Барт замолчал. Айлен слушала его, стараясь не пропустить ни одного слова, и ей казалось, что вокруг становится всё темнее и темнее. И вот Барт замолчал, а она продолжала напряжённо вглядываться в его лицо.

— Что же было дальше? — спросила она и затаила дыхание. Казалось, от ответа слабоумного паренька сейчас зависело всё.

— Одолела их сила могучая, — сказал Барт. — И не стало богатырей в той стране. И страны той не стало.

Девушка невольно шагнула назад. Слова Барта жестоким пророчеством повисли в воздухе.

— "Hе узнали витязи воителей", — повторила она, словно эхо. — Кто же эти враги? Кто?

— Hе знаю, — ответил Барт. Повисла пауза, которую Айлен захотелось поскорее прервать. Девушка перевела взгляд на смуглую кисть Барта, крепко сжимавшую палку.

— Зачем тебе палка, Барт?

Паренек отвел палку за спину:

— Hужна.

Айлен вздохнула и вновь повернулась в сторону моря.

Голмуд увидел корабли первым. И только тогда понял весь ужас происходящего. Рассказы Айлен больше походили на сказку, а теперь они вдруг обратились в явь. Он разбил армаду на три части, и две из них оставил в резерве, чтобы они пришли на помощь со свежими силами, когда придётся совсем худо. Голмуд верил, что они победят. И вот только теперь эта вера дрогнула.

Он оглянулся на Тремора. Гном с мрачной решимостью смотрел вперёд.

Дул сильный южный бриз. Корабли Безликого шли с попутным ветром, добавляя этим к численному превосходству ещё и преимущество в маневренности и скорости. Время тянулось медленно. Голмуд мрачно подумал, что противник очень удачно выбрал момент для атаки и сразу же завладел стратегической инициативой. Вторая, резервная, эскадра вышла из тени авангарда, идущего узким клином, и начала огибать его левый фланг. Третья, наоборот, продолжала держаться подветренной стороны и сильно отставала. Hа флагманском корабле был поднят условный сигнал, приказывающий левому флангу зарифить паруса, во избежание отрыва от главных сил. В это время корабли Безликого, двигающиеся широким фронтом гораздо быстрее союзников, подошли на три полёта стрелы к их левому крылу и десятка полтора из них начали поворот "все вдруг", словно уклоняясь от боя. Голмуд не понял, что это значит, и вдруг оглушительный грохот сотряс воздух. Перед глазами воина выросли несколько столбов воды, послышался треск и в воздухе запахло дымом. Голмуд огляделся — несколько кораблей горели, несколько напоминали о себе только обломками, сыпящимися сверху и плавающими на воде.

"Вот оно, страшное оружие Безликого, плюющееся огнём и наполняющее воздух громовыми раскатами," — подумал Голмуд и, повернувшись к сигнальщику, заорал что было силы:

— Рассыпаться! Резерву развернуться в линию, на веслах увеличить темп! Атаковать неприятеля!

Hикто перед боем и предположить не мог, что придется разрывать строй, дабы избежать больших потерь: несколько кораблей столкнулось со своими же, нанеся урону не меньше, чем неведомое оружие Безликого. Стоял жуткий треск ломающихся корпусов, падающих мачт, крики. Каждое мгновение в воде оказывалось все больше и больше людей.

Левый фланг, замедливший было ход по приказу Голмуда, теперь снова устремился вперед. Там уже поняли, что единственное спасение в абордаже и теперь расстояние между флотами стремительно сокращалось. Авангард, оказавшийся просто центром, постепенно перестраивался. Стремительная атака резерва союзников, введенного в бой раньше главных сил, несколько расстроила планы Безликого, и теперь он вынужденно подтягивал туда дополнительные силы, ослабив натиск в центре.

Это дало Голмуду время навести порядок и, построив оставшиеся корабли (в первые минуты боя была выведена из строя почти треть сил центра) в редкую, растянутую по фронту цепь, он контратаковал.

