С приездом Арины снова оживился дом Варвары Петровны. Доктор Владимир Иванович бывал здесь ежедневно, а иногда и по два раза на день – после обеда и вечером. Он не скрывал удовольствия, с каким вновь встретился с Ариной, а Варвара Петровна не испытывала былой ревности. Ольга и Арина оставались так же близки, как и раньше. Ольга была единственным человеком, кому Арина продолжала поверять свои тайны, даже на расстоянии. Она знала о злополучном флирте со знаменитым артистом, о котором мечтало столько женщин в России, и о коротком, но ярком приключении с Константином-Михаилом, прозванным ею „великим князем".

Поездка в Крым, о чем Арина рассказывала небрежно, как и всегда, когда говорила о своих любовных делах, казалась Ольге историей, вышитой золотом и шелком, похожей на восточную сказку.

Девушки вместе ходили в летний театр, появлялись на оживленных террасах Александровского парка, ужинали в своей компании, как они называли круг друзей, не менее блестящий, чем в прошлом году. За время отсутствия Арины Ольга, похоже, перестала опасаться инженера Михаила Богданова. Он стал искать общения с ней, поскольку она была единственной настоящей подругой той, кого он продолжал называть „царицей Савской" и не говорить о ком он просто не мог. Действуя с исключительной изобретательностью, пуская в ход подарки, на которые Ольга была так падка, он сумел расположить ее к себе. Он убедил девушку, что его интерес к Арине не мимолетное увлечение, что он всегда относился к ней с величайшим уважением и что только от Арины зависит, захочет ли она однажды стать госпожой Богдановой. В каждом письме к Арине Ольга воздавала должное достоинствам инженера, его щедрости, превосходству его ума и поздравляла подругу с этой победой. Поэтому Ольга не стала более препятствовать встречам, о которых Богданов просил у Арины.

Как ни странно, Арина продолжала посещать инженера два раза в неделю, однако ближе к вечеру, чтобы избежать возможного повторения прошлогоднего скандала. Часто она приходила к загородному дому в сопровождении Ольги, которую оставляла у дверей.

Едва войдя, Арина снимала часы-браслет, подаренные Константином, и клала их на виду.

– Сейчас ровно шесть часов, – говорила она.

Строго через час, не задерживаясь, она выходила из дома, и Ольга посмеивалась над точностью подруги, не добавлявшей ни минуты к тем шестидесяти, что она уделяла инженеру.

– Дело остается делом, – возражала Арина. – Где же быть точной, как не в расчетах со своим банкиром?

Варвара Петровна, наблюдая за своей племянницей, находила ее изменившейся, более серьезной.

– В тебе появилось что-то новое, что-то непостижимое, – говорила она. – Уж не влюблена ли ты?

Арина разражалась смехом – таким нелепым казалось ей предположение тетки.

– Этой болезнью хворают в твоем возрасте, а не в моем, – поддразнила она тетку.

Николай Иванов три месяца назад уехал из города. Его не видели всю зиму – он заперся в своем имении. Потом отправился в Крым, под предлогом требовавшего его присутствия нездоровья матери. Ходили слухи, будто у него самого душевное заболевание и он лечится у того же специалиста, что и госпожа Иванова. Арина ежедневно получала от него открытки, которые, не читая, выкидывала. Она позволяла ухаживать за собой одному красивому юноше, которым вертела как хотела, жестоко насмехаясь над ним.

Варвара Петровна не ошиблась, найдя племянницу изменившейся. Внешне она вела тот же образ жизни, что и в прошлом году, но больше не вносила в него того дьявольского задора, благодаря которому прославилась в городе. Конечно, она продолжала оставаться самой блестящей участницей кутежей в Александровском парке. Она и прежде никого не щадила, а теперь ее насмешки казались еще более жестокими, пускаемые ею ядовитые стрелы проникали глубже, чем раньше. Ни люди, ни теории не могли устоять под огнем ее уничтожающей критики. Как Мефистофель в „Фаусте" Гете, она могла сказать о себе: „Я дух, который все отрицает".

Вместе с тем она с удовольствием оставалась дома и мечтала, лежа на диване. Много думала о Константине – как разительно отличался он от мужчин, окружавших ее теперь! Чего стоила одна его элегантность, непринужденность обращения, позволяющая ему достичь многого, не впадая в вульгарность. И все же совсем иным достоинством был он обязан тому месту, которое занимал в ее мыслях, тому пьедесталу, на который она его возводила. Она чувствовала в нем постоянное присутствие неподвластной ей силы. С другими мужчинами она вела лишь скоротечную игру, проникалась отвращением к ним еще раньше, чем они успевали наскучить, и отбрасывала их туда, где они пребывали до этого – в ничто.

С Константином дело обстояло иначе. Не она им, а он ею забавлялся. Конечно, на короткое время ей удавалось разозлить его, но, по сути, он никогда не терял своего возмутительного хладнокровия. И чего она этим добивалась? Разве он привязался к ней сильнее, чем к любой другой молодой и красивой девушке, от которой получают удовольствие? Он взял ее и бросил в день и час, назначенные им же. Она всегда точно приходила на свидания: у него же однажды хватило наглости в последнюю минуту отказать в назначенной встрече. И однако на следующий день она снова была в его объятиях!.. Он один отправился в Киев, а когда ему захотелось, увез ее и заставил жить с ним в Крыму столько, сколько ему заблагорассудилось. Получив телеграмму, не посоветовавшись с ней, он тут же уехал. В Москве он не уделил ей ни одного лишнего дня, о чем она, впрочем, и не попросила бы, даже если бы речь шла об ее жизни или смерти. Ольга сразу же его раскусила: то был типичный „великий князь". И он это знал: Арина дала понять, что признает за ним ведущую роль. Он заказывал музыку, а она под нее послушно плясала. Даже в мыслях слово „послушно" применительно к себе вызывало в ней приступы ярости. „Что он должен думать обо мне, обращаясь со мной, как с рабыней? – размышляла она. – Где он в этот час? Каких женщин побеждает своей дьявольской уверенностью? Если я когда-нибудь встречу его снова, он дорого заплатит за пережитые мною унижения. Я сумею отомстить".

Таков был ход мыслей Арины, когда вдруг она получила короткую телеграмму из Нью-Йорка: „Через месяц буду в Москве. До скорого. Константин-Михаил, отель Плаза".

– У него даже не хватило вежливости добавить что-нибудь ласковое, вроде „тысячи поцелуев", – ворчала она возмущенно. – Я и не собираюсь с ним встречаться. За кого он меня принимает? Боже сохрани отвечать на такую наглую телеграмму.

Она получила ее в полдень. А вечером вышла на прогулку в сопровождении одного из своих друзей. Никогда еще она не была столь любезной с невзрачным юношей, который, видя и слушая Арину, ловя на себе ее взгляд, не сомневался, что находится на пороге так долго ожидаемого счастья. Они прохаживались в сумерках по Дворянской.

Когда, возвращаясь домой, они проходили мимо телеграфа, Арина бросила вдруг:

– Простите, я буду через минуту.

Она толкнула дверь и вошла в помещение. Он последовал за ней. Арина поспешно написала адрес Константина в Нью-Йорке и под ним одно слово: „Ура!"

Она не стала подписывать телеграмму, бросила ее вместе с деньгами в окошечко и убежала, будто кем-то преследуемая.