Таким образом, когда я поразмышляла о том, что, может, мне суждено провести остаток жизни в обществе Гектора Родригеса, то пришла к заключению, что это не многим более печальная перспектива, чем закончить жизнь в лежачем положении с Эриком Орнстайном или в стоячем положении с Брайном Флагерти. Я горевала о том, что родитель и родительница принудили меня выйти замуж за Эрика, но я также досадовала на себя за то, что – о Боже! – позволила Брайну влезать своим ищеечьим языком в самые интимные места моего тела, предварительно не задав ему ряд вопросов, которые открыли бы мне глаза на то, с кем я имею дело. По какой-то жестокой иронии судьбы Эрик добивался меня в качестве жены, а Брайн получил в качестве любовницы, и оба были совершенно довольны тем, что имели. Вот уже пятнадцать лет прошло с тех самых пор, когда на моей простыне появились пятна крови, а я все еще ничего не понимаю в своей жизни.

Когда я неторопливо шла через отдел новостей к кабинету Ника Сприга, решение принять предложение Гектора Родригеса и присоединиться к нему в его квартире на Моррис авеню, 510 окончательно утвердилось в моем сознании. У меня просто не было выбора. Гектор был тем единственным, что действительно принадлежало мне – он был моей работой.

– Ник, – сказала я, садясь, – что ты об этом думаешь?

– Я думаю, – ответил он, сверкая черными глазами, – что для тебя это шанс получить «Эмми».

– Грандиозно, – сказала я. – А как насчет шансов остаться в живых?

– Вот об этом нам и надо поговорить, – серьезно сказал Ник. – Брайн считает, что девяносто шансов из ста, что этот парень ничего такого не выкинет. Он сдастся, если поговорит с тобой.

– Чудесно, – сказала я. – Но ведь мы оба в курсе этой статистики. Если он сдается – мы будем иметь все сто процентов, а если нет – круглый ноль…

– Слушай, Мэгги, у нас не так много времени. Он дал полицейским всего час, а потом он взорвет дом.

Должно быть, Ник временно лишился рассудка.

– Слушай, Ник, неужели ты веришь в эти дерьмовые девяносто процентов? – ужаснулась я.

– Мэгги, – начал он, одаривая меня кротким взглядом, – что бы ты ни решила, я буду на твоей стороне. Я буду рядом с тобой. Мы пойдем туда вместе, я не оставлю тебя одну.

Глядя в этот момент на Ника, мне оставалось лишь посетовать про себя, что, увы, настоящие мужчины всегда или женаты, или увлечены другими по-настоящему прекрасными женщинами. Такова эта дерьмовая жизнь.

– Пойдем, – сказала я, поднимаясь. – Позвони Брайну, а я пока позвоню Эрику.

– За каким дьяволом тебе это нужно?

– Эрик никогда не простит мне, если я позволю себя убить, не сообщив предварительно, куда я положила квитанцию из прачечной на его белье, – пошутила я.

– Серьезно, Мэгги, – настаивал Ник, – зачем тебе звонить Эрику?

– Может быть, мне хочется, чтобы он побеспокоился обо мне, – правдиво ответила я. – Хотя бы немного.

Я набрала номер прямого телефона Эрика. Мне вовсе не хотелось иметь в такую минуту дело с миссис Пирс, которая была католичкой и без сомнений сразу побежит ставить свечку, чтобы в квартире в Южном Бронксе пуля прямехонько попала мне в лоб.

Я считала гудки. Один, два, три… На шестом он наконец ответил:

– Эрик Орнстайн слушает.

– Эрик, я тебя оторвала?

– А ты как думала! Деньги тают на глазах, а я жилы рву, чтобы их сохранить… Ну, что там у тебя?

Я начала подробно излагать ситуацию. Он несколько раз откладывал трубку, чтобы попутно справиться о курсах йены, дойчмарки и тому подобном. Наконец я объяснила ему всю драматичность происходящего: Гектор дал полиции один час на размышления, а потом собирается убить всех домашних, в том числе и себя самого. Эрик молчал. Я была уверена, что он потерял дар речи из-за жестоких угрызений совести – раскаиваясь во всем том зле, которое он мне когда-либо причинял. Может быть, он мучительно думал, как наладить нашу жизнь, и для начала решил поровну разделить имущество. Вполне возможно, что он как раз подбирал подходящие слова, чтобы направить наши супружеские отношения в нормальное русло и еще раз попытаться построить все заново – сделать что-то, что спасет меня от одиночества, мрачная перспектива которого встала передо мной, когда Брайн перечеркнул все, что у нас с ним было.

