— Ты замужем. Замужние женщины должны иметь детей. Я нахожу эту ситуацию довольно забавной.

— Ты никогда не принимал все это всерьез, так ведь? — сказала я. — Для тебя это всегда было всего лишь легкой интрижкой.

Полагаю, у тебя их было много.

Но здесь другой случай.

Жена собственного брата. Ты находил это довольно пикантным, не так ли?

Он молчал, а на его лице сохранялось выражение беспокойного удивления.

— Что мне делать? — спросила я.

— Что делать? Ты имеешь в виду, оставить или нет?

— То есть, ты полагаешь… Это мой ребенок. Кто бы ни был отцом, прежде всего это мой ребенок.

— Клодина, ты слишком драматизируешь положение, моя дорогая. Ты беспокоишься, хотя волноваться абсолютно не о чем.

— По-твоему, не о чем беспокоиться, если я беременна то ли от тебя, то ли от Дэвида?

— Ну, если он ничего не узнает, то о чем же ему печалиться?

Вот как он показал себя! Что я наделала? Я предала лучшего из мужчин ради какого-то донжуана.

— Джонатан, — сказала я, — ясно, что ты не понимаешь всей серьезности ситуации.

— Напротив, Клодина, я отношусь к тебе исключительно серьезно. Я просто говорю, что нам не о чем волноваться.

— Это обман! Это измена! Произвести на свет ребенка, позволив Дэвиду поверить, что он его, когда это не так.

— Громкие слова, — сказал он. — Однако, моя дорогая Клодина, давай посмотрим на факты. Нам абсолютно не о чем беспокоиться. Ребенок получит все. Он унаследует свою долю в Эверсли. Это очень удачно, все остается в семье, как и было.

Я отвернулась, и он положил руку мне на плечо.

— Клодина, — проговорил он с мольбой, — что за проклятие — все эти люди, работающие в Эндерби. Я так по тебе соскучился.

Но я изменилась, и это меня радовало. Его мольбы больше не трогали меня. Что превратило меня в другую женщину — то ли, что я, наконец-то, разглядела его или это уже сделал ребенок внутри меня?

Я мысленно ликовала: все кончено! Теперь он больше не имеет власти надо мной.

Но было уже слишком поздно. Я увидела, как выражение беспокойства на его лице сменилось покорностью, когда я повернула лошадь и галопом направилась домой.

Я была уже абсолютно уверена, но не решалась сказать о ребенке Дэвиду. Это казалось очень трудным. Я знала, что он придет в восторг, а меня будет мучить совесть.

Я пошла к матери в комнату. Она отдыхала, что было для нее необычно. Она лежала на кровати в ярко-синем пеньюаре и выглядела довольно томной и, как всегда, красивой, нет, более красивой, потому что она как бы излучала сияние.

— Я пришла поговорить с тобой, — сказала я. — Нет, не вставай. Я сяду сюда.

Я села на постель, а она внимательно посмотрела на меня.

— Кажется, я знаю, что ты хочешь сказать мне, Клодина.

— Знаешь?

Она кивнула:

— Я уже заметила некоторые признаки не так давно. Моя дорогая, я счастлива за тебя. У тебя будет маленький. Я угадала?

Я кивнула.

Вдруг она начала смеяться.

— Ты находишь это смешным? — спросила я.

— Очень.

Сейчас ты кое-что услышишь.

Я взглянула на нее с недоумением, прошло несколько секунд, прежде чем она снова заговорила:

— И я — тоже.

— Что?

— Я так счастлива, Клодина! Это единственное, чего мне недоставало, а теперь у меня тоже будет ребенок. Ну разве это не смешно, очень смешно? Ты и я, мать и дочь — обе в интересном положении.

Она села и прижала меня к себе. В эту минуту мы вместе затряслись от смеха. Наверно, мой смех звучал немного истерично, но она от радости не заметила этого.

Я думала: «Если бы только я могла поговорить с ней». Как говорится, разделенное бремя — уже половина бремени. Но справедливо ли перекладывать на других свои заботы? Я сама их создала, сама и должна решать. Не стоит впутывать в это мать. Нельзя омрачать ее счастье, которое видно по ее лицу.

— Ты, конечно, считаешь меня старой, — сказала она. — Но я еще не так стара. Оказалось, на что-то я еще способна.

Ты никогда не состаришься. Ты сохранишь вечную молодость.

Ты говоришь сейчас как примерная дочь то, что матери приятней всего услышать. Спасибо за комплимент. Но, увы, по правде говоря, я уже далеко не первой молодости.

— А что говорит Дикон?

— О, он в восторге. Ну, вообще, не совсем в восторге. Очень волнуется за ребенка, разумеется, но, подобно тебе, помнит, что я не так уж молода. По-моему, он преувеличивает и слишком суетится. Будет непривычно увидеть его в роли отца. Он уже сейчас смотрит на меня так, как будто я в любой момент могу рассыпаться.

— Это счастье, что у вас такая любовь.

— А разве у вас с Дэвидом не так?

Я не могла ничего сказать и только кивнула.

— Хорошо, что ты вышла за Дэвида, — сказала она. — Джонатан очень похож на отца… Дэвид совсем другой.

— А ты думаешь, Дикон безупречный человек?

— О, далеко нет. Я очень быстро разглядела слабости Дикона. Странно, что я полюбила их больше, чем добродетели других людей. Джонатан очень напоминает мне Дикона в молодости. Я думаю, они с Миллисент составят хорошую пару. Семья Петтигрю хочет этого. Их брак объединит финансовые интересы, а к тому же лорд Петтигрю, как мне кажется, тесно связан с другой их работой.

Ну ладно, поговорим о нас.

Две будущие мамы, да? А что говорит об этом Дэвид?

— Я еще не сказала ему.

— Как! Ты ему не сказала? Значит я первой узнала?

— Но ты мне не сказала первой, — упрекнула я.

— Честно говоря, меня это чуточку смущало… в моем возрасте и положении — взрослый сын и замужняя дочь.

Мне казалось, это как-то неловко.

— Что ты, мама, глупости.

— Вот погоди, Дикон узнает твои новости и придет в восторг. Он всегда хотел внука. Мне больше хочется девочку. — Она ласково посмотрела на меня, и я обняла ее. — Девочки, вообще-то, ближе к матери, — добавила она.

В этот момент я почувствовала страстное желание разрыдаться и поведать ей все, что случилось. Она погладила меня по голове:

— Не нужно бояться, Клодина. Я чувствовала последнее время, что ты немного нервничаешь.

— Нет, нет… — ответила я. — Не в этом дело. Просто я, очевидно, слишком поглощена этим.

Она искренне посочувствовала мне.

Разговор с Дэвидом явился для меня тяжким испытанием. Все могло быть иначе, если бы я не сомневалась, что ребенок от него, если бы я никогда не ходила в Эндерби и не поддалась своим чувствам, если бы тот дом не впился в меня своими щупальцами…

Опять я винила во всем дом, винила все что угодно, только не собственную слабость.

Я согрешила и должна расплачиваться за свои грехи. Дэвид взял мои руки и поцеловал их.

— О, Клодина, я ждал и надеялся… такая чудесная новость.

И ты тоже счастлива, да? Ты ведь хочешь иметь ребенка?

Конечно, хочу… иметь своего младенца.

— Нашего, Клодина.

Я слегка поежилась. Мне так хотелось высказаться, освободиться от бремени вины. Но нет, мне придется нести его одной… до конца жизни.

Я не могла сказать Дэвиду больше, чем сказала матери.

Что за праздник был в этот вечер! Всем сообщили о наших новостях.

Софи уговорили присоединиться к общему столу. Ей сказали, что это особый случай. Сабрина тоже спустилась. Она выглядела довольно изможденной: зима оказалась для нее тяжким испытанием, и она проводила большую часть времени в постели.

Когда мы уселись за стол, Дикон произнес:

— Я хочу сделать заявление. Мы должны выпить за новоселов, которые очень скоро появятся в Эверсли.

Сабрина и Софи внимательно слушали его.

Тут Дикон указал рукой сначала на мою мать, а потом на меня.

— Мы с Лотти ожидаем ребенка. Клодина и Дэвид тоже. Сегодня самый благословенный день. Одно известие было бы достаточным поводом для праздника, а два — это уже настоящее ликование. За здоровье будущих матерей нужно выпить самое лучшее вино, которое есть в подвалах.

Да благословит их Бог и пусть исполнятся все их желания.