— Просто мы знали координаты бункера.

— Тоже, небось, из базы GNews? Или по служебной линии? Нет, это вы GNews хакнули. Как вы все-таки это делаете?

— Я точно не знаю… это всё ребята из отдела.

— Знаешь. Ты один и знаешь. С ребятами из отдела мы уже пообщались. Учти, это единственный вопрос, который меня сейчас по-настоящему интересует. Все остальное лирика. Итак. Или я узнаю об этом по-хорошему, или я займусь твоими мозговыми клетками.

— Баг в средовой операционке. Модуль doors SXmod HRTRD-root 99F70A9. Там всё непросто, но если пройти это место, дальше можно влезть в крипто.

— Откуда ты это знаешь? Только не говори, что ты сам нашел TRD-шный баг. Такое бывает раз в десять лет, да и то, если очень сильно повезет.

— Мы вышли на одного парня, который пытался этим воспользоваться. Ошибка нестабильна, влезть в крипто можно только в определенной ситуации, довольно редкой. В этот раз мы два года не могли поймать фишку. Парень был просто психом. Он нашел такой баг! И лопухнулся на чепухе.

— Ясно. Парня вы закопали, а начальство осталось в счастливом неведении. Кстати, почему вы не закопали меня? Зачем была нужна эта идиотская вербовка?

— Убрать тебя после того, как ты публично получил приз? Не смеши. Ты меня и так уморил своей прочувствованной речью. От тебя было нужно, чтобы ты вложил деньги так, как надо. В лежачие акции. Я бы сделал деньги на колебаниях.

— Замечательно. В самом деле, абсолютно законный метод.

— Что теперь со мной будет?

— Ничего такого, чего тебе не понравится. Ты сейчас подпишешь кой-какие документы, после чего… ты не находишь, что засиделся в начальниках отдела? Мне нравится твой стиль. Как насчет совместной работы?

— На кого?

— "Кока-Кола".

— Это серьезно?

— Это очень серьезно. Мы обнаружили взлом еще два года назад, но никак не могли к тебе подобраться. Сначала мы решили, что это работа правительства. Но, поскольку ты работал на самого себя…

— Может быть, ты вколешь мне антидот? Мне надоело лежать с отключенными мышцами. Мне хочется почесать бровь.

— Уже.

— А ты неплохо меня вербанул. Кстати, пощупай мои штаны, я обоссался?

— Да, немного. Мышцы пузыря тоже расслабляются. Да, не забудь про деньги и прочее. Где все это?

— Давай поговорим на эту тему не через Среду. Ты же здесь?

— Сначала мне нужно твое согласие. У меня тоже есть начальство, и оно устало ждать. Его интересует…

— Мне сделано предложение, от которого трудно отказаться.

— Точнее.

— Нет проблем. Всегда Кока-Кола.

— Вот теперь правильно. Всегда Кока-Кола!

Текст написан по заказу кампании "PEPSICO"

В правой руке сумка, в левой поводок. Чертова псина, привычно подумал он, чертова псина. И отпустить тоже нельзя: убежит, и потом ищи-свищи. Особенно здесь, где дети. Он представил себе, как пёс бросается на какую-нибудь малявку — конечно, чтобы облизать ей физию или просто поиграть — и тут же, откуда ни возьмись, выскакивает, как чертик из табакерки, визжащая мамеле, будто режут ее — пес гавкнул, рванул куда-то вправо, так что он еле удержал сворку.

За деревьями играла музыка, время от времени заглушаемая взрывами хохота и ребячьими криками. Сколько же можно, смутно подумал он, сколько же сейчас времени, им уже пора домой. Вообще, сколько времени? Он потянулся было посмотреть на часы, но в правой руке была сумка, а в левой поводок. Чертова псина, привычно подумал он, чертова псина. И зачем я его завел? Толку чуть. Жрет, срет, гавкает, дома ничего сделать нельзя. Да и правильно, зачем дома-то. С такими-то соседями. Господи, ум от жары помутился. Какие соседи? Соседи были на Сходне, а я там уже не живу. Не, коммуналка — это все-таки ужас, что бы там не говорили, то есть, конечно, всякое бывало, и плохое, и хорошее, да и времени прошло — пес опять дернулся, и на этот раз поводок вырвал, — хорошо, что хоть успел наступить, а то ведь убежит, и потом ищи-свищи.

Все, игры кончились, пора наказывать.

