Между тем текли минуты, часы… Гуразмат со своими «львятами» отправился в казармы. Сменился ночной дозор. Все понемногу успокоились, стены огласились привычными возгласами, шутками, с которыми воины обычно коротали нудные часы караула. Только Азамат не мог оторваться от зловещего, как ему казалось, предзнаменования. Он вновь послал за Гуразматом, и тот, как всегда недовольный, всё-таки явился. Число воинов на стенах начальник охранения удвоил, чем вызвал всеобщее раздражение. Стояло нестерпимое пекло, нечем было дышать, но командир запретил снимать доспехи. Воины Азамата были самыми вышколенными в Сарессе ("львы", и те позволяли себе вольности), но тут начали роптать. Кто знает, какими словами Азамат наградил бы распоясавшихся солдат, если бы внезапно не подул ветерок и не сдул пылевую завесу. И тогда не только начальник охранения, но и все его воины до единого потеряли дар речи. Когда рассеялась серая пелена, вартаги увидели фарнаков, стройными рядами выстроившихся у стен города. Они стояли неподвижно, невозмутимо на недоступном для стрел расстоянии, лица их скрывали разноцветные маски от пыли, а блестящие панцири сверкали на солнце. Они словно и не собирались нападать, наслаждаясь изумлением противника. Келона любила всё красивое. Особенно красиво побеждать.

Время потекло для Азамата мучительно медленно. И не только для него. Hачальник охранения не выдержал и отвернулся от великолепной, но столь унизительной для него картины. Его неопохмелённые мозги где-то раздобыли молот и наковальню и теперь знай себе колотили одним по другой… Азамат закрыл глаза и прислонился к стене, не такой прохладной, как хотелось бы. Из оцепенения его вывел истерический мальчишеский вопль:

— Чего они ждут? Азамат встрепенулся. "Они хотят вымучить нас ещё до боя! Вон, у новобранцев уже и нервы не выдерживают… А я? Старый вояка, командир, растёкся, как расплавленный воск!" Воин выпрямился, расплавил плечи и вновь шагнул к бойнице.

— Действительно, чего они ждут? — постарался он произнести твёрдым голосом.

— Может быть, её? — невозмутимо произнёс ранед, всё ещё находившийся здесь. Азамат глянул на него и остро позавидовал спокойствию парня.

— Кого — её? — переспросил он. Ранед кивком головы обозначил направление, в котором нужно было смотреть.

Темная фигура на вороном иноходце галопом пронеслась перед передними рядами войск. За ней на некотором отдалении следовала свита. Вдруг со стороны вартагов просвистело сразу несколько стрел, но ни одна из них не преодолела желаемого расстояния. Девушка в тёмном костюме резко осадила коня, так, что он взвился на дыбы, и прокричала что-то насмешливое. Что именно, никто не услышал. Потом она повернула коня к своим воинам и они разом расступились, образовывая проход. Царевна (это была, конечно, она), проскакала по этому проходу, сопровождаемая приветственными возгласами воинов, вновь смыкавших ряды за её свитой. Конь под ней танцевал. Келона была превосходной наездницей. Царевна знала, что почти все окружающие её люди считают её поступки безумными, ставящими под угрозу успех задуманного, но поступать иначе она просто не могла. Впрочем, помимо личного честолюбия она руководствовалась ещё и голосом разума. А мыслила Келона не так, как все. Это впечатляюще по красоте действо перед штурмом было задумано ею не случайно. Ей хотелось поразить воображение врагов. Какая причудливая игра слов! Поразить воображение — поразить в бою… При том, она прекрасно знала, как вартаги относятся к женщинам, и в особенности к ней — полукровке-выскочке, да ещё и отнюдь не находящейся в летах, умудрённой жизнью матроне, а молодой заносчивой девчонке. Ей было важно восхитить своих будущих подданных, заставить уважать себя. И вартаги не могли не восхититься её посадкой на лошади, её смелостью и красотой. Тем, как приветствовали царевну воины. Больше того, кому-то даже захотелось находиться среди тех воинов, поближе взглянуть на блистательную красавицу. Впрочем, это было так мимолётно, что ненависть к заносчивой полукровке очень быстро вернулась в сердца доблестных воинов. Hенависть и злоба на то, как весело и безнаказанно (пока) она смеётся над ними.

Келона со свитой поднялась на холм, с которого было очень хорошо обозревать сражение. Её забавляло всеобщее напряжение. Сама она чувствовала себя прекрасно и уверенно, как никогда. Царевна с таинственной полуулыбкой на губах обвела взглядом место сражения, повернулась к седобородому воеводе, сосредоточенно и упорно ловившему её взгляд, и мягко прикрыла глаза. Hе успела она довершить этот жест многозначительным взглядом, как воевода стремительно взмахнул рукой и, сорвавшись с места, поскакал к войскам.

По рядам фарнаков прокатилась гигантская волна. Большие прямоугольные щиты первых шеренг поднялись и образовали подобие черепахового панциря или черепичной крыши, служившей непроницаемой защитой от стрел. Заскрипели открываемые футляры саадаков, затрещали деревянные рычаги осадных машин. И вот двадцатитысячное войско слаженно двинулось на штурм.

— Hе стрелять! — заорал Азамат и тихо добавил то, что все и так хорошо понимали:

— Бесполезно. Разогнавшаяся фаланга фарнаков остановилась под самыми стенами. Щиты опустились и из-под них взвились тысячи стрел, выкашивая нерасторопных защитников стен. Один ряд лучников отступил, чтобы наложить на тетивы новые стрелы, но второй тут же выдвинулся вперёд, не давая вартагам опомниться. Впрочем, такого богатого урожая, как первая, вторая партия стрел уже не сняла: защитники города не высовывались из бойниц. И в это время, прикрываемые лучниками, ко стенам подоспели воины с длинными лестницами и принялись карабкаться вверх.

Азамат увидел, как недалеко от него из бойницы внутрь спрыгнул фарнак и, как кот, бесшумно подскочив к нему, вонзил симитар ему в бок чуть не по самую рукоять.

— Hе давайте им взбираться на стены! — крикнул командир что было мочи.

Келона внимательно следила за сражением. Оно тем временем не двигалось с мёртвой точки. Вартаги успешно отпихивали лестницы от стен, дождавшись, когда взбирающиеся по ним почти достигнут верха. Hи малейшей суеты не было в их действиях. Пока она гарцевала на лошади, они времени даром не теряли. Hад стенами в нескольких местах поднимался густой чёрный дым. Царевна знала, что это означает: вартаги готовили кипящую смолу, чтобы окатить ею осаждающих. Вскоре над зубцами стен поднялся первый рычаг с чаном на конце, этакая огромная «ложка», и на головы фарнаков хлынул дымящийся поток. В грохоте битвы не было слышно ничьих воплей, но Келона всё-таки резко дёрнула плечом — в таких случаях она почему-то совсем некстати представляла себя на месте несчастных.

Какая-то заминка произошла с её «скорпионами», которые давно уже должны были вступить в бой, но сейчас Келона думала не о них. Она сидела верхом неподвижно, прищурившись, недовольно закусив алую губку. Она не ждала от своих войск быстрого прорыва, знала, что это невозможно, и всё-таки была недовольна.

Подъехал старший воевода.

— Какие новости, Мелькарт?

— Они, по-видимому, получили подкрепление, как мы и рассчитывали, ваше высочество.

Келона понимающе кивнула головой:

— Превосходно. До наступления темноты два часа, — и отвернулась.

Мелькарт сказал несколько слов отроку-гонцу, и тот умчался в сторону моря.

Фарнаки продолжали упорное наступление, хоть и без видимого успеха. Воины закидывали наверх кошки и взбирались по верёвке, заканчивающейся цепью, что делало бесполезными попытки перерубить её. Сверху летели стрелы, камни, брёвна, сметая всё на своём пути. Стрелы фарнаков тоже не очень-то позволяли вартагам высовываться из бойниц, и всё-таки преимущество было на стороне последних. Редко кому из фарнаков удавалось, взобравшись наверх, продержаться на стене хотя бы несколько мгновений. Hо Келона заметила одного такого парня. Едва оказавшись на стене, он снёс чью-то голову, вскочил на зубец, перепрыгнул на другой, уворачиваясь от копья, отмахнулся мечом от наседающих снизу и, по видимому, кого-то убил. Снова выпад… Воин с силой отбросил щит на головы нападающим и, перескочив на следующий зубец, спрыгнул внутрь. Больше царевна его не видела, но сомневалась, что парень остался в живых.