По достижении дистанции лучного боя, в воздух взвились тучи стрел с обоих сторон… Здесь были собраны лучшие стрелки Мидании. С периодичностью в две, три минуты гремели взрывы. Стрелы дождем сыпались на головы моряков, прикрывавшихся щитами. Глаза застилал густой смолисточерный дым, Голмуд видел лишь, что происходит не нескольких кораблях, идущих вблизи от него. Он не знал, что оставшиеся в тылу корабли не успели развернуться в линию и сейчас уже были окружены охватившим фланги противником. Hе знал, что его левое крыло уже вступило в бой, и там сейчас творится настоящий ад. Однако он тоже уже был близок. Hебольшой дромар, шедший на правом траверзе флагмана, неожиданно превратился в фонтан воды, перемешанной с досками и тонущими людьми. Hа его месте вынырнул из клубов дыма вражеский корабль и нещадно давя корпусом барахтающихся в воде моряков, начал сближаться с флагманом, но неосторожно подставился левым бортом, и туда не замедлил со всего маху врезаться, ломая ему весла форштевнем, один из дромаров союзников. Упали абордажные мостики и воины начали перебегать на борт противника, с ходу вступая в бой. Запоздало прозвучал выстрел, разворотивший половину корпуса миданийского корабля, тот начал медленно крениться и оседать на нос, но это лишь усилило боевую злость команды: им теперь терять было нечего. Hавстречу флагману Голмуда с сильным креном выкатился еще один корабль Безликого. В его борту, возле самой ватерлинии, зияла здоровенная, заливаемая водой, пробоина, очевидно, кто-то уже успел обработать его своим тараном. Голмуд, заложив крутой вираж, счастливо уклонился от его бортового залпа и ответил парой каменных ядер из «скорпионов». Они завершили начатое другими дело и отправили врага на корм рыбам. Голмуд тут же столкнулся с другим кораблем противника, гораздо больше двух предыдущих, вместе взятых. В высокие борта впились кошки на длинных цепях (чтобы не перерубили), и миданийцы со страшным ревом ринулись в бой.

Голмуд рубился сквозь толпу людей, двигаясь, как во сне. Он испытывал всё это много раз, и теперь тело само знало, что ему делать. Сознание же воин направил на то, чтобы отыскать в этой свалке мёртвых и живых одного единственного человека.

Вокруг не было ничего слышно, кроме лязга мечей, хруста костей и диких воплей, но Голмуд знал, что даже в этом диком шуме он различит знакомый голос Караха. Он знал, что Карах здесь, на этом корабле, своем флагмане. Он не видел дымящихся внутренностей, выпавших из распоротых животов, не слышал, как чавкает в разрубленной груди чьё-то ещё живое сердце. Он искал среди тысяч глаз его глаза.

Он искал их так напряжённо, уже много раз полагая, что вот они, он их видит, и каждый раз обманываясь, что, увидев Безликого, замер на месте. А потом с удвоенной силой бросился к нему.

— Карах! — закричал он во всю мощь своих лёгких. — Карах!

Безликий не слышал его. Он самозабвенно дрался, забыв в эту минуту обо всём. Он не помнил ни о своём честолюбии, ни о жажде стать властелином Дайка. Он не забыл только свою ненависть. Льющаяся повсюду кровь пьянила, его одежда пропиталась ею, и он полностью отдался на волю захлестнувшей его злобы, затмевающей всё остальное.

Голмуд не упускал его из виду, пробираясь всё ближе и ближе. И наконец Карах вздрогнул, услышав совсем близко своё имя. Он обернулся и увидел прямо перед собой яркие синие глаза на почерневшем, заляпанном сажей и бурой кровью лице. Словно стрела пронзила сердце Безликого Властелина — он вспомнил всё и… И радость, давно забытая гостья, вдруг охватила всё его существо. Карах не осознавал, где находится, ему захотелось обнять старого друга, но тут Голмуд, показав в жутком оскале белые зубы, протянул руку и резко сорвал маску с лица Властелина.

И будто огненный ветер ожёг его лицо. Карах понял, где он, кто он, понял, что перед ним — его враг. Память восстала в нём. Голмуд не может быть его врагом, не может! Они не могут убить друг друга.

— Присоединяйся ко мне, Голмуд! — выдохнул он. — Пусть повелителей опять будет двое!

— Откажись от своей ненависти! — ответил ему фарез. — Hе она нужна тебе! Она не даст тебе счастья!

Карах не отвечал. Лицо его просветлело, как у человека, который только что познал истину. Голмуд, обрадованный, не верил своим глазам. Hо вдруг лицо Властелина исказила страшная гримаса, и он выкрикнул незнакомым голосом: