Надо заметить, что Константин и Наташа виделись лишь в гостях у своей общей знакомой. Несмотря на дружеские чувства к Наташе, он ни разу еще не посетил ее, опасаясь, что их отношения могут принять иной характер. Он видел, что Наташа тянется к нему, и ему было приятно сознавать, что теперь, когда его поединок с Ариной достигает такого накала, становится таким мучительным, что может вынудить его порвать с ней, он всегда найдет в арбатском домике надежное пристанище.

В моменты крайнего раздражения и гнева, которые Арина, явно забавляясь, провоцировала, рассказывая Константину с холодным цинизмом о своем прошлом, тот неоднократно вопрошал себя, как он выносит жизнь с этой испорченной девчонкой, которая вопреки очарованию молодости и незаурядному уму была до такой степени злой по натуре. Что это – необъяснимая слабость мужчины перед чем-то, не поддающимся разгадке? Боязнь завтрашнего дня, когда колеблешься бросать то, чем обладаешь, из боязни не найти лучшего? Сколько раз Константин размышлял над этим, не находя ответа. Но его возраставшая близость с Наташей давала надежду на благоприятный выход из тупика. Завтра, стоило ему захотеть, у него появится очаровательная любовница. Сознание, что он еще может нравиться, придавало ему уверенности, не позволяло терять хладнокровия в дуэли с Ариной.

– И все же, – рассуждал он сам с собой, – если я не порываю с ней, вопреки ее дерзости, злобе, вопреки отвращению, которое она мне внушает, значит, должны существовать какие-то тайные узы, связывающие нас. Каким любовным зельем опоила меня эта молодая колдунья?

Тем не менее Константин не шел на дальнейшее сближение с Наташей и встречался с ней редко. Вот почему он сам немало удивился, когда в санях, увозивших его от Художественного театра, машинально назвал кучеру адрес своей приятельницы. Окна первого этажа дома, где жила Наташа, были освещены. Горничная ввела его в скромно убранную гостиную. Спустя несколько минут вошла Наташа.

На ней был белый пеньюар, на плечи она набросила легкую, яркой расцветки шаль. Ясное лицо обрамляли распущенные темные волосы. Карие насмешливые глаза искрились от удовольствия. Протягивая обе руки Константину, она совсем близко подошла к нему и певучим голосом, который он уже успел полюбить, произнесла:

– Какая приятная неожиданность – вы у меня!.. Какой драме обязана я удовольствию принимать вас? Вам надо было позвонить мне, и я приготовила бы более достойный прием, причесалась бы ради вас… Уйдем отсюда – здесь слишком холодно и торжественно. Пойдемте ко мне.

Она за руку повела его в маленькую комнату, значительную часть которой занимал диван. Вскоре принесли пофыркивающий самовар. На столе появились варенья, мед, конфеты и фрукты. Наташа села рядом с гостем, почувствовавшим слабый аромат духов. Когда она наклонялась, Константин мог видеть в вырезе пеньюара ее крепкую высокую грудь… Он ощущал себя расслабленным и счастливым в этой приятной, чуть окрашенной чувственностью атмосфере, он отдыхал от ежедневной борьбы. Завладев рукой молодой женщины, он время от времени подносил ее к губам. Они легко болтали о чем придется. Наташа, как бы наблюдавшая за ним, не задавала щекотливых вопросов. Время текло незаметно. Когда чаепитие близилось к концу, Константин привлек свою приятельницу и обнял ее, а потом поцеловал в затылок. Она не противилась.

– Что вы делаете? – сказала она и тихо добавила: – Я боюсь…

Константин поздно вернулся в гостиницу. Сердце у него сжималось, словно в предчувствии несчастья. „Она уже пришла, – говорил он себе. – Что она подумала, не найдя меня дома?" Отворил дверь в гостиной. Здесь было темно, только из соседней комнаты через приоткрытую дверь проникал луч света. Константин прошел в освещенную столовую, потом в спальню. Арины нигде не было. Однако на кровать были брошены шуба и шапка. „Что случилось?" – подумал он. Его охватила смертельная тоска. Без всякого на то основания он ожидал худшего. Бросился в ванную – и та была пуста. Он позвал:

– Арина, Арина…

Тишина. Константин вернулся в гостиную, повернул выключатель. На диване, уткнувшись в подушку, лежала с распущенными волосами Арина. Завернувшись в шотландский плед, сжавшись в комочек, она выглядела десятилетней отчаявшейся, покинутой всеми девочкой.

