– Конечно, нет, Грэйсон, – улыбается Куинси.

– Тогда решено.

Однако прежде чем кто-то успевает что-нибудь добавить, в кабинет Грэйсона вбегают Питер Темплтон и Джек Рошанский. Они направляются прямо к его столу и машут листками с горячими новостями с международного телетайпа. Не говоря ни слова, Джек включает один из телевизионных мониторов, которые расположены вдоль стены. Когда на экране появляется картинка, он наконец объясняет:

– Мы получили сногсшибательное сообщение из Ливана от Ринглера! Это нужно срочно давать в эфир!

– Что, черт возьми, происходит? – бормочет Грэйсон, разглядывая принесенные бумаги. – Включите звук!

Мы все мгновенно умолкаем и напряженно вслушиваемся в то, что очень отчетливо произносит Ринглер, держа перед губами микрофон. У него за спиной нечто, напоминающее место взрыва. Мне требуется не меньше минуты, прежде чем я понимаю, о чем идет речь в репортаже, и проникнуться ужасом того, что происходит на экране.

Волосы Ринглера развеваются на сильном ветру.

Он направляется к зданию, которое почти полностью разрушено.

– Здесь был госпиталь, – говорит он. – Одно из отделений Красного Креста. Здесь было приблизительно 287 пациентов. Ливанцы, израильтяне. В том числе два американца. – Он приподнимает микрофонный кабель и подходит к развалинам. – Около тонны динамита, несколько сот килограммов взрывчатки находилось в грузовике, управляемом камикадзе. – Где-то начинает завывать сирена. Ринглер ждет, пока покажется машина «скорой помощи», которая подъезжает к тому, что раньше было госпиталем. – Взрыв произошел около большого восьмиэтажного здания, расположенного непосредственно у «зеленой» линии в Восточном Бейруте. Здание было весьма значительно укреплено, поскольку здесь располагалось иранское посольство. Ирония судьбы, не правда ли?

Около Ринглера начинают собираться журналисты.

Куинси бледнеет.

– Я не понимаю. Почему? Что случилось? Эллиот яростно хлопает несколько газет на стол.

– Что тут понимать? Эти подонки совсем озверели. Они снова выступили.

Грэйсон в напряжении сидел на самом краю стула. Его глаза были прикованы к монитору.

– Тихо!

– У меня есть первые сведения о количестве жертв, – говорит Ринглер и заглядывает в бумажку. – Смерть собрала изрядный урожай. Господи Боже, триста шесть человек. Я должен выйти с этим в прямом эфире, ребята, вы понимаете? – Он прикладывает ладонь к уху и слегка наклоняет голову набок. – Более точные сведения я буду иметь к моменту выхода в эфир… Отбой!

Куинси сжимает мою руку.

– Я думала, что войну решили прекратить…

– Только забыли предупредить об этом Хисбаллах, – ворчит Эллиот.

– Слушай, Эл, – обращается к нему Грэйсон. – А она собирается отправляться в Израиль.

– Вас это не касается, – прерывает его Куинси. – И к делу не относится.

– Когда мы пошлем ее туда, все уже закончится, – устало отвечает Грэйсон. – До следующего раза, – добавляет он, поднимаясь. – Мэгги может сделать специальный выпуск о последствиях происшедшего… – Он поворачивается к Эллиоту. – Запускай этот материал.

В моей голове проносятся все причины происшедшего, но все равно в это трудно поверить. То, что случилось в Ливане, – просто безумие. Несмотря на расстояние, событие представляется не таким уж абстрактным и бесконечно далеким.

Чья-то голова показывается в дверях отдела новостей.

– Есть новая информация от Ринглера! – сообщает сотрудник и спешит через холл в другой кабинет.

Джек настраивает монитор, и на экране появляется Ринглер. На этот раз он стоит около медицинской сестры. Женщина с трудом сдерживает слезы и рассказывает о том, что было за несколько мгновений перед взрывом.

– Я видела, как зеленый грузовик объезжает автомобильную стоянку прямо перед воротами госпиталя… – Ее голос прерывается.

Ринглер выжидательно смотрит на нее.

– А где вы находились в тот момент?

– Я как раз шла по тротуару. Я шла на работу. Вдруг грузовик стал набирать скорость, двигаясь прямо на пропускной пункт. Как только я увидела это, я сразу поняла, что он хочет протаранить ворота.

