Родительница пожимает плечами, поворачивается и направляется к платяному шкафу в моей спальне. Несколько раз глубоко вздохнув, она принимается раскладывать мои вещи, сортируя по отдельности юбки, платья, блузки и слаксы. Я пытаюсь как-то улестить ее и оттащить от своих вещей, однако это бесполезно: она яростно сопротивляется. Неодобрительно щелкая языком, она делает ревизию моим одежкам, которые рядами висят на плечиках в шкафу, а я сижу на батарее около окна и размышляю, как мне убедить родительницу, что мне абсолютно все равно, если мои вещи не рассортированы в строго определенном порядке, в каком они хранятся с педантично вышитыми на вешалках монограммами у моей сестры Клары в Шорт Хилл, что в штате Нью-Джерси.

– Проволочные плечики – еще одно объяснение, почему тебя постигла неудача в замужестве. Почему ты не можешь быть, как Клара? Она такая умница, так замечательно умеет устроить нормальную жизнь.

– Прошу тебя, мама.

– Никаких «прошу тебя», – говорит она. – Это из того же ряда. Именно поэтому такой приличный мужчина, как Эрик, был вынужден завести детей с другой женщиной… Разве это плечики?

Меня почти не беспокоит ее ворчание и эта странная связь моего неудачного замужества с проволочными плечиками для одежды.

Целую кучу таких проволочных плечиков она сваливает на пол около комода. Оглядываясь на меня, она, без сомнения, ждет, что я поинтересуюсь, какое отношение имеют эти самые плечики к нормальной семейной жизни. Мне ничего не остается, как спросить ее об этом. Она вздыхает – на этот раз, кажется, с облегчением.

– Существует определенный набор требований, которым должна следовать каждая молодая женщина, – говорит она, открывая комод, и снова неодобрительно щелкает языком. – Я старалась привить тебе полезные привычки еще с пятнадцати лет. Эти привычки позволяют создать семейный уют таким порядочным мужчинам, как твой Эрик, и мужчины чувствуют, что женаты на нормальных женщинах.

Она делает паузу и вытряхивает из ящика на кровать мои лифчики и пояса.

– У таких женщин в гардеробе не бывает проволочных плечиков. Они пользуются нормальными плечиками, специально надписанными, чтобы члены семьи и знакомые видели, что они принадлежат людям, которые следуют определенным принципам. Это так же естественно, как рожать детей. Хотя и в этом вопросе нужно соблюдать определенные принципы.

Я отворачиваюсь от окна и перевожу взгляд на родительницу.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что я хочу сказать? – переспрашивает она. – Я хочу сказать, что женщины нашего круга не должны рожать в присутствии мужей, как это делают другие. Мужчины сидят в родильном отделении и пялятся на то, как у их жен все растягивается до размеров большой тарелки.

– А почему бы и нет? Ведь это так естественно.

– Ну конечно, естественно. Ты, конечно, очень умная. Но не понимаешь, что ни один мужчина не захочет ложиться с женой после того, как он видел, что у нее все растягивалось до размеров тарелки.

Иногда мне очень трудно уследить за ее логикой. Особенно если распространять эту логику на семейные взаимоотношения самой родительницы.

– Разве отец сидел в родильном отделении, когда ты рожала нас? – интересуюсь я.

– Конечно, нет! – восклицает она.

– Ну, не знаю… Тогда я действительно ничего не понимаю. Почему же ты и отец… – бормочу я, но не могу сформулировать.

Родительница совершенно не обращает внимания на мои слова. Она выдвигает другой ящик комода.

– Что тебе действительно необходимо, так это составить список вещей, без которых не обойтись, когда нужно будет начинать семейную жизнь. Если, конечно, это не слишком поздно – Она тщательно перетрясает и складывает мои свитера. – У тебя порочные взгляды, Мэгги, – говорит она, – и я очень сомневаюсь, что ты когда-нибудь найдешь порядочного мужчину, который захочет жениться на тридцатичетырехлетней женщине, которая все еще не научилась создавать уют и даже не стремится к этому.

