— Что здесь происходит? — раздался за спиной женский голос. — Что за грохот?
Гюнтер резко повернулся. В дверях ванной стояла голая мокрая горничная. Ее поза, обнаженное тело настолько ярко ассоциировались с ночными суккубами, что Гюнтер растерялся.
— Да вот… — пробормотал он, комкая в руках пиджак. Упал… Нога у меня…
Он швырнул пиджак в свободное кресло.
Горничная проводила пиджак недоверчивым взглядом, затем подошла к окну и выглянула на площадь, перевесившись через подоконник.
— Петер подметает! — хихикнула она. — Привет, Петер!
Она замахала рукой.
Гюнтер схватил ее за плечи и оттащил от окна.
— Ты бы еще на площадь голой выбежала!..
— А что такого? — снова хихикнула горничная и спросила: — Так что у тебя с ногой?
Гюнтер показал. Она посмотрела на ногу, покачала головой, поцокала языком.
— Где тебя так угораздило? Обожди немного, я сейчас.
Она подхватила платье и скрылась в ванной комнате.
И не успела дверь за ней закрыться, как Гюнтер снова выглянул в окно. Кота на карнизе уже не было. Единственное, что он успел заметить, так это раскрытый белый, красными цветочками, зонтик, наполовину торчащий из-за угла гостиницы почти у самой мостовой. Зонтик захлопнулся и исчез за углом. Гюнтер ошарашенно обвел взглядом площадь. Петер, встретив его взгляд, перестал подметать, улыбнулся, подмигнул, и Гюнтер непроизвольно отпрянул от окна.
В голове царил полный сумбур. Коты, суккубы, метлы, горничные-двойняшки, осиновые колы, еретики, младенцы, вурдалаки… В памяти всплыл силуэт горничной в проеме двери ванной комнаты, и Гюнтер запоздало поежился.
Он еще раз внимательно прошелся взглядом по комнате. Под журнальным столиком стояли босоножки и еще одна, теперь уже настоящая, дамская сумочка. Не раздумывая (горничная в любой момент могла войти), он выдернул из-за лацкана пиджака иглу-микрофон и хотел воткнуть ее в подошву босоножки. Но, подняв босоножку, даже не стал пытаться. Босоножка была как гиря, подошва из цельного куска дерева — очередной стон моды, докатившийся то ли из средневековой Японии, то ли из застывшего во времени Тибета. Гюнтер поставил босоножку на место и воткнул иглу под монограмму на сумочке. Конечно, сумочка бывает с хозяйкой реже, чем босоножки, но выбирать не приходилось. Тем более, что он вообще не был уверен, стоит ли это делать. Так, для проформы.
Из-за двери ванной комнаты доносился ритмичный звук надуваемого платья. Гюнтер вздохнул и набросил на себя халат.
Через минуту из ванной комнаты появилась одетая горничная, платье на ней нелепо пузырилось. Она подошла к Гюнтеру почти вплотную, снова критически осмотрела ногу и приказала:
— А ну садись! Садись, садись…
Он сел в кресло. Горничная взяла сумку и опустилась возле его ног на колени.
— Так болит? — спросила она, ощупывая ступню.
— Не очень… — поморщился Гюнтер. — Как тебя зовут?
Горничная бросила на него изумленный взгляд и рассмеялась.
— Линда. Между прочим, мы вчера утром знакомились.
«Действительно, было такое… — вспомнил Гюнтер. — Только, может быть — суккуба Линда?» Он изобразил на лице смущение.
— Ничего страшного, — подвела итог осмотра Линда.
— Сейчас мы ее разотрем чудодейственной мазью, и все как рукой снимет.
Она достала из сумочки баночку с ядовито-зеленой мазью и стала наносить ее на ногу. Гюнтер поморщился. Вид «чудодейственной» мази вызывал почему-то воспоминание о детских пальчиках, зафаршированных в колбасу из ужей. Ему остро захотелось, чтобы горничная побыстрее ушла, и он смог бы заняться делом.
Ногу от втираемой Линдой мази стало покалывать, а затем она постепенно занемела, как от анестезина. Несмотря на энергичный массаж, ступня не разогрелась, а наоборот похолодела; кожа на ноге побледнела, словно в составе мази было что-то отбеливающее, сквозь нее ярко высветились сине-голубые вены.
