Киров был вернейшим соратником Сталина, который являлся для него абсолютным, непререкаемым авторитетом, к тому же искренне любимым. Все версии о том, что старые коммунисты на XVII съезде предлагали ему стать генсеком, – чистой воды мифы.

Но Киров выгодно отличался от других «вождей» второго плана: был доступен, демократичен без рисовки, превосходно умел найти общий язык с любой аудиторией и был по–настоящему популярен среди жителей Ленинграда, особенно рабочих. Примечательно, что только двух деятелей партии ее рядовые члены да и беспартийные по–народному называли только по отчеству: Ленина – Ильич, Кирова – Мироныч. Потому–то его злодейское убийство было воспринято населением страны с таким негодованием, потому–то все вдруг и поверили, что убили его враги народа. Первоначально таковыми объявили белогвардейцев, затем сторонников Каменева и Зиновьева.

После XX съезда КПСС маятник общественного мнения, как это характерно для советского менталитета вообще и российского в частности, резко качнулся в противоположную сторону, да так там и застыл в совершенно невероятном с точки зрения законов механики положении. По новой версии, злодейский выстрел в Кирова организовали ленинградские чекисты по прямому или намеком отданному распоряжению Сталина.

Лишь некоторые историки и литераторы, в том числе и автор настоящей книги, полагают, на основании непредвзятого изучения фактов и логики ^{98} , что преступление совершил одиночка – озлобленный, с неуравновешенной психикой неудачник в жизни Леонид Николаев. Но Сталин с изощренным искусством использовал эту трагедию в своих целях – для развязывания Большого террора, в частности для подведения под него псевдозаконодательной базы – беспрецедентного по своей жестокости постановления ЦИК СССР. Оно открывало дорогу к полному произволу властей. Постановление предписывало дела о терроре рассматривать в десятидневный срок, слушание проводить в отсутствии прокурора и защиты; обжалование приговора исключалось, сам приговор следовало приводить в исполнение немедленнопо его вынесении.

Последующая практика показала, что слушание по таким делам на Военной коллегии Верховного суда СССР укладывалось в 10—15 минут. Только в исключительных случаях казнь откладывалась на день–два, иногда всего лишь из–за перегрузки исполнителя.

Примечательно, что номинальный председатель ВЦИК СССР, «всесоюзный староста» Михаил Калинин, известный тем, что при своей благостной внешности сельского дьячка не пропускал в Кремле ни одной юбки, не успел данное постановление даже подписать: под ним красовалась подпись лишь секретаря ЦИК – Авеля Енукидзе.

Уже через несколько недель на основании данного постановления были казнены и Николаев, и его якобы соучастники, а позднее – все члены семьи. Кроме того, из Ленинграда было выселено и сослано в отдаленные местности несколько тысяч «бывших»: титулованных дворян, просто дворян, чиновников дореволюционных государственных учреждений, офицеров старой армии.

Чекистов поначалу террор не коснулся. Начальник Ленинградского управления НКВД Филипп Медведь, его первый заместитель Иван Запорожец, еще несколько ответственных сотрудников управления за «халатность» были осуждены к двух–трем годам лишения свободы, но и те не отбыли, их направили на чекистские должности в дальние лагеря. Однако через несколько лет всех их расстреляли.

Несколько ветеранов–чекистов, в том числе один работавший тогда в Ленинграде, рассказывали автору, что и в НКВД почти все верили, что Зиновьев, во всяком случае, к убийству Кирова причастен, потому как знали мстительный и подловатый характер Григория Евсеевича. Если кто и сомневался, то помалкивал. Но вот в участие чекистов в теракте (как утверждалось позднее) не верил никто. Все знали, что Медведь был глубоко предан Кирову, любил его как родного, при необходимости отдал бы за Мироныча жизнь. Запорожец попросту не мог иметь к заговору (если бы даже таковой имел место) никакого отношения. Он прибыл в Ленинград на должность заместителя Медведя в июле, в августе, упав с верховой лошади, получил тяжелейший перелом ноги, который лечил много месяцев, и в городе больше не появлялся.