Он опустился рядом на колени, пытался поцеловать ее. Она оттолкнула его. Константин попробовал силой повернуть к себе ее лицо.

– Оставь меня, оставь… – твердила она, – уйди…

Константин взял Арину на руки, стараясь заглянуть ей в глаза. Но она уткнулась ему в шею, и когда он понес ее в спальню, почувствовал теплые капли на своей щеке… Она плакала… Он уложил ее на кровать, покрыл поцелуями. Вдруг она вырвалась из его рук, звонко рассмеялась и крикнула:

– Неплохо я тебя разыграла? Что скажешь?

Константин остолбенел, а она весело объяснила ему, что умеет вызвать в себе настоящие слезы и, если бы не ее дурацкая семья, она бы выбрала сцену и сделала блестящую театральную карьеру.

– Почему я не послушалась X…? – стонала она. – Он хотел взять меня к себе, давать мне уроки. Я могла бы дебютировать в Художественном театре. Я уже была бы знаменитой…

Еще через час в дурном настроении она заснула на самом краешке кровати. А наутро проснулась в объятиях любовника.

Уже некоторое время Константин замечал, что Арина грустит. Она иногда проводила целые вечера, не разговаривая, не читая, забившись в угол дивана, укутанная пледом. Если он спрашивал ее, в ответ звучало:

– Ничего, не обращай внимания.

В другой раз она говорила:

– У меня неприятности, но тебя они не касаются.

Когда он настаивал, она упорно отказывалась от объяснений, намекая лишь на то, что получила из дома неприятные известия, связанные с материальными трудностями, и затрагивали они только ее. Сопоставляя отрывочные факты, которые удавалось извлечь из ее беглых намеков, и вспоминая о пережитой в Крыму сцене, Константин пытался разгадать эту тщательно скрываемую от него Ариной тайну. В его воображении возникала загадочная и темная история, где главную роль играли деньги.

И однажды вечером он узнал правду. В тот день Арина не открывала рта, была настроена враждебно, проронила несколько таких неприятных слов по адресу Константина, что он, разозлившись, предпочел ужинать в ресторане один. Вернулся он, не задерживаясь. Весь вечер Арина молча читала стихи Пушкина, лежа на диване.

Погасив свет, лежа рядом в тесной кровати, они ждали, когда придет сон. Вдруг Константину послышался подавленный вздох. Он не шевельнулся. Арину явно сотрясала нервная дрожь, которую она напрасно пыталась сдержать. Невыносимое тоскливое чувство овладело им. Больше всего он опасался ночных сцен. Когда он не видел вызывающих глаз и насмешливых губ Арины, когда ощущал рядом свежесть юного тела, воля его оставляла, он делался беспощадным. Но в этот вечер он не смог заснуть. Ожидаемая сцена стала неизбежной. Он обнял девушку и спросил:

– Что с тобой?

– У меня горе, – шепнула она, прижавшись к нему.

Он осыпал ее вопросами, а она отказывалась отвечать.

– Нет, нет, не могу. Если я скажу тебе правду, ты не будешь любить меня; ты меня прогонишь… Это ужасная вещь.

Ее слова потрясли Константина. „Она изменила мне, конечно, – думал он. – В припадке злости, после одной из наших многочисленных ссор, она бросилась кому-нибудь на шею… А теперь ее мучает совесть. Только бы найти мужество выслушать ее исповедь. Дай мне силы, Боже, расстаться с ней и положить конец этим мукам. Хоть бы она заговорила скорее, и я вырву ее из своего сердца".

Раздираемый противоречивыми чувствами, дрожа при мысли, что потеряет Арину, он одновременно хотел было оттянуть решительное объяснение и горел желанием узнать правду. Он пытался успокоить любовницу, заверить ее, что будет снисходительным и что только ложь сделает разрыв неизбежным. Ему удалось наконец убедить ее довериться ему. Но рыдания мешали ей говорить. Ему надо было угадывать слова, задавать наводящие вопросы.