Утром в день отъезда мы вдруг обнаружили, что у нас не оплачен счет за телефон. Если не оплатим до пятнадцатого — телефон отключат. Нам он вроде бы и не нужен, но вот мама часто им пользовалась, поэтому надо было что—то срочно предпринять, и в десять часов утра вместо того, чтобы выезжать из гаража, мы томились в длиннющей очереди на переговорном пункте. Как назло, на днях кассиру установили новую программу на компьютер, компьютер отчаянно «тормозил», очередь гудела, как осиное гнездо, и я выпала из неё со счастливым квитком об оплате, когда был уже двенадцатый час. Так поздно мы не разу не выезжали.
Пока мы навьючивали вещи, пока выводили наших «лошадей» из «стойла», то есть из гаража, мы все время посматривали на небо. На самом деле поездка на Алтай была под большим вопросом: метеосводка предупреждала о грандиозном циклоне, который должен был накрыть всю Сибирь, от Урала до Бурятии. Температура вот—вот должна была упасть до плюс десяти — плюс тринадцати, а небеса должны были разверзнуться и воды всех океанов должны были упасть и поглотить всю землю от Иркутска до Перми… Не было такого на нашем веку. Не было и быть не могло, чтобы на протяжении четырех тысяч километров одновременно полились дожди, но вот — надо же! — нам такое обещали.
Раздумывали мы недолго. Раз такого не было, значит, такого быть не может! — решили мы. Мы были по—своему правы. Иногда мы мокли по две недели где—то в горах, а рядом, буквально в двухстах километрах земля выгорала от засухи, и в городах от жары плавился асфальт. Мы знали, что погода везде разная. Это первое. А если погода везде одинаковая, и это циклон, то из любого циклона можно выехать за полтора—два дня. Это второе. Так что думать мы долго не стали. Распихали вещи по полиэтиленовым пакетам, дождевую защиту пристегнули сверху, чтобы в случае чего, сразу надеть. И поехали!
К обеду стало жарко, и мы рассовали теплые вещи по карманам дорожных сумок. Светило солнышко, справа и слева от дороги расстилались нагретые пригорки и поля, позади оставались душные города с броуновским движением мечущихся в них автомобилей. Мы то и дело пришпоривали своих иноходцев, потому что впереди была все та же проклятая всеми водителями гравийка, а уже завтра мог пойти дождь. Дорога только казалось песчаной. На самом деле строители навозили сюда глины, которая в сухую погоду вполне могла сойти за песок. Но стоило пройти ливню, как дорога превращалась в кашку—малашку, на которой из стороны в сторону возило фуры и по кустам раскидывало легковые авто. Вполне «невинный» «песочек» превращался вдруг в жирный красный глинозем. Ехать по такому месиву на мотоцикле я не любила. Воспоминания были не из приятных. На «Урале» еще как—то можно было удержаться — мотоцикл был низкий, дорожная резина — зацепистая. Но на «Кавасаки» я как—то здесь упала, сильно ударившись коленкой о камень. До сих пор, как вспомню, начинает ныть чашечка. Ну, конечно же, шоссейная резина японца, на которой протектор был практически «нарисован шариковой ручкой», не могла удержать мотоцикл, а реакции выровнять дорожник не хватило. Это было не последним аргументом при продаже «Кавасаки».
Недавно редактор газеты, в которой я работаю, велел мне освещать приезд в город одного ну очень важного чиновника. Словно кучка служек, мы с блокнотиками и диктофонами весь день бегали за чиновником, который барственно разъезжал по городу в сопровождении сияющего кортежа из городских подлиз и гаишников. К вечеру, когда все уже порядком устали, в здании мэрии прошла пресс—конференция, которая должна была подвести некую черту под поездкой высокого чина. По настоянию пресс—службы администрации я была вынуждена надеть старый, тесный, жаркий пиджак, и в тот момент, когда мне — уже последней! — милостиво разрешили задать вопрос, я была готова упасть от духоты в обморок. Я знала, ради чего терплю мучения. Мой вопрос заключался в том, когда же высокий чин соблаговолит посмотреть в сторону Тайшета, и когда же здесь будет построена дорога.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — не сморгнув глазом, ответило чиновничье лицо. — Я, знаете ли, этим летом ездил в Европу на автомобиле. Дорога отличная.
Зал замер от нахальной лжи, а потом взорвался аплодисментами. Ай да чиновник, ай да молодец! Сидевший рядом со мной депутат, усмехаясь, наклонился ко мне и спросил, шевеля усами:
— А вы что, тоже по Европам ездите?
Я что—то пробормотала в ответ, понимая, что по проклятой дороге мне ездить, по—видимому, до конца жизни. У нас, русских, все не просто так. На танке он ездил, что ли? Или просто не мог признать, что на подведомственной ему территории нет дорог?
Как поведет себя «Артесия» на глине, я не знала и гнала, что есть мочи, стараясь во что бы то ни стало проехать этот участок дороги сегодня, до дождя. А на асфальте и дождь не страшен.
Глава третья
Сумерки
Первый день путешествия — всегда нервотрепка. Ты не так сложил вещи, и поэтому все, что нужно, оказывается на самом низу сумки. Ты забываешь купить то воды, то еды, потом оказывается, что ты забыл купить фотопленку или не взял с собой репеллент, а купить нормальный репеллент на дороге невозможно. Это раздражает. Раздражает и то, что я на остановках то и дело забываю как следует застегнуть куртку или затянуть ремешки рукавов, или не так повяжу бандану на голову, и шлем начинает давить там, где узел. Раздражает и Андрей. Мне кажется, что он слишком медленно едет, то и дело жестом показывает, чтобы я его обогнала, все время поправляет что—то в мотоцикле слева, под баком. Барахлит бензокран? Еще что—то? Я знаю, должно пройти какое—то время, прежде чем мы войдем в ритм дороги. Да, мы будем ругаться, иногда до крика, до визга и до сжатых кулаков, да, мы будем останавливаться из—за пустяков, а потом, наоборот, ехать так, словно за нами черти гоняться, мы будем не понимать друг друга и злиться из—за того, что кто—то кого—то не подождал. Но потом — такой момент наступит обязательно, и с каждым годом он наступает все быстрее, — потом все станет хорошо. И тогда Андрей будет ехать впереди, и солнечный зайчик от зеркала заднего вида будет послушно бежать следом. И тогда наши мотоциклы, словно сами, вдруг одновременно выберут для себя самую комфортную скорость в сто десять километров в час. И тогда для того, чтобы одновременно свернуть с дороги на понравившийся съезд, нам не нужно будет махать друг другу руками, и, срывая голос, перекрикивать работающий двигатель, мы сделаем это почти одновременно, просто переглянувшись. Этого надо было подождать.
А потом пошла гравийка, и раздражаться стало некогда. Пришло время испытать мотоцикл, и первые же испытания показали, что мотоцикл — хороший, а вот мотоциклист никуда не годиться. Ну, а что я могла сделать, если от песка не видела, куда ехать? Только я успевала проморгаться, только—только успевал осесть песок, и впереди появлялся прогал, и я хотела было поддать газу, чтобы догнать Андрея, как меня обгоняла или попадалась навстречу очередная огромная фура, которая снова поднимала песчаную бурю, и я снова вынуждена были тормозить. Андрей орал, я отругивалась, как могла, а когда мы выехали на участок дороги с продольными песчаными гребнями, я и вовсе загрустила.
— Ну что же ты! — крикнул мне в окно запыленный водитель фуры, которая долго «кралась» за мной, приводя меня в некоторое замешательство, потому что мне все время казалось, что я могу упасть ей под колеса. — Я ж тебя специально не обгоняю — жалко, но ты уже совсем не едешь!
В ответ я скорчила рожицу и сплюнула на дорогу слюну, смешанную с песком. Тоже мне благодетель… Он нажал на акселератор и обрушил на меня очередной «водопад». Спасибочки.
Когда мы выехали к Тайшету, смеркалось. От нашего щегольского вида, от цветных курток и ярких мотоциклов не осталось ничего. Ничегошеньки. Все было покрыто толстым серым слоем пыли. Зачем, спрашивается, мы стирали одежду перед поездкой? Моя голубая ветровка превратилась в серенькую, застиранную тряпочку. Неужели я так и буду теперь в грязной куртке до самого конца путешествия?
