подняла голову и взглянула в темные глаза того, о ком только что думала.

– Это вы! – воскликнула она, но тут же взяла себя в руки и более спокойным тоном добавила: – Добрый день.

– Разрешите присесть на пару минут? – Не дожидаясь ответа, он сел и продолжил: – Саманта, я хотел сказать, что последние дни был безумно занят. У меня и сейчас времени в обрез. Но я бы хотел повторить свое приглашение выпить вместе и, может быть, пообедать потом. Что скажете?

– С удовольствием, – ни на мгновение не поколебавшись, ответила она.

– Отлично! Только вот сейчас не могу сказать точно, во сколько освобожусь после того, как закончится этот балаган. Сами понимаете, бизнес... – Он слегка пожал плечами, словно это слово все объясняло. – Но если вы дадите мне свой номер, то я позвоню, как только закончу дела, и заеду за вами. Как вам такой план?

– Неплохо, – улыбнулась Саманта и без колебаний выполнила его просьбу.

Доналд тут же встал, поблагодарил ее и удалился в сопровождении начавшего заливаться телефона.

Она же осталась на месте и провела оставшееся время перерыва, глупо улыбаясь от удовольствия и лихорадочно перебирая в памяти содержимое своего гардероба.

Саманта пребывала в возбужденно-лихорадочном состоянии до самого вечера, поэтому оглашение решения о составе присяжных не вызвало у нее практически никакого отклика. Единственное, что она заметила, так это то, что, несмотря на резкое преобладание среди кандидатов афро– и мексикано-американцев, в жюри вошли девять белых, включая ее саму, Мередита и крашеную куклу. На остальных она едва обратила внимание, услышала только объявленное время следующего заседания и строгое напутствие судьи Лондберга не разговаривать ни с кем, включая членов семьи, о процессе.

Душа ее пела, взмывала к небесам на крыльях надежды и мечты, порхала и трепетала, ликовала и торжествовала.

Я так и знала, так и знала! – мысленно кричала она. Я чувствовала, что встречу его здесь! Что тут начнется моя новая жизнь! Что...

Впрочем, покуда душа занималась этими и другими подобными высокопарными разглагольствованиями, тело Саманты уже приступило к решению практических задач. Оно метнулось к выходу в ту самую секунду, как молоток судьи позволил ему покинуть зал, кинулось к машине и провезло несопротивлявшуюся хозяйку по трем самым дорогим бутикам в центре Лос-Анджелеса.

Результат оказался сногсшибательным – как в плане эстетическом, так и экономическом!

Переливающееся, мягко шелестящее золотистое чудо-платье от Валентино, открывающее плечи, но скрывающее колени, того же цвета элегантные туфли, белый шелковый брючный костюм, туфли к нему, крошечная сумочка, в которую едва ли поместилось бы что-то, кроме помады и носового платка, три шелковых шарфа, полдюжины пар чулок разных цветов, три комплекта кружевного белья, два флакона французских духов, набор косметики, в котором чего только не было, – вот далеко не полный список того, что торжествующая Саманта энергично выгрузила из багажника, но занести в гостиную сумела лишь в два приема. А уж сколько все это безумство стоило, она понятия не имела, догадывалась только, что очень много, но выписывала чек за чеком, радуясь тому, что чуть ли не впервые в жизни получает удовольствие от плодов своих литературных трудов и что не должна беспокоиться и спрашивать о цене.

Напевая, она взлетела на второй этаж, кинулась в ванную, открыла горячую воду и щедрой рукой налила ароматной пены.

Однако уже через десять минут возбуждение, круто приправленное нетерпением, буквально выдернуло ее из воды и потянуло к туалетному столику.

Но и там она просидела не более пары минут, рассеянно созерцая свое отражение, после чего ахнула, вскочила и кинулась вниз разбирать плоды своего полубезумного шопинга. После получаса суетливой беготни, примерок, многочисленных попыток накраситься и, главное, непрестанного поглядывания на часы и телефон, Саманта устала и неожиданно для самой себя расплакалась.

Да что же это такое? – яростно говорила она себе, изо всех сил прижимая к глазам салфетку, дабы остановить непокорный поток слез. Не понимаю, что со мной творится? Господи, я превращаюсь в настоящую истеричку. Чуть что, сразу рыдать. Но ведь ничего не случилось, ничего! Вставай, дура, вставай и иди мочи полотенце. А то Доналд позвонит, а у тебя опухшая физиономия. Вот здорово-то! Платье за полторы тысячи и красный нос... Ха-ха...

Постепенно ей удалось уговорить себя успокоиться, привести лицо в порядок и принять еще одну ванну, не такую горячую, но более продолжительную.

К семи вечера она расхаживала по дому в одном белье и туфлях, так и не решив, что же надеть. Платье, конечно, нравилось ей больше всего, но оно было слишком уж изысканным и элегантным для какого-то бара. Да и вообще, может, не стоит так уж наряжаться и прихорашиваться, а то он решит, и совершенно справедливо, что это ее первый выход в мужском обществе за последние бог знает сколько лет. И что все это куплено исключительно ради него?

И снова неспокойное сердце взлетело к горлу и забилось там, мешая дышать и даже думать. А резкий телефонный звонок взвинтил ее до такого состояния, что она чуть не потеряла сознания.

– Да?

– Алло, Сэм, это ты? – Голос в трубке принадлежал, однако, не долгожданному Доналду Мередиту, а Бетти. – Я тебя что-то плохо слышу. Ты в порядке, Сэм?

– Д-да... – Она откашлялась и уже увереннее повторила: – Да. Я в порядке, Бет.

– У тебя странный голос, подружка. В чем дело? Ты уверена, что у тебя все хорошо?