Однако я уже не слушаю родительницу. Я размышляю о том, что единственное, чего бы мне хотелось, – это чтобы Ави находился в родильном отделении и держал меня за руку, когда я буду рожать нашего ребенка. Ему никогда и в голову не придет думать о тарелке или о моих порочных взглядах. И, уж конечно, о проволочных плечиках для одежды… Мне хочется объяснить родительнице, что я с самого начала не выбрала себе мужчину, подобного Ави Герцогу, потому что я слишком часто ошибаюсь и очень редко добиваюсь успеха. Вместо этого я предлагаю ей попробовать приложить все вышеизложенные принципы к себе самой.

– А ты? Ты ведь именно такая женщина, какой нужно быть?

– Стараюсь быть такой, – отвечает она самоуверенно.

– Тогда как ты объяснишь, что твоя собственная супружеская жизнь терпит крушение, несмотря на подходящие плечики, педикюры и прочие маленькие хитрости, о которых ты говорила?

– Я думаю, – говорит она, кусая губу, – что иногда этого недостаточно.

Ни намека на то, что вот-вот должно произойти. Разве что приглушенный вздох. Внезапно родительница падает на мою постель, и у нее начинается истерика. Я бы солгала, если бы сказала, что не почувствовала себя виноватой в ее слезах. Однако эти слезы вызваны не только моим нежеланием следовать ее представлениям о нормальной жизни.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, она уже поднимается и садится на постели.

– У тебя даже нет ни одной матроски, Маргарита! – вдруг спохватывается она.

– Я терпеть не могу морской стиль, – отвечаю я, совершенно сбитая с толку.

– Матроски зеленые, желтые, синие… – бормочет она, всхлипывая. – Ох, Маргарита! Я больше не могу этого вынести!

– Мама, – говорю я покорно, – пожалуйста, не плачь. Мы составим подробный список всего, что мне необходимо для нормальной семейной жизни. Я даже куплю матроски, обещаю тебе. И никогда не буду расширяться до размеров тарелки…

– Нет, обязательно будешь, – всхлипывает она, – вот увидишь!

– Мама, если бы я знала, что эти простые вещи тебя так расстроят, я бы никогда не держала проволочных вешалок и, напротив, непременно завела в своем гардеробе матроски. Клянусь тебе, мама, я…

– О, Маргарита, восклицает родительница и вытаскивает из рукава своего черного свитера белый носовой платок, ты такая дура. – Она громко сморкается. – Если он меня бросит, я убью себя!

Я обнимаю ее и прижимаю к себе. Я чувствую ее слезы на моей щеке. Она снова и снова повторяет, что не переживет, если он ее бросит. Женщина, которую я обнимаю, моя мать. Она тридцать восемь лет своей жизни отдала тому, чтобы соответствовать необходимым стандартам, которые должны были сделать ее замужество счастливым. Разве это не удивительно, что нормальную женщину с нормальными привычками успокаивает женщина, у которой нет ничего, кроме порочных взглядов. Если отбросить всю чепуху, которая якобы вырывает между нами непроходимую пропасть и делает нас такими разными, то не так уж трудно понять, почему она страдает. Просто она любит человека, который мучает ее всю жизнь, человека, который к тому же мой отец и мучает меня тоже.

Родительница высвобождается из моих объятий и начинает собирать шпильки, которые выскочили у нее из шиньона и рассыпались по покрывалу. Когда ее волосы распущены, она выглядит такой уязвимой, такой беззащитной. Около ее покрасневших глаз намечаются симпатичные морщинки, а на губах еще остались следы помады. Я могу представить себе, как она была красива, когда родитель брал ее в жены много лет назад. И я одновременно радуюсь и огорчаюсь ее неожиданной истерике, которая сблизила нас; как хорошо, что в этот момент с нами не было Клары, отбывшей в отпуск со своим преданным мужем и любимыми чадами.

– А ты помнишь, – вдруг спрашивает родительница, – когда тебе было семь лет, я взяла тебя и Клару на морской праздник?

Я киваю. Я помню, как мы шли на праздник, и родительница нарядила нас в разноцветные матроски. На головах у нас были белые соломенные шляпки с синими лентами, которые развевались на ветру. В отеле «Плаза» нас усадили за угловой столик и мы старались не показывать пальцами на разряженных людей, которые проходили мимо нас.