– Мэгги, – наконец сказал он.

– Да, Эрик? – спросила я с надеждой.

– Что я буду делать, если с тобой что-нибудь случится?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты ведешь себя ужасно эгоистично и абсолютно не думаешь, как твои поступки могут отразиться на моей жизни.

– Эрик, я не…

– Я ведь даже не знаю, где находится бакалейный магазин. Я не знаю, где квитанция из прачечной, чтобы забрать мое белье!..

– Квитанция во втором ящике кухонного шкафа, того, что около плиты, – сказала я.

Случилось то, что должно было случиться: моему замужеству пришел конец.

Когда я собирала вещи, чтобы ехать в Южный Бронкс, в моем сознании мелькали обрывки каких-то мерзких мыслей, за которыми потянулись цепочки гнусных ассоциаций. Когда я вошла в лифт, эти ассоциации начали приобретать довольно ясные очертания.

Начнем с того, где мне теперь жить?.. Нет дома – и я гроша ломаного не стою. Никому не нужная – разведенка… Разведенка – это значит, что больше замуж не возьмут. Не возьмут замуж – несчастная баба… Бедная я бедная, одна дорога мне – к Гектору Родригесу.

Такси, в котором мы добирались до места, едва протискивалось сквозь густой поток машин. Я молчала, и Ник, взглянув на меня, истолковал мое молчание как крайнюю озабоченность тем, что могло произойти со мной в этой ситуации с заложниками.

– Не беспокойся, Мэгги, – попытался он ободрить меня, – я буду рядом.

Между тем Гектор Родригес интересовал меня в данный момент менее всего. Гораздо больше я была поражена осознанием того, что теперь у меня не будет кредитных карточек, банковского счета, чековой книжки. Не говоря уж о том, что теперь моя зарплата будет целиком оставаться у меня в кошельке, а это все-таки какие-никакие деньги.

Такси свернуло на Ист Ривер и, виляя из стороны в сторону, наконец выехало на Виллис авеню, отсюда до Моррис авеню было рукой подать. Когда мы миновали несколько почерневших после пожаров домов, Ник сказал водителю:

– Следующий поворот направо.

Водитель, которому бы рулить на каких-нибудь сумасшедших автогонках, рванул машину вправо.

– Есть, шеф, – буркнул он.

Такси затормозило на светофоре. Неподалеку, прямо в сточной канаве, расположилась вповалку компания наркоманов. Я подумала, что если все пройдет как надо и мои мозги не размажут по стене, то сегодня вечером я в последний раз займусь любовью с Брайном, а потом приду домой и потребую, чтобы Эрик вернул все те деньги, которые он удерживал из моей зарплаты и переводил на депозит в течение последних четырех лет. Когда мы наконец добрались до Моррис авеню, мое настроение было довольно бодрым. Несколько полицейских машин выстроилось поперек улицы, образуя подобие баррикады. Дик Карлсон, наш оператор, высунулся из окна такси по самые плечи и предъявил полицейским наши журналистские удостоверения. Полицейские машины проворно тронулись с места, давая нам дорогу. Улица напоминала поле битвы. Около «скорой» жались в кучку любопытные обыватели, жадные до кровавых зрелищ, – так обычно отзывался о них Брайн. Дальше припарковались три пожарные машины, два фургончика службы «911», а также четыре полицейских седана без номеров, но с включенными красными мигалками на крышах.

Ник помог мне вылезти из такси, и мы подошли к одной из полицейских машин. Когда Ник, я и наш новый звукорежиссер, которого я прежде никогда не видела, шли по улице, я услышала, что из толпы доносятся крики в мой адрес.

– Мэгги, привет! Ты что, собираешься туда идти?.. Эй, Мэгги, дай автограф!.. Добро пожаловать на Моррис авеню, Мэгги!

Звукорежиссер, определенно симпатичный мальчик с длинными ресницами и смуглым лицом, слегка подтолкнул меня в бок.

– Подари им свою улыбку! Может, немного приподними юбку, – посоветовал он, усмехаясь. – Это будет лучшее воспоминание в их жизни!