Поэтому, быстренько стащив с лица бандану, я почему—то басом сказала:

— Да русские мы, русские!

И это чистосердечное признание обошлось нам в сто рублей. Андрей даже обрадовался, узнав, за что с нас требуют деньги — оказывается, мы превысили скорость! Ни разу за десять лет водительского стажа его не штрафовали за превышение скорости. Ну, во—первых, потому что он всегда ездил на «Урале» или на «Урале» с коляской, а во—вторых, потому что он, собственно говоря, отличался неторопливой ездой. Это я с самого начала носилась, как угорелая, распугивая автомобилистов. У Андрея всегда было другое отношение к езде — ездить он любил. То есть ему важно было не просто доехать из пункта А в пункт В, ему важен был сам процесс, который приносил ему колоссальное удовольствие: ему нравилось ехать неторопливо, так чтобы можно было рассмотреть все на обочинах дороги, ему нравились и остановки — он получал массу наслаждения даже от обычного кофе, сваренного у обочины на примусе. Но тут, видно, уже сказалось влияние «Ямахи» — он был рад тому, что мы вместо положенных шестидесяти шли девяносто. И поэтому даже поторговался с гаишником, выиграв для семейного бюджета нелишний полтинник.

— А чё ты так, проблемы что ли? — удивился гаишник.

— Да, что—то с движком, глохнет на холостых.

Но нет худа без добра. Взгляд Андрея снова обратился к мотоциклу, и на этот раз взгляд этот упал под каким—то особым углом.

— Я понял, в чем дело! — хлопнул он себя по лбу. — Они неправильно прокинули тросик обогатителя! Смотри — его закусывает!

Так и было. Утром Андрей открыл обогатитель, чтобы завести мотоцикл, потом закрыл, тросик закусило, клапан не закрылся, мотоцикл захлебывался бензином и то и дело глох.

Прокидывая тросик, Андрей придумывал горе—механикам «Новосибмото» прозвища, среди которых «ездюки» и «щенки молодые» были самыми безобидными.

Проблема исчезла, как и не было.

К вечеру на подъездах к Красноярску мы вдруг обнаружили на трассе попутчика: какой—то шальной мотоциклист ехал на тяжело нагруженном дорожнике. Устрашающие ящики выдавались в стороны, а к спинке были прикреплены два металлических штыря. На штырях была привязана веревочка — для белья, и даже пара бельевых прищепок болталась. Мотоциклист маячил то спереди, то сзади — наверное, мы его где—то обгоняли, но где — не видели. Наконец, он догнал нас у кафе. Не думаю, что он гнался за нами специально, просто, по—видимому, вдруг увидел возле забегаловки стоявшую «Ямаху» да и притормозил. Мы ожидали увидеть очередного дюжего мужа, похожего на варяга — много их таких колесило по нашим российским дорогам, но к нашему удивлению оказалось, что перед нами бородатый джентльмен библейского возраста. Он был невысок, наголо брит. Он был одет в чудовищные кожаные штаны на лямочках, белоснежную футболку и черные же, растоптанные мотоботы.

Мы пытались с ним заговорить, но оказалось, что он не говорит по—английски и ни слова не знает по—русски. Все же удалось выяснить, что он немец, что его зовут Гюнтер, что ему семьдесят восемь лет, и что он едет никуда иначе, как в Монголию! Гюнтер, неторопливо шаркая мотоботами, сходил к стойке, заказал чаю с лимоном, потом, так же не торопясь, подсел к нам и вытащил свой паспорт. Он тыкал скрюченным пальцем в визы на паспорте:

— Ливан, Сириа, Эгипет, Иордан, Ливиа, Нигериа…

Я ушла, унесла тарелки с остатками ужина, купила с собой минеральной воды, вернулась.

Он не переменил положение и все так же тыкал пальцем:

— Пакистан, Италиа, Испан, Португезе…

Мне было жаль, что Гюнтер не говорил хотя бы по—английски, но никакой возможности пообщаться с ним не было. Андрей внимательно слушал, смотрел на немца и то и дело кивал, когда тот вдруг начинал о чем—то горячо вспоминать. Наконец, спохватился — нам надо было ехать.

— Ладно, — Андрей с сожалением хлопнул ладонью по столу. — Нам пора! — и он развел руками, показывая, что нам надо ехать.

