Проклиная себя за вырвавшиеся в Родне угрозы, Сирома два дня кружил возле Рогнедина двора. Он не боялся Владимировых воинов, но преследовавший его ненавистный Выродок страшил жреца. Он предугадывал дела Сиромы и, значит, мог спрятаться здесь, упорно дожидаясь Сироминого появления…

Неизвестно, сколько еще ждал бы жрец, кабы не Дажьбогов день – праздник свадьбы славного Дажьбога с прекрасной Живой. В этот день разряженные горожане с песнями высыпали на берег Березины и закружились в красочных, славящих Ладу и Живу хороводах. Сирома не пошел на праздник. Затаившись, он сидел возле старого колодца, присматривался к: пестрой, вьющейся на холме людской ленте, со страхом ожидая увидеть средь прочих знакомое зеленоглазое лицо. А увидел совсем иное – молодое, румяное, девичье, с пухлыми губами и шаловливыми ямочками на щеках. Склоняясь к нему, девка пронзительно вскрикнула от неожиданности, а затем расхохоталась:

– Что сидишь, как гриб-сморчок? Чего горюешь? Это Гориславе нашей не до веселья, а тебе-то зачем печалиться? Пошли!

И, не дожидаясь Сироминого ответа, бодро поволокла жреца к шумящей, разноцветной толпе.

– Пусти, дура! – вырывая руку, крикнул жрец, но упрямая девка, наоборот, еще крепче впилась в него маленькими пухлыми пальцами и, привлекая внимание танцующих, завопила:

– Эй, девоньки-красавицы! Кому нужен мужичок тихий да застенчивый?! Подходи, забирай!

Вмиг окружившая жреца стайка разгоряченных девок со смехом и прибаутками принялась засыпать его колкими замечаниями и вдруг смолкла. Не понимая, что случилось, Сирома повернул голову и увидел Рогнеду. Расширившимися, яркими от радости глазами княгиня в упор глядела на него. Склонившись, Сирома заметил легкую, мелькнувшую на ее губах улыбку и понял – она помнила его обещание и ждала, надеясь отомстить…

Рогнеда действительно ждала жреца – ведь это по его наущению она отписала Владимиру покаянную грамоту и, рассчитывая на его давно обещанную помощь, терпела унижения. Но теперь позору пришел конец. Убрав с ее пути болотного колдуна, волхв принес долгожданное оружие мести! Осенью в своей лесной избушке он обещал, что это оружие никогда не пощадит врага…

Была бы Рогнеда обычной бабой – кинулась бы на шею своему недавнему спасителю, но, памятуя о своей родовитости, она лишь склонила голову к стоящим позади кметям:

– Всех гоните, а мужика привести ко мне!

– Но мы его не знаем, а Владимир велел незнакомцев к тебе не допускать… – запротестовал один из воинов и смолк, заглушенный раздраженным окриком княгини:

– С мужем моим, Владимиром, я уж как-нибудь сама разберусь, а ты делай, что велено, и не болтай попусту!

Ратник поклонился, а княгиня, гордо вскинув голову, пошла в терем. Однако ее повеление выполнять никто не спешил, лишь к полудню выскочившая из терема девка позвала Сирому к госпоже, и теперь, ожидая появления Рогнеды, жрец сидел в чистой, уютной клети ее терема. Он больше ни в чем не сомневался, пугаясь только одного – достанет ли у него сил на задуманное, удастся ли, влившись в железо, распалить его жаждой мести? А потом, напившись крови проклятого князя, он вновь станет прежним Сиромой, вновь узрит лик могучего хозяина, и тогда придет очередь Выродка… Но это потом…

Где-то в глубине терема хлопнула дверь, зашуршали легкие шаги. «Рогнеда», – понял жрец. Он дождался.

Ловко сбросив срачицу, он развернул клинок и, прижав лезвие к груди, закрыл глаза. Презирая боль и бегущую из разрезанной груди кровь, его губы зашевелились, произнося древние заклинания. Жар просочился в его тело, пламя кузнечного горна опалило внутренности, ледяная вода хлынула в горло и, обратившись огнем, заполыхала во всем теле. Откуда-то из глубин чужой памяти всплыли хриплые голоса язов и далекие равнины Семиречья. Молодой и еще никому не известный Орей поднял его к небу и закричал что-то веселое и воинственное… А затем земляное чрево поглотило его и вновь выбросило в пылающий огонь. Переливаясь звонкими голосами, в его ушах запели кузнечные молоты, хриплый голос Хромина произнес: «Готово», и слепящее солнце брызнуло в глаза. Сирома уже не был жрецом Белеса и не помнил прежних, человеческих, печалей и радостей. Отныне он стал мечом Орея, несущим смерть оружием, и знал только одно имя – имя своего врага.

