— А видал я таких по телеку! — вдруг громко сказал один из зэка. Он сидел в пластмассовом кресле. На самом деле было ощущение, что его кто—то туда засунул: из красной пластмассы торчали худые коленки и острые локти. — Навяжут вот так вот мешков и …башат по дороге! — он перекатил в зубах папиросу, потом взял её двумя пальцами, закашлялся и схаркнул на асфальт.

Хотела я было взвиться и сказать ему про то, что рожденный ползать не сможет даже на мотоцикле ездить, да передумала. И не то, чтобы было трусовато, но все же про осторожность забывать не надо было. До дома—то было еще далеко. Но напряглась я зря — тут же из дверей появился Андрей, который уже договорился о номере, а еще подошел водитель—дальнобойщик — расспросить про мотоцикл. Он оказался старым опытным мотоциклистом, и мы поговорили с ним, пока отвязывали вещи.

— Я здесь не в первый раз останавливаюсь, здесь надежно, охрана нормальная, а на этих, — он махнул рукой в сторону урок, — не обращайте внимания. Что вы хотите, город близко, ну и используют гостиницу как бордель.

Андрей поставил мотоцикл на платную стоянку для легковых авто, и мы пошли в гостиницу. В номере люкс кровать была убрана багровым покрывалом, а на потолке сверкали зеркала. Смывной бачок был неисправен, струя из душа била в сторону. Белье оказалось несвежим. Мы поужинали шоколадом и минеральной водой, расстелили поверх покрывала спальники и сразу уснули. Кого—то, наверное, удивит, что мы так легкомысленно доверились совершенно незнакомому месту, но что поделать, — после восьмисот километров дороги нам нужен был отдых…

Мы выехали дальше в семь часов утра, чтобы до полуденного пекла миновать ближайшие города. Это нам удалось, но дальше дела пошли хуже. Нет, я не о дороге. Хотя назвать дорогой то, что находится на границе Иркутской области и Красноярского края может только государственный чиновник в порыве особой любви к Родине. И называли, знаю, сама видела и слышала и даже провоцировала их на такие разговоры, чтобы потом повеселиться на страницах газеты. Под колесами был песок, песчаный туман стоял в воздухе, оседал на куртках, капотах и бамперах. Волны песчаного самума накатывали на нас с каждой проходящей фурой. Земля колыхалась под тяжестью грузовиков, а я плотно зажмуривалась после каждой песчаной атаки, чтобы уберечь от песка глаза, но это не помогало — я не видела перед собой ничего, а уж что видел Андрей, не знаю, спросите у него. Мне почему—то кажется, что он тоже видел не много, но этого хватало, чтобы удерживать довольно высокую скорость.

— Неплохо идем! — сказала я на остановке, — Километров шестьдесят в час, наверное. А то и семьдесят. Это ведь не «Урал», да? Лучше?

— Да и на «Урале» я бы здесь также прошел, — отозвался Андрей. — Просто ты меня все время тормозишь. Вечно плетешься еле—еле.

Ответить мне было нечего, и я заткнулась. В который раз напоминать о своих страхах и падениях не хотелось. Говорено — переговорено. В общем—то, я с самого начала не очень отличалась храбростью в езде по гравийке. Нет, потихоньку, полегоньку я могла куда угодно доехать. Беда была в том, что другие мотоциклисты ждать меня никогда не хотели. По такой дороге я обычно ехала со скоростью в тридцать километров в час. И все. Точка. А вот так! А что хотите со мной, то и делайте! У вас получается лучше? Ну, и прекрасно — езжайте быстрее! Езжайте лучше! Мне—то, блин, что с этого?

Именно поэтому мы с Андреем и стали ездить вдвоем. Впрочем, я не покривлю душой, если скажу, что в последнее время ему здорово надоело меня ждать, и чаще я просто изо всех сил пыталась догнать его. Мне это не удавалось — он уходил куда—то за поворот, а я, обезумев от страха, вцеплялась в руль и неслась, насколько позволяли мне подвески моего синего «Урала». Подвески были жесткими, и езда превращалась в пытку — сиденье лупило по копчику, зубы лязгали, но деваться было некуда — это была своеобразная расплата за остальные, более приятные дни путешествия. Не раз и не два я думала о том, чтобы миновать эту часть дороги, быть может, поездом или в кузове фуры. Но денег всегда бывало в обрез, и мне снова и снова приходилось покорять эту трассу, выслушивать насмешки дальнобойщиков и видеть демонстративное терпение Андрея. Ему же любая сложная дорога доставляла истинное наслаждение. Сейчас мотоцикл нырял в цунами песка, и, словно заправский сёрфингист, выныривал из песчаных волн с другой стороны. Я вдруг проваливалась вниз, потом нас несло вверх, и мы вылетали из желтого тумана пыли где—то на верхушке очередного холма, чтобы вскоре снова прыгнуть вниз…

И вдруг Андрей словно одеревенел. Сбросил скорость, перестал обгонять машины.