Мы втроем вышли к мотоциклам, обошли вокруг старенькой немецкой «Хонды», Гюнтер принялся разглядывать нашу «Тенере». Тут уж ничего нельзя было поделать. Это была традиция — ритуальный танец вокруг мотоциклов. Она происходит каждый раз, как только два незнакомых мотоциклиста встречаются друг с другом. И неважно, где это происходит — в центре суматошного города или посреди пустыни. Ритуал обязателен, необходим, без него — нельзя. Я и сама сколько раз наблюдала за собой. И сопротивляешься из последних сил, но тело движется, словно само собой, инстинктивно, как у пчелы, исполняющей информационную пляску перед сородичами. Это выше разума. Однажды открытие мотосезона было назначено у нас, в Ангарске. Возглавить колонну мотоциклистов должен был мэр города, некто К… Колонна ехала из Иркутска, и мэр решил встретить её недалеко от Мегета, у Еловской горы. Я его — заносчивого, слащавоулыбчевого и жадного до денег и власти, терпеть не могла, и не скрывала этого в своих публикациях. Он это знал, и платил мне той же монетой. Я хотела было присоединиться к колонне в городе, но Андрей вдруг заупрямился и сказал, что мы непременно должны встретить колонну в Мегете. Увидев тогда на обочине несколько мотоциклов, мы притормозили, остановились и, пока я сдергивала с лица бандану, Андрей уже успел за руку поздороваться со всеми. И я вдруг поняла, что он только что пожал руку мэру. Обернувшись ко мне, Андрей скорчил смешную гримасу. Я слезла с мотоцикла, и вдруг произошло непонятное: ноги вдруг сами, не слушаясь, понесли меня к мотоциклам мэра и его друзей. Но самое интересное было не это. Самое интересное было то, что я краем глаза видела, — подобное происходило и с самим мэром. И ему, в свою очередь, было крайне любопытно посмотреть, на чем же это я езжу? И мы обреченно исполнили этот странный танец вокруг мотоциклов, умудрившись не разу не встретиться глазами. Инстинкт мотоциклиста оказался сильнее вражды.

На этот раз, исполнив необходимое, то есть несколько раз обойдя вокруг мотоцикла Гюнтера и разглядев, как следует, все детали, мы уже стали надевать шлемы, как немец вдруг переполошился.

— О, презент, фрау, презент! — он порылся в сумках и извлек на свет божий крохотный пузырек.

— Одеколон!

Я поднесла пузырек к носу. Действительно, пованивало. Подарки туземцам, так сказать… А отказаться невежливо, расстроишь еще человека… А ведь он… нет, не воевал, ему тогда было лет тринадцать—четырнадцать, прикинула в уме я. Воевать — не воевал, а вот в «Гитлерюгенде» был наверняка. Мне вдруг стало не по себе.

Я дернула Андрея за рукав.

— Давай, поехали.

— Да—да!

Он заводил «Ямаху», но все еще оборачивался, что—то говорил, показывая Гюнтеру на прищепки. Тот ласково улыбался и махал рукой.

— Вот это да—а! — сказал Андрей мне через плечо, когда мы уже отъехали довольно далеко. — Семьдесят восемь лет, а он в Монголию едет! Нашим бы старикам такое… А ведь воевал еще, небось, с нами. Нет? Не воевал?.. Все равно — обидно…

Мы доехали до Красноярска уже поздним вечером. С самого начала мы ехали налегке, и все, что было с собой — это пара гаечных ключей, пара свитеров и дождевая защита. Ну, и деньги в кармане, естественно. Поэтому к одиннадцати часам вечера, когда солнце закатилось куда—то далеко за придорожный лес, мы стали искать ночлег. Кемпинг нашли под самым Красноярском, совсем рядом с объездной дорогой. Собственно говоря, это был не кемпинг, это была охраняемая стоянка для дальнобойщиков, в глубине которой стояла двухэтажная гостиница. Стоянка была заполнена фурами, а перед крыльцом гостиницы стояли несколько столиков импровизированного летнего кафе. Из динамиков хрипло орал блатной шансон, юбочки у деланно скалившихся девочек почти не прикрывали попки, а сидевшие за столиками полуголые, щетинистые, пьяные зэка отсвечивали всеми оттенками синего. Куда там жалким байкерам до тюремных живописцев!

Андрей пошел узнать насчет номера, я осталась у мотоцикла, стараясь не терять присутствия духа, и, как мне казалось, очень гордо посматривала вдаль.