Вновь хлопнула дверь. Над ним склонилось красивое, холеное женское лицо. Большие, надменные глаза женщины вспыхнули, мягкий голос произнес:

– Ох!

В возгласе незнакомки слились восхищение и страх. Пришелица почуяла Сиромину жажду и поняла, для кого она предназначена. Тонкая рука протянулась к нему. «Возьми меня! Ощути мое могущество!» – велел Сирома. Он не понимал, что Рогнеда не слышит его голоса и вообще не подозревает о его присутствии. Не ведая, откуда взялось в ее клети это великолепное оружие, княжна сердцем почуяла – его принес Сирома. И потому, ощутив внезапное сильное желание взять его в руки, совсем не удивилась, просто взяла и обрадовалась легкости и удобству меча.. На мгновение ей показалось, что в ее пальцах лежит чья-то теплая ладонь, но затем, уразумев, Что это всего лишь тепло согревшегося на солнце железа, засмеялась. Она помнила, зачем Сирома принес этот меч, и от мысли, что однажды это великолепное лезвие точно и легко перережет горло ее врагу, ей становилось радостно. Ей больше не хотелось ждать, как не хотелось ждать и алчущему крови мечу.

Словно девочка, Рогнеда счастливо прижала оружие к груди и закружилась по клети. Выглянувшая на шум девка-чернявка изумленно воззрилась на танцующую госпожу:

– Тебя так порадовал этот незнакомый муж, княгиня?

Рогнеда остановилась. О ком болтала чернявка? Ах, о Сироме…

– Да, – призналась она и, любуясь блеском, протянула чернявке меч. – Он сделал мне подарок! Погляди, как он хорош!

– Подарок? – Чернявка поморщилась. Она не любила оружия и вряд ли обрадовалась бы подобному подарку, но у князей свои привычки… – А сам-то он куда подевался?

Рогнеда задумалась. И впрямь, куда пропал жрец? Из клети он не выходил – подозрительные вой не выпустили бы без долгих расспросов – и вряд ли стал бы прятаться… Да и где тут спрятаться?

Рогнеда уже приоткрыла для окрика рот, но вдруг, словно напоминая о себе, меч задрожал в ее ладони. Переведя взгляд на оружие и на миг ослепнув от его блеска, княжна зажмурилась и в этот миг уразумела простую истину – жрец больше не был ей нужен, и вовсе не имело значения его загадочное исчезновение. Ныне все решали ее умение притворяться и могущество этого меча…

– Какая тебе разница, куда он ушел?! – почти радостно прикрикнула она на опешившую от ее беззаботности чернявку. – Лучше ступай и вели прислать мне писца. А еще пусть у ворот ждет самый быстрый гонец. Я хочу написать Владимиру… Хватит ссориться и жить порознь. Чай, я ему жена! Он сам приедет иль меня ждет, мне все равно, – хочу его видеть!

Оглушенная ее словами, чернявка покорно склонилась. О том, что Рогнеда простила Владимиру смерть своих родичей, знали все, и про ее покаянную, уже давно посланную в Киев грамоту тоже ведали, но что она захочет увидеться со своим обидчиком, чернявка не ожидала. Откуда ей, простой рабыне, было знать, как долго подученная жрецом княгиня притворялась, как долго таила в себе месть, как, презирая саму себя, диктовала писцу строки того покаянного послания. Но кровь родичей стоила унижений, и Рогнеда терпела. Терпела и ждала, когда же наконец появится Сирома и принесет ей то самое оружие, которое отомстит убийце и насильнику. И этот миг настал. Отмщение было совсем рядом, и ждать оставалось немного…

– Совсем немного, – прижимая к себе дрожащее от нетерпения лезвие, прошептала она и, любовно огладив его рукой, прильнула к рукояти жаркими губами. – Потерпи еще немного…

Владимира обрадовало нежданное письмо Рогнеды. А Добрыню огорчило. Умный боярин не верил в искреннее раскаяние княгини, но если в прошлый раз ему удалось настроить бояр против ее приезда, то нынче они вряд ли стали бы перечить Владимиру – князь оказался молод да суров…