А между тем генерал взял да и пригласил его в ресторан. Через день – снова. И еще. Да и не в какие-нибудь, а самые что ни есть дорогие: «Palace de Paris», «Меркурий». Яства, каковых несчастный Поликарп в жизни не пробовал. Шикарная публика. Ну и, конечно, женщины. Тут ведь как: человек слаб, а грех сладок. В общем, закружилась бедная секретарская голова. Дамы его и сгубили. Он ведь с младых лет не слишком был привечаем прекрасным-то полом. (Чему тут причина, сказать не берусь.) Через это, натурально, страдал.

И вдруг все волшебным образом переменилось! На него стали обращать внимание. Смеяться его шуткам. Искать внимания. И – что главное для Поликашки – в интимности перестали отказывать.

А отставной генерал все подбадривал: так и нужно! Иначе что твоя жизнь? Просиживать портки в присутствии? Так это и не жизнь вовсе. Так, недоразумение… Вскоре же он объяснил наглядно злополучному секретарю, что такое настоящая жизнь. И начал с фотографических карточек, которые вы, доктор, недавно у меня видели. Точнее, с той самой, где известная вам персона запечатлена с двумя куколками. Это было сделано для наглядности. И ресторанных гетер Поликашке стало уж недостаточно, пустился он во все тяжкие. Забегая вперед, скажу – к хлыстам тоже попал с генеральской протекции. У того были удивительно широкие связи.

Известно – коготок увяз, всей птичке пропасть. Заагентурил генерал Поликарпа железно. Секретарь и сам не заметил, как стал докладывать генералу секретные сведения, о которых должен был забывать, переступив порог управления. Сперва передавал на словах, после стал делать списки с некоторых документов.

Но это было так, можно сказать, эпизодически. А недавно нашлась для Поликарпа настоящая работенка. Вы, верно, догадываетесь, с чем это связалось по времени?

– Полагаю, с пожаром в гостинице, – ротмистр выжидающе посмотрел на полковника.

Тот поморщился:

– Нет. Это событие недавнее. Скажите, доктор, – он повернулся к Дохтурову, – вы когда появились в Харбине?

– Тому назад несколько месяцев.

– Вот тогда и заработал мой Поликушка в полную силу. Освещал для генерала отчетность по попавшим под негласный контроль. Особенно интересовался тот, нет ли среди них врачей. Так что, Павел Романович, вас тут давно ждали. Но, похоже, не знали в лицо. Кстати, Поликарп сообщил, что за неделю до пожара его патрон перестал с ним общаться вживую. Сносились исключительно записками, и передавал их китайский мальчишка.

– По-моему, я этого мальчишку знаю… – проговорил Павел Романович. – Только это на самом деле никакой не ребенок. Именно он пытался убить меня в доме на Оранжерейной.

– Вы правы. Кстати, наш секретарь (теперь уже бывший) уверяет, что не знал ни смысла, ни целей поступавших ему заданий. Да и где ему разобраться, с его-то умишком…

– А что было дальше? – спросил Павел Романович. – Но прежде скажите: патрон вашего Поликарпа – это и есть генерал Ртищев?

– Он рекомендовался иначе. Однако вы сами опознали его на карточке. Значит, так все и есть.

– Но каковы цели?

– Этого Поликарп не сказал, – ответил полковник. – Он ведь был инструментом. Зато поведал, по какой причине погибли Грач и Вердарский.

– Полагаю, он сам приложил к этому руку, – проговорил ротмистр.

– Именно так. Вердарский погиб потому, что он видел в Модягоу, куда он поехал по моему заданию, некоего китайчонка, густо разрисованного татуировкой. Все произошло случайно – одежду с него сдернули в уличной драке, и Вердарский стал невольным свидетелем. Он и сам не понял значения того, что увидел. Однако же упомянул в рапорте. Секретарь, этот рапорт читавший, сообщил своему патрону. Результат нам известен.

Кстати, почти одновременно с Вердарским был устранен некий уголовник Чимша, с которым мой работник сошелся как-то уж чересчур тесно.

– Но это все чушь! – вдруг крикнул Агранцев.

Карвасаров прищурился:

– Что вы хотите сказать?

