устал, подушка так явно представилась мне, что я вско-

чил и решил не прекращать поисков хоть до самого

утра.

Нужна система. Крайние дома меня не интересуют,

значит, уже меньше. Тот, в котором тетушка купает

детей, тоже долой со счетов. Однако… в котором же это

было? Я забыл!

Проклиная себя за невнимательность, я снова стал

искать свой дом. К тетушке я наведался еще раз; она

уже укладывала детей. Увидев меня, она бодро вскрик-

нула, схватила тряпку и бежала по пятам до самого

крыльца.

В другом доме я попал на праздник: музыка, пес-

ни, звон посуды. Веселая, пьяная компания так обра-

довалась моему приходу, словно весь вечер только ме-

ня и ждали. Схватили под руки, усадили за стол, и

мне до сих пор неловко, что я отказался.

В следующем доме третью дверь налево открыл сон-

ный небритый мужчина и сказал, что он меня знает,

и, если я еще раз приду к его жене, он переломает мне

ребра.

Свой дом я нашел далеко за полночь, в последнем

ряду. Сегодня утром пошел было в магазин, но вспом-

нил вчерашний кошмар, вернулся и куском штукатур-

ки нарисовал на двери крест.

НАША СЛАВНАЯ КОММУНА

В пятом классе я представлял себе рабочих, тех, что

строят большие электростанции, гигантами в масках

электросварщиков, всецело занятых социалистическим

соревнованием и выполнением норм в процентах.

5*

67

А ведь это люди, это просто люди, такие же ребята,

как я: это Ленька-сибиряк, Тоня с соколиными бровя-

ми, Дима Стрепетов в поезде, мои соседи по общежи-

тию. Здесь меня приняли просто, почти безразлично:

новый жилец — ну и ладно; спросили, с какого я

участка, и пригласили есть суп. Вот с кем я буду

жить:

Петька. Он электрик, с нашего четвертого участ-

ка. Приземистый, плотный, сильный, как борец, с

длинными руками. У него в карманах проволока, изо-

ляция, предохранители, плоскогубцы, и в первый же

день я застал его за милым занятием: он пришивал

пуговицу с помощью клещей и медной проволоки.

Петька объяснил, что так крепче, да и ниток в доме нет.

Вчера Петька мобилизовал наши одеяла, завесил

наглухо окна и предоставил нам на выбор: либо сидеть

в полной темноте, либо убираться к чертям.

Дело в том, что он любитель-фотограф. И я понял,

что такая хорошая жизнь ожидается ныне, присно и во

веки веков…

Петька принадлежит к той категории особо злост-

ных фотолюбителей, которые все делают сами. Фаб-

ричный у него только фотоаппарат «Смена», а все

остальное — увеличитель, фонарь, кюветы, бачки, про-

явители, закрепители — он делает своими руками.

Прежде чем напиться воды, нужно мыть кружку горя-

чей водой. Химикаты всюду: на столе, в шкафу, под

кроватью. Карточки нужно сушить, и Петька расклады-

вает их на наших постелях, на подушках. Нужно де-

лать глянец, и он заклеивает карточками оконные стек-

ла. Потом карточки не отлипают, поэтому два стекла

у нас выдавлены и завешены нашими же полотенцами

(свое Петьке нужно, чтобы вытирать руки).

Тарелок для пищи у нас две, остальные заняты под

фотографии. Утром я нечаянно посолил кашу гипосуль-

68

фитом и долго не мог по-

нять, откуда такой стран-

ный вкус. Петька кашу

отобрал, выбросил в вед-

ро, успокоил, что гипо-

сульфит не очень ядовит,

и пообещал сделать мне

замечательные фотогра-

фии. Он всем обещает.

К у б ы ш к и н. Его

звать Сергей, но имя ему

не идет: он Кубышкин,

и все его так по фамилии

и называют. Спокойный,

самостоятельный, удивительный копуша: он все время

чего-то копается и копается в своих вещах, книгах, по-

суде. Даже когда он сидит без движения на кровати,

кажется, что он копается и бурчит.

Кубышкин, во-первых, арматурщик, во-вторых,

большой гуляка. Домой он приходит, только чтобы по-

копаться и что-нибудь перехватить. Иногда, по словам

Петьки, он и не ночует.

Вся тонкость в том, что Кубышкин сейчас занят

щепетильным делом: он женится. Петька сразу же мне

поведал, что Кубышкин — славный парень, но дурак:

сам гол как сокол и влюбился в такую же девушку из

общежития. Уж если бы Петька женился, он взял бы

невесту из иркутских кулаков, с избой и коровами, обо-

рудовал бы первоклассную фотолабораторию, пил по

утрам чай со сливками и ел бы яичницу с колбасой.

Вопрос с женитьбой, очевидно, продвигается, пото-

му что Кубышкин по всякому поводу говорит: «Мы с

Галей». Вечером эта Галя впервые пришла с ним, и мы

безжалостно ее осмотрели.

Она оказалась маленькой, щупленькой, застенчи-

69

вой. Лицо совсем уж некрасивое, бесцветное, серое. Ру-

ки она не знала куда спрятать — неуклюжие, крас-

ные. Она разнорабочая, у нее всего пять классов обра-

зования.

Когда отворилась дверь, сначала вошел Кубыш-

кин — гордый, самостоятельный, небрежный, а потом

уже за ним, за его спиной, оказалась тихая, испуган-

ная Галя. Мы усадили ее на табуретку. Кубышкин не-

зависимо копался, громко говорил с нами:

— Завтра сдаем большой блок… Петька, где зерка-

ло? У тебя лезвия есть? Степан уехал в отпуск, ты слы-

шал?

А она сидела на краешке табуретки, ссутулившись,

и молчала, словно ее и не было. Тихая-тихая, скром-

ная-скромная, беззащитная и все пыталась спрятать

ноги в стоптанных, перекосившихся туфлях довоенно-

го фасона.

Кубышкин и Петька обо всем переговорили, посмот-

рели свежие фотографии,

негативы. Потом Кубыш-

кин взглянул на стену и

сказал:

— Галя, пошли.

Она встрепенулась,

прошептала: «До свида-

ния», и пошла за ним

преданно и послушно.

Захар Захары ч.

Но третий жилец нашей

комнаты необычный. Ему

шестьдесят лет. Пред-

ставьте себе высокого,

подтянутого, с воен-

ной выправкой пожилого

мужчину. Добавьте со-

вершенно седую голову,

седую как лунь. Но седи-

на так не вяжется с ним,

что кажется — это прос-

то льняные белые воло-

сы, которые к тому же

приятно вьются. И толь-

ко потом с удивлением

замечаешь, что волосы

белы от старости. Но ста-

рым Захара Захарыча

назвать нельзя: он всег-

да гладко выбрит, черты

лица у него крупные,

энергичные; мясистый

нос. Наш Захар Заха-

рыч — водитель семитон-

ного самосвала «МАЗ-

205», человек с соро-

калетним стажем шо-

фера.

Я еще не узнал его как следует, потому что он боль-

шую часть дня находится в гараже; работал он и в во-

скресенье. Петька рассказал, что он старый коммунист,

то ли с 1918, то ли с 1919 года, водил в революцию бро-

невик, в Отечественную войну пошел добровольцем

на фронт и выдержал всю блокаду Ленинграда. Там

у него погибла вся большая семья, и с тех пор он