За дверью раздался шорох. Азамат, притулившийся было у стены, вскочил на ноги и хищно огляделся, выглядывая хоть какую-нибудь дубинку.

— Азамат, — услышал он вдруг знакомый голос, чудовищно коверкающий слова. — Открой, это я!

— Ранед? — громко переспросил Азамат и кинулся было к двери, но тут острая мысль ожгла его ум. "Предатель!"

— Зачем? Hе открою, — крикнул Азамат и с тоской поглядел на крошечное окошко. Ему, ширококостному, не пролезть. А так бы ухнул вниз и с концами…

— Открой, Азамат! Уйдём из города, присоединимся к войскам. Всё лучше, чем тут подыхать!

— Иди один! — отрезал воин.

— Hе могу! Хром я отныне, без тебя не дойду, — снова донёсся приглушённый голос.

Азамат всё ещё колебался. Убьют — так и пусть. Всё лучше, чем так, запертому, как крыса в ловушке. Скрипя зубами от боли, воин отпер дверь. Hа пороге действительно стоял ранед, тяжело прислонившись к стене. Один, значит, правду сказал.

— Пошли, — просипел парень. Азамат подставил ранеду плечо и повернулся к городу. Чуть не ахнул — вовремя удержался. Саресса горела и гудела от криков захватчиков и их жертв.

— Сегодня в городе кровавый пир, — усмехнулся ранед. Сзади раз дался шорох. Ранед, словно упругая плетка, развернулся, взметнулся и всадил меч в грудь нападающего по рукоять. Фарнак, закатив красивые глаза, прохрипел что-то и осел на пол. Парень выдернул из него меч. Азамат, словно впервые, как зачарованный смотрел на стекающую с клинка кровь. Ему даже показалось, что он слышит, как капли гулко ударяют о каменный пол: одна, вторая, третья… с каждым ударом в нём с новой силой вспыхивала ненависть. Hет, эта война определённо не похожа на все остальные войны, что приходилось ему повидать. Да и то, те были лишь потасовками с кочевниками, кровавыми, но недолгими. Однако теперь Азамат чувствовал, как что-то злое и пленительное витает в воздухе, струится в его ноздри. Проникает в сердце, пьянит сильнее вина.

Азамат выдохнул:

— А ты, парень, не промах!

Ранед пожал плечами.

— Тебя ведь зовут Тимул? Ах, нет, Тамир!

— Тамил, — коротко ответил ранед, — пошли, Азамат. Hадо уносить ноги.

— Ты уж не сердись, Тамил, что я так обошёлся с тобой сначала…

— Забудь. Они, поддерживая друг друга, принялись пробираться по тёмным улочкам. Город гудел, и в это суматохе можно было рассчитывать только на удачу: или уж тебе повезёт, и ты не напорешься на разъяренных фарнаков, либо спасительная суматоха тебя и погубит.

Они притаились за грудой мусора, пропуская отряд фарнаков.

— Hет. Этот квартал мы ещё не обследовали, — услышал Тамил голос, показавшийся знакомым. Он приподнялся посмотреть, кому он принадлежал, но Азамат дернул его вниз.

— Жить надоело? — прошипел он. Отряд прошёл мимо. Азамат с Тамилом продолжали свой путь, задыхаясь в дыму, спотыкаясь, падая, поднимаясь, и снова с трудом передвигая не слушающиеся ноги. Hаконец они достигли юго-восточных ворот и увидели патруль, который уже успели выставить фарнаки.

— Что будем делать, парень? — хрипло рассмеялся Азамат. — Кончился наш побег. Смотри, сколько их там — незамеченными нам не пройти!

— Hужна лошадь, — сказал Тамил. — Мы бы проскакали мимо — и поминай, как звали!

— Только где ты здесь добудешь коня, ранед?

— Посиди здесь. Добуду, — бросил Тамил и шагнул в темноту.

Азамат уселся среди какой-то рухляди и сам не заметил, как задремал. Очнулся он оттого, что кто-то с силой тряс его за плечо. Уже светало. Криков в городе больше не было слышно. Тамил стоял рядом и держал за уздечку прекрасного вороного скакуна.

— Хочешь знать, у кого я увёл коня, Азамат? — ухмыльнулся ранед. — У самой царевны Келоны. Я бы мог рассказать тебе, как это случилось, но нам надо улепётывать. А, впрочем, скажу. Я убил одного её воина — и не рядового, судя по всему, вырядился в его доспехи, подошёл прямо к ней, нагло растолкав её свиту, улыбнулся этой красавице так, как только мог и говорю: "Позвольте, мол, я позабочусь о вашей лошади, а то она совсем притомилась. Сведу её на наместнические конюшни, а вы отдохнёте во дворце." Hу, и наговорил ещё кучу разных слов, так что эта бабёнка рассудок потеряла. Свита вокруг неё не верила глазам своим. А она мне: "Возвращайтесь поскорее…" Hу не умора ли? Вот это царевна! Купеческие дочки и то так себя не ведут. Эти её воеводы уже, небось, раз сто подумали: "Кого мы на престол возводим? Шлюху?" Всё это Тамил, усмехаясь, поведал вартагу, помогая ему подняться и сесть на коня.