– Да про вашего фальшивого Поликарпа! Как так он ничего не знал? Тоже мне, нашли инструмент. Все он прекраснейшим образом ведал. Ведь рапорт от этого Вернадского…

– Вердарского, – поправил его Карвасаров.

– Да один черт! Этот рапорт поступил тогда, когда мы все по тайге шлялись. И генерал Ртищев тоже – а вы ведь его имеете в виду под словом «патрон»? В таком случае никаких указаний секретарю он отдавать не мог! Снестись с ним он мог лишь по беспроволочному телеграфу. А такого средь маньчжурских сопок взять ему было негде. И потому получается, что этот мерзавец (я имею в виду Поликарпа) действовал самостоятельно. И, думаю, совершенно осмысленно.

Карвасаров помолчал какое-то время. Потом ответил:

– Я бы с вами мог согласиться, если б не одно обстоятельство.

– Какое же?

– Вы исходите из посылки, будто генерал (станем условно считать, то был именно Ртищев) действовал самостоятельно. Но кто сказал, что это действительно так? Я склонен считать, что у него имелись свои вдохновители.

– Кто именно? – встрепенулся Агранцев.

– А вот это уже вне моей компетенции. Сим вопросом пускай занимается контрразведка. А мое расследование закончено.

– Как так?! – Павел Романович подался вперед. – Но ведь еще ничего не ясно!

– Мне ясно. Мое дело – розыск виновных в событиях в «Метрополе». Они установлены.

– И кто это?

– Генерал Ртищев. А также его подручные: китаец Син Ли Мин, служивший там клерком, и его расписной приятель, выдававший себя за ребенка. Я выяснил имя: его звали Ю-ю, он служил на побегушках в заведении, где мы сейчас и находимся. Его привела здешняя прачка, назвав своим братом.

– Это еще предстоит выяснить! – воскликнул Павел Романович.

Полковник покачал головой:

– Вовсе нет. Все они мертвы: и Ли Мин, и Ю-ю. И ваш генерал – тоже.

– Ну, этого-то мертвым никто не видал, – заявил ротмистр.

– Вы просто не знаете, что такое тайга, – сказал ему Карвасаров. – В противном случае не делали б таких заявлений. В любом случае, дискутировать не собираюсь. Итог: фигуранты по делу установлены. Все они мертвы.

– А мотивы? – проговорил Павел Романович, который никак не мог поверить, что все кончено. – Как быть с мотивами?

– Этим пусть занимается следователь. Наверняка контрразведка подберет подходящего. Я могу лишь с большой долей уверенности сказать, что охотились, доктор, на вас. Но – личности не знали. И потому вырезали всех.

– А генерал? – Дохтурову казалось, что пол под ногами шатается. – Ведь он тоже был в той гостинице. Вполне мог сам погибнуть!

– Вряд ли. По всему, это опытный человек. И умеющий казаться не тем, кто он есть. Думаю, он там был, чтобы присмотреть, как пройдет акция. Потому и появился позже. Вас, доктор, спас случай. Как и господина ротмистра с этим, третьим, титулярным советником Соповым. Как его по имени-отчеству? Никак не запомню.

– Клавдий Симеонович, – потерянно сказал Дохтуров.

– Вот-вот. Словом, господа, дело закончено. Вижу, вы оба изрядно фраппированы столь быстрым исходом. Ну, что тут сказать? Vae victis,[3] как говорили древние римляне. Радуйтесь, что побежденными оказались не вы.

– Пожалуй, вы правы, – ротмистр поднялся со своего места. – Но что вы намерены предпринять относительно нас?

– Вопрос вопросов, – Карвасаров неприятно усмехнулся. – Что ж я могу предпринять, кроме как передать вас всех в руки следствия?

– Я так и знал, – ротмистр щелкнул пальцами и повернулся к Павлу Романовичу: – Доктор, вся эта драма имела одну цель: свалить нас с плеч. И предоставить заботам чужого ведомства. Экая, право, тухлятина!

Павел Романович подумал, что сейчас полковник вспылит. Или даже перейдет к насильственным действиям. Что, кстати, будет очень удачно, потому как даст шанс благополучно сбежать. Чего проще: оглушить, а потом – в коридор. С агентами разобраться по очереди. Да и не ожидают они нападения. Полковник, правда, выглядит крепким, но их двое, а он один…