Майя Новик

Шесть дней Всемирного потопа

(Дневник мотоциклистки)

повесть

Вода же усиливалась

и весьма умножалась на земле,

и ковчег плавал по поверхности вод.

(Быт. 7.18)

Глава первая

Тэнэра!

Эти мотоциклы мы выстрадали, заслужили, заработали. Они стали нашими по праву. Мы заплатили за них кровными деньгами, мы горбатились на них целых два года. Почему же тогда все так странно на нас смотрят? Куда подевались радушные хозяева кафе, приветливые официантки, дружелюбные дальнобойщики и просто добряки-автомобилисты? Почему, ну почему за всю поездку, за тысячи километров я так и не увидела участливого лица? А ведь погодка-то явно не для прогулок на мотоцикле, вроде, пожалеть нас надо, так ведь нет — везде встречают равнодушные, иногда неприязненные, а то и откровенно злорадные взгляды. Неужели в этом виноваты именно наши мотоциклы? Наши старенькие, поезженные эндурки[1]?

Есть люди, которым, кажется, все само идет в руки: и родители у них люди не бедные, со связями, и учеба дается легко, и в жизни все понятно. И ждет таких ребят, как правило, хорошее место работы после учебы в престижном вузе, место, давно присмотренное и нагретое мамами и папами. И — не проходит и пяти лет, как смотришь — уже и машина у него хорошая, и квартира не в самом последнем районе, и фирмочку свою небольшую уже открыл: обязательно торговую, кто сейчас связывается с производством? Только чудаки. Нет, звезд они с неба не хватают, живут как все — ездят отдыхать в Турцию или в Египет, заводят детей — не больше двух, больше — хлопотно, и дуростями разными, вроде мотоциклов, не страдают. А если и страдают, то «вполнакала», «вполсилы» — так, поездить один сезон, а потом с чистой совестью пересесть на «Тойоту» или «БМВ», а если и вспоминать об этом, то только за кружкой пива, в компании друзей, чтобы придать себе побольше весу. Позже, к сорока годам, уже обретя достаточный «статус», они покупают уже «большой» мотоцикл или снегоход, кому что нравится, но это уже не мечта, это тоже — подтверждение благополучия, статуса. И ездят они на этом «подтверждении» два—три раза в году, потому что как—то неудобно не ездить на том, за что отдал десять—двенадцать тысяч долларов.

Нам же мотоциклы были нужны позарез, хоть вешайся. Настоящему мотоциклисту без мотоцикла как… как цыгану без лошади, как без охотнику без ружья. Тоска. Но — раз не повезло, значит, везти не будет долго. И хоть бейся головой о стену, хоть выворачивайся наизнанку, ничего не попишешь, ничего не изменишь. Странно это все, словно мы заговоренные. Ничего не дается просто так, всё приходится добывать в бою, в борьбе, в поту, немыслимыми заботами. Везунчик, для которого мотоцикл, в общем—то, — так себе вещь, не первой необходимости, ему он нужен — девочек кадрить, перед пацанами покрасоваться, с байкерами разок—другой потуситься, да и продать его, от греха подальше, чтоб не разбиться ненароком; так вот, для таких купить мотоцикл — ничего сложного, пошел и купил. Но мы «легких путей не ищем». И не надо думать, что мы просто рады усложнить себе жизнь до невозможности, нет, это происходит просто потому, что происходит. Просто Кто—то Там, Кто живет далеко, наверху, дальше, чем можно себе представить, над небом, над космосом, в Мире горнем, очень хочет, чтобы путь наш был устлан терниями, а не розами. Вот и все. По—другому объяснить невозможно. Ему хочется, чтобы каждое мгновение радости было оплачено солеными часами работы.

Мотоциклы были нужны позарез. Все началось с того, что мой «Урал» утоп. Его унесло бурным потоком туристической жизни вниз по горной реке в глухой тайге на северо—западе Байкала, и нашли его через полтора километра на другом берегу, обкатанным, как камешек. Двигатель и коробка были под завязку забиты песком: коленвал не проворачивался, шестерни в коробке за те два дня, что мотоцикл пролежал в воде, заржавели, номер на картере стесало о камни, так что восстановлению мотоцикл, конечно же, подлежал «за особые заслуги» передо мной, Еленой Васильевой, вот только работы было: начать и кончить, то есть провести в ледяном, неуютном гараже еще, как минимум, год. И это еще большой вопрос, получится ли в результате «нормальный» чоппер[2].