Несомненно, понимал это и Сталин, почему и применил поначалу к ленинградским сотрудникам поразительно мягкое наказание. Тому есть и еще одно объяснение: у Сталина уже созревал план физической расправы с оппозиционерами и «обижать» на данном этапе чекистов ему было просто не с руки. Их время еще наступит…

Можно с очень большой долей вероятности предположить, что Артузов, как профессионал высочайшего класса, не верил в существование заговора против Кирова, что террорист был связан с заграницей (не важно, с белогвардейцами или Троцким). Ни от ИНО, ни от контрразведки, ни от СПО, ни от Разведупра даже слабенького сигнала о подготовке такого акта не поступало. Кроме того, опять же как профессионалу ему было ясно, что ни одна серьезная антисоветская группа не выбрала бы в качестве исполнителя психически неуравновешенного человека, с полным отсутствием опыта конспирации, каковым являлся Леонид Николаев.

Версия о причастности высокопоставленных сотрудников НКВД к терактам против «вождей» с самого начала была рассчитана на людей, не способных критически воспринимать услышанное или прочитанное. Впоследствии Ягоде предъявили обвинение в причастности к убийству не только Кирова, но и Менжинского, Куйбышева, Горького и его сына Максима. И никто не задался вопросом: почему же Ягода не начал со Сталина? Тем более что личную охрану вождя много лет возглавлял «соучастник» Ягоды по заговору Карл Паукер?

…21 мая 1935 года Артур Христианович Артузов был освобожден от обязанностей начальника ИНО ГУГБ НКВД СССР и полностью сосредоточился на работе в Разведывательном управлении Рабоче–Крестьянской Красной армии.

Начальником Иностранного отдела ГУГБ был утвержден Абрам Слуцкий, его первым заместителем Борис Берман и вторым – Валерий Горожанин.

С начальником Разведупра Берзиным Артузов был знаком давно. Они всегда симпатизировали друг другу, и как профессионалы – руководители разведок, и просто по–человечески, хотя, как говорится, «домами не дружили». Подобное просто было не принято между сотрудниками ОГПУ– НКВД и Наркомата обороны. Им случалось координировать свои действия в той или иной стране, оказывали порой содействие «соседу» резиденты и оперативные работники – обязательно с ведома и разрешения собственного начальства. Время от времени имела место ротация кадров, правда, незначительная, на среднем уровне. Но назначение Артузо–ва первым заместителем начальника РУ (раньше такой должности в штатном расписании не имелось), приход на руководящие должности большой группы чекистов – такого не бывало никогда, и это не могло не вызвать раздражения у ветеранов военной разведки.

Старик был человеком честным и порядочным. Но почему – Старик, если в ту пору Яну Карловичу было всего сорок пять лет (Артузову – на два года меньше)? Видимо, потому, что Берзин очень рано поседел. Впрочем, Стариком его называли только за глаза, а при непосредственном общении почему–то русским именем и отчеством – Павел Иванович. Уже работая в Разведупре, Артузов случайно узнал настоящую, латышскую фамилию Берзина – Кюзис Петерис. Что касается седины, то Артузов ничуть не уступал Берзину, к тому же серебряной у него была не только густая шевелюра, но и мушкетерская бородка состарившегося Атоса.

Отношения между начальником Разведупра и его первым заместителем сложились с самого начала и деловые, и товарищеские. Павел Иванович прекрасно сознавал, что укрепление военной разведки объективно необходимо, а дело для него всегда было выше личных амбиций. Сохранилась характеристика, которую через год Берзин дал своему первому заместителю. Прекрасная характеристика – объективная и положительная по всем пунктам.

Уже за год своего совместительства Артузов сделал в Раз–ведупре достаточно много. Он добивался, чтобы агенты военной разведки за границей прервали прежние связи со своими партиями, а также личные знакомства с известными коммунистами. Уже одно это сразу вывело многих агентов из поля зрения политической полиции (особенно в Германии).