– Вы обратили внимание на водителя?

Женщина кивает.

– Хисбаллах! Он был из Хисбаллаха!

– Как вы догадались? – Крис повышает голос, стараясь быть услышанным сквозь визг колес и вой сирен.

Она печально улыбается.

– По повязке, которая была у него на лбу, и по его взгляду. Я поняла, что он хочет взорвать себя вместе со всеми. Это было… – Она останавливается, чтобы подобрать слова. – Это было, как салют на четвертое июля… Все небо вспыхнуло, как во время салюта…

– Вы американка? – уточняет Крис.

– Я из Нью-Джерси… – начинает она, но не успевает докончить.

Кто-то подбегает к Ринглеру и протягивает ему листок бумаги.

– Вот еще новости!

Ринглер прочитывает сообщение, потом испускает глубокий вздох, и листок вываливается у него из рук. Затем Ринглер начинает говорить. Он смотрит прямо в камеру.

– Через десять минут после того, как был взорван госпиталь и все бросились сюда, другой камикадзе устроил взрыв на дороге к французскому посольству. Еще один автомобиль, груженный взрывчаткой, и еще один сумасшедший. На этот раз целое здание сложилось, словно карточный домик. Шестьдесят пять мирных граждан числятся погибшими… – Он сделал паузу. – До встречи!..

Когда гаснет экран, я стискиваю кулаки, я вся дрожу. Где чужие, а где свои, – какая разница, если теперь все кончено. Я это чувствую, и если кто-то попробует убедить меня в обратном, это уже не будет иметь никакого значения. Война перешла в новую фазу. Ави был прав. Джек Рошанский снова начинает возиться с монитором, на экране появляется картинка. Это студия отделения Ай-би-эн в Иерусалиме. Дик Свенсон сидит за моим рабочим столом и готов начать заключительный обзор всего этого кошмара.

– Это подтвердилось, – говорит Эллиот, отнимая от уха телефонную трубку. – Это были сумасшедшие из иранского Хисбаллаха.

Но я не обращаю внимания на его слова. Мои глаза прикованы к монитору, к тому, что говорит Дик.

– Через несколько минут после второго взрыва неизвестный позвонил в ливанское агентство новостей и сообщил сведения, которые я цитирую непосредственно с пленки, зафиксировавшей этот звонок. «Мы не иранцы, не палестинцы и не ливанцы. Мы все – солдаты революции, которые посланы на эту землю, чтобы нести людям слово Корана. Аллах акбар! Мы готовы умереть за нашу родину и во имя Аллаха!»

– Всякий раз, когда эта сволочь начинает что-нибудь делать во имя Аллаха, обязательно гибнут невинные люди, – говорит Грэйсон, качая головой.

– Это секретная информация, Дик? – спрашивает Эллиот, снова прижимая трубку к уху. – Да, спасибо…

Опустив трубку, он обводит нас быстрым взглядом.

Куинси вскакивает. Она кричит, и это похоже на истерику.

– Мэгги никуда не поедет! – кричит она. – Не поедет, пока все не успокоится!

Но я не вижу и не слышу их. Мой взгляд устремлен в пространство, словно я пытаюсь рассмотреть какого-то воображаемого врага. В комнате повисает напряженная тишина. У меня перед глазами возникает лицо Джоя Валери. Покоящийся в мире, он бесконечно далеко от этой земли, мир на которой так иллюзорен. В этот момент я осознаю всю глубинную связь между тем, что случилось с Джоем, и нынешним хаосом. Пожалуй, одна эта память о Джое способна перевернуть все мои планы. Однако теперь надо мной властвует что-то другое – слишком значительное, чтобы этому не подчиниться. Призрачное воспоминание о Джое гаснет, и в комнате остаются только живые.

– Я отправил группу освещать переговоры, которые будут проходить в Вашингтоне, – кричит Грэйсон в телефонную трубку. – А из Ливана у меня минимум информации!

– Пошлите кого-нибудь в иранское посольство в Париже. Мы должны знать, что они скажут, – говорит Эллиот, зажав трубку между ухом и плечом.

Куинси выглядит растерянной.

– Но они же сказали, что они не иранцы…

– Они сказали! – нетерпеливо бросает Эллиот. – И ты поверила этой липе? Иранцы – единственные психи, которые готовы взрывать самих себя. Хисбаллах – это их выдумка!