К этому моменту мы с Андреем занимались мотоциклами шесть лет. Шесть лет мы каждую зиму проводили в гараже за бесконечными переделками и капремонтами «Уралов», и мне потихоньку все это стало надоедать. Пусть завзятые «уралисты» меня простят, но после потери мотоцикла и грандиозной и поразительно немногословной ссоры с товарищами туристами (ссора не стала менее грандиозной от молчаливости ругающихся сторон), хотелось немного радости, немного отдыха. Хотелось хоть на какое—то время перестать греметь ключами в гараже, а просто беззаботно поездить, поколесить по нелегким дорогам нашей страны. На других посмотреть, себя показать…

Так что нам нужны были японские мотоциклы.

Купленный «по случаю» маленький «Кавасаки Эллиминатор» с объемом двигателя в двести пятьдесят кубиков и, казалось бы, «сказочной» мощностью в сорок «лошадей» меня не спас, — ну, что это такое после шестисот пятидесяти кубов и двухсот пятидесяти килограммов громадного, синего, как далекое сказочное море, «Урала»? Пшик, и ничего боле. Велосипед, мопед, скутер, дырчик. Ездить нам нем — легко, не ездить — тоже. К тому же единственное, где можно было без опаски колесить на этом мотоцикле, было асфальтовое шоссе. На второй сезон я просто отказалась на нем ездить. Неинтересно. Все, точка. Продать — добавить — купить что—то другое. Другого выхода не было. Но — мне пришлось подождать. Дело в том, что Андрей, поездив на «Кавасаки», быстро смекнул, что даже убитый японский «старичок» во много раз лучше только что откапиталенного «Урала», и решил продать свой «Соло», и далее — все по той же схеме: продать — добавить — купить. И я уступила первенство покупки ему. В конце концов, он столько сделал для меня, что было бы непростительным грехом тянуть супружеское одеяло на себя. Оно могло бы и не выдержать такого — и не то чтобы порваться, но — затрещать. А это в мои планы не входило.

Сказано — сделано. Мне удалось продать печальную историю утопления моего героического «Урала» в суровой северной реке немцам. Оказалось, немцы любят сентиментальные истории про медведей, наводнения и тайгу. Больше всего их заинтересовали фотографии: парняги с яростными синими глазами, со свирепыми славянскими физиономиями, в распахнутых телогрейках, в военных кителях, в тельняшках, в расхристанных строительных подшлемниках, на древних мотоциклах с овальными зелеными ветровиками, бесстрашно бросающиеся в обезумевшие от паводка дикие горные реки: сплошная «экзотика». Я получила от них заветную «штуку евриков», но все же то и дело задумывалась, глядя на фотографии, я хотела знать: о чем, собственно говоря, думали бюргеры, глядя на коренных сибиряков, чьи деды в свое время разгромили сильнейшую в мире армию? Или они предпочитали вполне политкорректно не вспоминать о плохом?

Гонорар был по европейским меркам небольшим. Наш друг Мика Кун, отец которого был немцем, а мать — финкой (что всегда забавляло Андрея, поскольку наши деды, как известно, воевали с родителями Мики по обоим линиям, а внуки спустя пятьдесят лет ездили вместе на мотоциклах и пили пиво, размышляя о вечном) сказал, что редактор, как и следовало ожидать, настоящий гонорар зажилил, что меня, впрочем, не особо расстроило: при хроническом безденежье и это — хлеб. На таком расстоянии кулаками махать на пользу еще никому не шло. Хоть это выслали.

А потом Андрей продал свой «Соло». Я до самого конца не верила, что он его продаст, потому что не было в жизни ничего такого, что он любил бы больше, чем свой мотоцикл. И вот, надо же — расстался. Впрочем, он, как заботливый хозяин породистого скакуна, сам лично присмотрел нового владельца мотоцикла — знакомого парня лет двадцати двух.

«Не дурак и задоручием вроде бы не страдает», — такой вердикт вынес он парню, и оказался прав — ухоженный «Соло» вот уже несколько лет исправно возит своего второго хозяина по Ангарску. И каждый раз, встречая едущий нам навстречу мотоцикл, я удивляюсь: «Красивый все же!»