– Если бы она вернулась, то, думаю, Клод заплатил бы ей, чтобы снова уехала. Он уже предпринял первые шаги к официальному объявлению ее мертвой. Это потребует некоторых усилий, так как согласно закону должно пройти семь лет, а она исчезла… дайте-ка вспомнить… да, я скажу… это было год тому назад. Целый год. А кажется, будто вчера.

Я грустно покачала головой. Прошел всего год, а теперь ее хотят объявить мертвой. В Новом Орлеане деньги и власть могут почти все. Аугуста снова занялась шитьем, и я, оставив ее, пошла вниз. Я не находила себе места. Заточение в доме мне наскучило. Я хотела выйти на воздух, по крайней мере для краткой прогулки. Я знала, что это могло быть опасным, поэтому поискала Лаверна или Клода, но ни того, ни другого найти не смогла.

Одетта, осматривавшая заново обставленную гостиную, не обратила на меня внимания, когда я вошла. Я не имела намерения позволять ей подобным молчанием унижать меня.

– Вы видели мистера Дункана или мистера Кейвета? – спросила я.

– Оба уехали в поле. Не вернутся до заката солнца.

Я сказала «спасибо» и отвернулась, но, поразмыслив, снова обратилась к ней.

– Одетта, вы едва вежливы со мной с тех пор как я здесь появилась. Я не причиняла вам намеренно никакого зла, не относилась к вам с пренебрежением. Почему же вы так меня не любите?

– Лучше бы вы сразу уехали. Как сделала та, другая.

– Мари? Что вы знаете о ее исчезновении?

Одетта тщательно свернула тряпку, которую неизменно носила с собой. Подняв метелку из перьев для смахивания пыли, она хлопнула ею по одному из стоявших рядом стульев.

– Ничего не знаю о том, куда она поехала. Это не мое дело.

– Вы думаете, она жива? – спросила я.

Одетта побледнела, а тонкие губы стали еще тоньше.

– Почему это вы такое говорите, а? Какое вы имеете право так говорить?

– Полное право, должна вам сказать. – Я внезапно начала понимать, что кроется за ее ненавистью ко мне. Это была лишь догадка, но ее стоило развить. – Может быть, это дело рук Уолтера…

– Придержите ваш язычок! – почти выкрикнула она. – Уолтер к ее бегству не имел никакого отношения. И нечего вам его обвинять. Она обычно звала его дураком. Однажды я ударила ее за это, и она сама знала, что я правильно сделала, поколотив ее, ведь не пошла же жаловаться мистеру Дункану. Нет, мисс, она получила это по заслугам, а теперь вы… вы приходите и говорите, что ее убил Уолтер…

– Итак, вы думаете, что Мари мертва? – настаивала я.

– Я никогда этого не говорила. Не знаю, жива она или мертва. Я только рада, что ее нет здесь и она перестала дразнить бедного Уолтера, словно он девятилетний ребенок. Я ее ненавидела. Не огорчусь, если ее никогда не найдут.

– Значит вы оберегаете Уолтера, – сказала я. Моя догадка оказалась верной. – Одетта, я не желаю вреда Уолтеру. Я его не обзывала, не насмехалась, даже если бы и стоило после шуточек, которые он со мной сыграл. Единственное, что я знаю, – это то, что не выйду за него замуж, как, по-видимому, того желает мистер Дункан.

– Уолтер не хочет вас. Он мне это сказал. Я знаю, чего он хочет, и это не вы, моя изысканная мисс. Самое лучшее, что вы можете сделать, – это уехать.

– Если бы все было так просто, – сказала я.

– Вам не следовало обращаться к мистеру Дункану за помощью.

– Одетта, я не знала этого человека. Я потеряла родителей и все, что у нас было. Власти хотели знать, есть ли у меня какие-то друзья или родственники, и я ответила правдиво. Вы ведь не пожелали бы, чтобы я солгала на этот счет?

– Это лучшее, что вы могли бы сделать – самое лучшее для всех нас. Для Уолтера, для вас и остальных.

– Всего доброго, Одетта, – сказала я.