— Ну-ка, попробуй ступить, — предложила Линда.
Гюнтер встал и чуть не упал. Боль исчезла, но появилось странное ощущение необычной легкости в ступне. Он прекрасно чувствовал ногу и контролировал ее, но в то же время она как бы зажила своей жизнью — стала легкой до невесомости и, более того, ее словно что-то подталкивало вверх. Гюнтеру показалось, что натри ему Линда и вторую ногу, он бы воспарил над землей и смог ходить по воздуху.
— Огурчик! — заключила Линда, пряча баночку с мазью в сумочку. — Повязку можешь не делать. К вечеру забудешь, какая нога у тебя болела.
— Спасибо, — неуверенно поблагодарил Гюнтер.
Покачиваясь с пятки на носок он пытался приноровиться к новому качеству ноги.
Линда фыркнула.
— Пока! — небрежно попрощавшись, она закинула сумку через плечо и направилась к двери. Бесформенная пена платья скрипела, шуршала и пузырилась аэростатом индивидуального пользования на каждом шагу.
— А как насчет сегодняшнего вечера? — спросил вслед Гюнтер, страстно желая, чтобы его не было.
— Завтра, птенчик. Сегодня я занята.
— Дежуришь в ночь?
— Нет. Просто сегодня полнолуние, — многозначительно сказала она и, противно скрипнув платьем по филенке двери, вышла.
Гюнтер поморщился как от зубной боли. «Черт бы вас всех побрал с вашей таинственностью и многозначительностью!» Он подождал, пока шуршание платья в коридоре не стихло, и запер дверь на ключ. Затем быстро извлек из сумки идентификатор и попытался найти на полу следы кота. Практически все следы они с Линдой затоптали, и ему пришлось, ползая на коленях, прощупать идентификатором чуть ли каждый сантиметр пола, пока возле журнального столика не нашел два четких отпечатка. И еще ему повезло у подоконника — несмотря на сквозняк идентификатор зафиксировал слабый запах кота. Но, когда Гюнтер вывел результаты съемки на дисплей компа, они оказались ошеломляющими. Следы кота дали семидесятивосьмипроцентную сходимость со следами в мотеле — как это могло быть, Гюнтер не понимал. Отпечаткам положено либо совпадать, либо не совпадать. Впрочем, по пятнам на экране было видно, что следы кота не имеют папиллярных узоров. Где-то Гюнтер то ли читал, то ли слышал, что папиллярные узоры у животных находятся на носу, но кот (или, быть может, коты?) не соизволил ткнуться носом в пол ни в «Охотничьем застолье», ни здесь. Еще большее недоумение вызвал у Гюнтера анализ запаха — вот он-то показал полную идентичность. Такого просто не могло быть. Это не папиллярный узор. Запах любого живого существа варьируется в зависимости от состояния организма, потребляемой пищи, окружающей среды и прочих подобных факторов. И хотя по запаху легко установить, кому именно он принадлежит, абсолютной сходимости быть не может. Одинаково, не меняясь во времени, пахнут только неодушевленные предметы. И то, если к ним никто не прикасается, и с ними ничего не происходит.
На всякий случай Гюнтер загнал в комп проверочный тест; но компьютер оказался в порядке. Так и оставшись в недоумении, был ли это тот же кот, что и в мотеле, или другой (может, они ночевали на одной помойке?), Гюнтер разделся и залез в ванну.
Приняв ванну (душа он не признавал и пользовался им только в крайних случаях, как в мотеле), он приступил к бритью. Как и надеялся, на щеке уже почти ничего не было, кроме легкой припухлости. Но для верности после бритья он сделал массаж. Сейчас хорошо бы поспать, прежде, чем горничная принесет кофе, но из-за Линды он ночью не смог поработать, и теперь нужно было наверстывать упущенное.
Набросив на себя халат, он вышел из ванной комнаты и достал из сумки приемник. Затем соединил его с компом на обратную связь, сел в кресло за журнальный столик и стал прослушивать вчерашние записи. Комп самостоятельно снимал кристаллозапись, отсекал пустые места и посторонние шумы и, ведя хронометраж, включал воспроизведение только при человеческой речи и в достаточной степени идентифицируемых звуках.
В общем-то Гюнтеру не очень повезло с «клопами». Хотя кое-что он все-таки узнал. Но это кое-что только еще больше запутало дело.