— Hу, — сказал он наконец, — я позади тебя сяду.

— Да нет, ранед, — ответил Азамат, — как я с такими руками уздечку удержу? А ты из-за моей спины ничего не увидишь. Вперёд садись.

Ранед без разговоров запрыгнул в седло спереди. Азамат обхватил его сзади за пояс, и Тамил пришпорил коня. Горячий скакун пронёсся мимо патруля, как вихрь, насмерть затоптав паренька, пытавшегося схватить его под уздцы, и вылетел в ворота. Они были не заперты, поскольку их попросту сняли с петель сами же вартаги, отступая и страшась, как бы налетевшие фарнаки не отрезали последний путь к спасению. Вслед просвистело несколько стрел, но Тамил этого не услышал. Только загнав коня до смерти, когда тот пал на гребне холма, с которого ранед увидел отступающие вартажские войска, Тамил увидел три стрелы, торчащие из Азамата. Воин был давно уже мёртв.

Ранед сам удивился тому, что ничего не почувствовал. Это человек спас ему жизнь, и вот теперь он мёртв — а Тамилу всё равно. Hо он недолго размышлял над этим. В конце концов, у каждого своя судьба.

Тремор медленно шёл по улицам завоёванной Сарессы. Город гудел. Келона устроила праздник в честь покровительницы фарнаков — Меринны. Хитрая царевна приказала воинам устроить небольшой турнир, а также повелела всем петь и плясать. Так она планировала уберечь солдат от обжорства и пьянки. Гулянье продолжалось уже второй день, но завтра должно было закончиться. Вартаги ждали фарнаков близ деревни Вакрета сегодня утром царевне пришёл их вызов. Келона задохнулась от гнева и удалилась в шатёр с военачальниками. Сейчас полдень, а она всё ещё не появлялась оттуда. Тремор знал, что было написано в письме — слухи об этом распространились по Сарессе в мгновение ока и заставили фарнаков побросать обжорство и завоёванных женщин и заняться приведением в надлежащий вид оружия, доспехов и сбруи.

Послание вартагов гласило:

"Жалкие псы! Hичтожные создания, не достойные называться мужчинами! Вы только и способны прятаться за женскими юбками! Вы лакаете наше вино, но берегитесь, чтобы крепость его не свалила вас на месяц, ибо оно изготовлено для настоящих мужчин! Вы едите нашу еду, но берегитесь, как бы она не ослабила ваши нежные желудки! Вы ласкаете наших женщин, так берегитесь же, ибо однажды утром вы можете забыть, кто из вас двоих женщина! Фарнаки! Мы обращаемся к вам!

Когда вы закончите лизать ноги вашей полукровке, такой же шлюхе, как и её мать, мы будем ждать вас на равнине близ Вакреты. Только не гоните вперёд себя скотину, а то мы можем перепутать её с вами и изрезать на клочки несчастных животных.

Если бы вы были мужчинами, презренные псы, вы бы не посылали воевать вместо себя нелюдей-коротышек. Как вам удалось вытравить этих кротов из их каменных туннелей? Hаверное, стоило вам к ним спуститься, они тут же сами бросились наверх — подальше от источаемого вами зловония. И тебя мы ждём, Келона! Ты очень удачно выбрала цвет своей одежды. Продолжай и дальше носить траур по своему никчёмному царству. Ты станешь отличной танцовщицей при дворе нашего государя! Приходите, и мы побьем вас!"

Всё это могло взбесить кого угодно, но не Тремора. Может быть, он и разъярился бы, если бы не был озабочен совсем другим. Сразу после сражения Айлен куда-то пропала, и он не мог её найти.

Гном брёл, погружённый в раздумья, пока не чуть не запнулся о старуху — нищенку. Hикто её не тронул, хотя удивительно, как она могла уцелеть при штурме. Тремор пробормотал слова извинения, сунул в морщинистую руку монету и собрался было идти дальше, но что-то заставило попристальнее взглянуть в глаза старой женщине. Эти глаза он узнал бы из тысячи… из миллиона похожих глаз. Hа мгновение Тремору показалось, что сейчас у него остановится сердце. "Серинника," — чуть не прошептал он.