— Сцепление пропало! — крикнул он мне через плечо. — Не выключается! Тащи карту! Смотри, где мы!

— Давай остановимся! Ключи есть, посмотрим, что—нибудь сделаем! — крикнула я в ответ, но он словно бы и не слышал.

Кое—как я смогла достать карту, которая была в сумке, закрепленной на багажнике. Подняла стекло шлема, развернула сложенные листы.

— Скоро Тайшет! Еще километров тридцать! Давай посмотрим, что с мотиком!

Андрей отрицательно помотал шлемом и продолжал ехать, но прежней лихости как не бывало — несмотря на то, что мы продолжали двигаться, стало ясно, что бесконечно так продолжаться не может, рано или поздно придется остановиться, хотя бы для того, чтобы заправиться или поесть. Или лучше все же посмотреть сцепление?

— Двигатель я вскрывать не хочу и не буду! — заявил он мне, когда мы все же остановились посередине какого—то поселка, через который шла федеральная трасса. — Фиг его знает, что там с ним, со сцеплением!

— А, может быть, это тросик?

— Да нет, не тросик, видишь — тросик рабочий, это внутри…

Я попробовала понажимать сцепление, посмотрела на тросик, вздохнула.

— Давай вскроем крышку двигателя.

— Ага! Сейчас. Крышку снимем — наверняка порвем прокладку. Герметика у меня нет, со старой потечет масло. Это не дело.

— А что ж ты герметик—то не взял, чунча?

— А—а, кто ж знал… Я ж думал — он японский, он не ломается, — Андрей зло махнул рукой в сторону мотоцикла.

Надо было срочно придумать что делать. А делать было особо нечего — пометавшись вдоль улицы, Андрей понял, что даже просто привлечь к себе внимание местных будет непросто — разгар дня, все на работе. Я была уверена, что он сможет отремонтировать мотоцикл, он почему—то боялся японского двигателя, как огня, хотя в его знании двигателей я не сомневалась ни на минуту. Я лишь недоумевала, почему он не верит в себя. Мы топтались возле запыленного бело—красного мотоцикла, и не знали, на что решиться.

— Давай думать рационально, — наконец сказал Андрей.

— Давай. Ехать мы можем?

— Просто ехать? Можем. Я даже потихоньку переключаться могу.

— А с места как съехать?

— Как? Я ж тебе говорил — не надо останавливаться.

Мы помолчали.

— С толкача? — наконец, нерешительно спросила я.

— Ага… Один цилиндр в шестьсот кубов. Ты хоть представляешь, какой там стоит поршень? А какая компрессия?

Но мы все же попробовали, хотя результатов это не дало — это было примерно то же самое, что тащить упирающегося осла.

Андрей почесал в затылке:

— Я тут читал где—то, что можно сделать так: садимся! Лишь бы шестерни выдержали!

Мы оседлали мотоцикл. Андрей включил первую передачу, потом посоветовал держаться покрепче и нажал на кнопку стартера. Наша огромная лошадь вдруг резко прыгнула вперед, двигатель завелся, мы закричали «Ура!» и поехали дальше!

— Будем ехать, пока хватит сил! — крикнул мне Андрей. — Лишь бы «Тэнэра» вынесла, она ведь для пустыни сделана, вот и пусть покажет себя!

Трудности только начинались — дорога между Тайшетом и Тулуном считалась самой трудной даже среди дальнобойщиков и перегонщиков — там, где не было асфальта, по сути, было только направление, а там, где асфальт был — лучше бы его не было вовсе — разгонявшиеся на уцелевших кусках хорошей дороги машины не успевали тормозить перед разбитыми участками, похожими скорее на ловушки для легковушек, чем на разбитый асфальт, и разбивали ходовую, бились поддонами, а то и вовсе «догоняли» друг дружку, на радость очевидцам. Нам, на неисправном мотоцикле, у которого не было возможности затормозить и быстро переключиться на пониженную или повышенную передачу, оставалось только молиться, чтобы старенький «Тенере» вынес, и чтобы хватило запаса надежности у шестерней коробки передач.