Он изо всех сил дернул поводок на себя. Пес было уперся, но он на него прикрикнул, и тот подбежал, поджав уши. Что бы с ним такое сделать, подумал он с бессильной злобой. Высечь поводком, как нюркин папа (тут же вспомнилась Нюрка — папаша драл ее как сидорову козу). Сколько раз он его бил этим самым поводком, и хоть бы хны. Видать, шкура уже дубленая. Прутом? Лучше железным, блин, да где его такой найдешь. А вообще, нуёнафиг, прут, тоже вот, придет же такое в голову, так и досмерти забить можно. Нет, только не до смерти: — пес жалобно заскулил и стал тереться башкой о его брюки. Дурак. Ладно, пошли. Пошли, чертова псина. И отпустить тоже нельзя: убежит, и потом ищи-свищи.

Было жарко. Музыка за деревьями не стихала, но что-то изменилось. Ну да. Боже мой, что они там играют? Неужели это? Не может быть, чтоб это. Он пошел поближе к деревьям, чтобы расслышать мелодию, но пес заскулил: ему как раз взбрендило пописать у кустиков на противоположной стороне дороги. Поганец. И ведь отпустить-то тоже нельзя: убежит, и потом ищи-свищи.

Деревья отбрасывали на дорогу жиденькую, полупризрачную, но все-таки тень. На той стороне жара была совершенно безумной. Пес затормозил у какой-то сухой веточки, долго что-то вынюхивал, скребся, потом, наконец, задрал лапу, и, тряся хвостом, выдавил из себя несколько капель. Чертова псина, привычно подумал он, чертова псина.

Из-за деревьев послышался плач — до боли знакомые детские нюни с хлюпаньем. Он обернулся и от удивления чуть не выпустил поводок: в роще стояла и держалась за живот девочка, ну до того смахивающая на Нюрку, что он спервоначалу чуть было не обознался.

— Дядя, дядя, — захныкала девочка, — дядя. Тут он успокоился — голос был противный, писклявый, но на Нюркин совсем не похож.

— Чего тебе? — спросил он без интереса. Сейчас она скажет, что потеряла какую-нибудь детскую дрянь, какой-нибудь совочек: или совочки у мальчиков, а что там у девочек? — тоже, наверное, какая-нибудь замусляканная пластмаска. И сейчас она скажет, что она ее потеряла, и чтобы я ее нашел, а у меня сумка тяжелая и пес, блин, совсем про него забыл, вот он, хорошо что не убёг, а то потом убежит, ищи-свищи, ори во весь голос — "ко мне!" Как же, "ко мне", это я к нему, а не он ко мне, чертова псина.

— Дядя, дядя, я писять хочу, — ныла девочка, — я штаники снять не могу, там пу-у-уговица, — девочка прыгала на месте, сжимая коленки — видимо, ей отчаянно хотелось по-маленькому. — Я сейчас опи-и-исаюсь, дядя, расстегни мне пу-у-уговицу: дядя, ну пожа-а-алуйста:

Ну слава те, Господи, никакой не «совочек». Пуговица. Сейчас, сейчас, иди сюда, видишь, у меня сумка и пес на поводке.

— Дядя, поди сюда-а, — замотала головой девочка, — мне стыдно, я же под ку-устником писять буду, только ты не смотри:

Нет, нет, конечно. Он привалил сумку к давешним кустам — та завалилась на бок, но тут уж было не до чего: девчонка могла убежать. Сейчас-сейчас. Нет-нет, мы никуда смотреть не будем, правда? Мы только расстегнем пуговичку, да, сейчас расстегнем мы эту противную пуговищу, такую большую, тугую пуговищу, мама своей масюське пришила такую большую противную пу-у-уговицу, да, пу-угуву, такую вот здоровенную пуууу:

Пес в прыжке задел его плечом, так что он еле устоял на ногах. Девочка тихо ойкнула, когда он бросился на нее и с рычанием вцепился ей в ногу. Это было до того неожиданно и нелепо, что он на какую-то долю секунды оторопело зажмурился, и в этот момент по ушам ударил крик — тот самый, знакомый: девчонка орала как резаная.

Так, что это. Господи, голова, голова-то до чего раскалывается. Это все жара, это все кровь к голове. Господи, это еще что. А, пес. Принес сумку. Молодец, хороший мальчик. Так, поводок, где поводок. Боже мой, ничего не вижу, в глазах какие-то мошки. Это от жары, это пройдет. Так, поводок, сумка, есть, все есть. Посидеть бы, да негде, ни одной лавочки на дороге не поставили, сволочи. Ну сейчас такое время — пес сильно потянул за поводок, так что он чуть сумку не выронил.