Я вопреки желанию Клода вышла из дома, но была зла и несколько озадачена. Я хотела поразмыслить, побыв одна. Прогулка по имению могла бы дать мне возможность попробовать разрешить новую проблему. Осознавая, что там меня может подстерегать опасность, я настроилась не удаляться от дома, а держаться возможно ближе к нему и жилищам работников. Когда вокруг народ, опасность нападения меньше. Близ жилья работников были десятки людей. Много женщин и детей. Я часто слышала шумные детские игры.

Я ступила на пыльную дорогу между жилищами. Вдруг шум затих. Дети уставились на меня, женщины метнулись внутрь домиков. Одна маленькая девочка, коричневая, как орех, робко приблизилась ко мне. Я протянула к ней руки. Она с коротким счастливым криком побежала ко мне. Прежде чем усадить, я крепко ее обняла.

– Ты очень милая девчушка, – сказала я. – Рада, что ты меня не боишься.

– Мама говорит, что когда приходят люди из большого дома, нам следует убираться с дороги, – ответила она.

– Вот и нет. То, что мы живем в большом доме, вовсе не означает, что мы не любим детей. Кто вам это сказал?

Этот вопрос я задала громко, так как знала, что матери прислушиваются. Около дюжины их показалось из домиков. Большинство других, как я потом узнала, были на полевых работах. Стройная привлекательная женщина, заявившая свои права на маленькую девочку, положив руку ей на плечо, изобразила робкую улыбку.

– Приятно, что вы пришли, мэм.

– Мне следовало бы прийти гораздо раньше, – сказала я. – Отныне я буду это делать. Возможно, смогу научить детей новым играм… что-нибудь делать. Для меня тоже будет занятие.

– Пожалуйста, в любое время, мэм.

– Вам было приказано сторониться нас? – спросила я.

– Нет, мэм. С нами обращаются прекрасно.

– Тогда почему дети убегают и почему вы не остались снаружи, чтобы поздороваться со мной?

– Это из-за другой. Она нас не любила.

– Другая? Вы имеете в виду женщину, которая была замужем за Уолтером и которая исчезла?

– Да, мэм. Ее. Она обычно приходила с криком, что слишком шумно. По-моему, ей не нравились дети. Вам, я вижу, нравятся, мэм.

– Я их люблю, – согласилась я. – Видно, что обо всех них очень хорошо заботятся. Я с удовольствием буду навещать их. – Вот она я – рассуждаю о будущем, а сама лишь хочу поскорее убраться отсюда. Но я надеялась, что наступит время, когда я смогу приходить сюда и развлекаться с детьми. К нам присоединились другие матери, и мы некоторое время весело беседовали и болтали. Я покидала их в гораздо лучшем расположении духа. Я задумала поискать каких-нибудь игрушек. Если найти не удастся, то, возможно, мы сами сможем какие-нибудь смастерить.

Я шла вдоль длинного ряда домиков. Я чувствовала себя здесь в полной безопасности, ведь вокруг было так много людей. В конце улицы я увидела на некотором отдалении рощу высоких, видавших виды дубов. Это был участок с деревьями посреди обработанной земли. Я подумала, что в этом должен быть какой-то смысл, и, пройдя туда, обнаружила, что нахожусь посреди кладбища.

Я знала, что все захоронения были в склепах, так как влага под почвой не позволяла хоронить обычным способом. Я уже видела в Новом Орлеане несколько подобных могил над землей. Некоторые были очень сложной конструкции, другие совсем простыми, но они создавали впечатление целых городов.

Это кладбище было небольшим, и я поняла, что оно семейное и, возможно, работников плантации. Было четыре больших склепа, украшенных фигурами ангелов, цементные двери были закрыты и ограждены железными решетками филигранной работы.

Была также длинная стена в сотах из открытых ниш вперемежку с закрытыми. Каждый замурованный склеп имел пластину с выгравированным именем покойного, датами рождения и смерти. Мне было интересно, в скольких склепах похоронены бывшие рабы.

Я осмотрела большие склепы. Дунканы жили здесь издавна, так как каждый склеп содержал по несколько гробниц. Некоторые были датированы пятьдесят лет тому назад. Я могла понять, почему Клод Дункан хотел продолжить свой род, но он продолжится не моими детьми.