Дойдя до конца коридора, я обнаружил шахту лифта и рядом с ней лестничный марш. Не став рисковать — судя по тому, что видел вчера, лифт управлялся не из кабины, а с пульта «регистраторши», — я поднялся по лестнице на второй этаж и прошелся по его коридору. Здесь были такие же палаты, как и на первом этаже. На третьем этаже, поняв бесполезность праздного хождения, я уже более внимательно вглядывался в лица лежащих пациентов и персонала, пытаясь найти Татьяну, но ее среди них не было.

На четвертом этаже я чуть было нос к носу не столкнулся с Еленой. Она выскочила из лифта — вся какая-то возбужденная, не в себе — и, вихрем промчавшись по коридору, влетела в одну из комнат, сильно хлопнув дверью. Настолько сильно, что дверь снова приоткрылась.

Вовремя посторонившись, чтобы не столкнуться, я спокойным шагом последовал за Еленой и, обнаружив у стены каталку, стал у нее, делая вид, что поправляю простыню. А сам краем глаза заглянул в комнату.

Впервые я увидел не палату, а кабинет. За столом, вполоборота ко мне, сидел пожилой мужчина с непроницаемым лицом, естественно, в халате и шапочке, сбоку, на подоконнике, пристроился еще один врач помоложе, который с кислой миной смотрел на Елену, сидевшую напротив пожилого, что-то возбужденно ему доказывая.

— Как вы можете… — срывающимся голосом лепетала Елена. — Вы же обещали… В моем контракте записано, что оболочку матери вы предоставите мне… Я ее только что встретила, поздоровалась… А она… Смотрит на меня стеклянными глазами… Не она… Вы отдали оболочку другому…

— Успокойтесь, — сказал пожилой, и молодой при этом поморщился. — Да, такой пункт есть в вашем контракте. Но там не сказано, что оболочка Татьяны Рудчук будет предоставлена только вам и исключительно вам. Это во-первых. А во-вторых, учитывая сложившиеся обстоятельства с вашим знакомым, у которого вы остановились, вам сейчас лучше не появляться в городе.

— Но… Но я съехала с его квартиры! — почти истерично выпалила Елена.

— Кстати, хорошо, что вы зашли, — продолжил пожилой, будто не услышал ее реплики. Он открыл ящик стола, достал лист бумаги и желтую карточку. — Вам выдается новый пропуск. Распишитесь.

Елена размашисто расписалась.

— А старый сдайте.

Машинально Елена отдала старую карточку и взяла новую.

— И что мне это дает? — вдруг недоверчиво спросила она.

Ее собеседник спрятал старый пропуск в стол и сказал:

— По новому пропуску вы не сможете выйти из здания Центра.

— Что?.. — возмущенно задохнулась Елена. — Да вы что здесь… Меня… Арестовали?!..

— Зачем столько эмоций, — мягко проговорил пожилой. — Это для вашего же блага.

— Да я… Да я… — начала вставать Елена, но тут сидевший на подоконнике врач стремглав подскочил к ней сзади и приложил к затылку какой-то черный диск. Елена обмякла и упала лицом на стол.

Меня будто парализовало. Бешено заколотилось сердце, тело сковал столбняк. Убили?! Я не мог сделать ни одного движения, а только стоял и во все глаза смотрел на сидящее на стуле тело Елены, лицом на столе с раскинутыми по столешнице руками.

— Зачем? — недоуменно спросил пожилой.

— Тебе что, еще одного трупа девицы, выбросившейся из окна заброшенной стройки захотелось? — ядовито отрезал молодой.

Волосы на голове у меня зашевелились. Полгода назад местная пресса дала информацию о трупе девушки, которая то ли выбросилась, то ли была выброшена предположительно с седьмого-восьмого этажа «стройки века». Следственные органы просили помощи у населения в определении личности девушки. Ну и, естественно, расследование результатов не дало.

— На сколько ты ее? — равнодушно спросил пожилой «врач».

— На пятнадцать минут.

У меня отлегло от сердца. Кажется, жива…

— И что ты предлагаешь?

— Как всегда.

Пожилой достал из стола карточку Елены, посмотрел.

— Но у нее третий класс!

— Мог бы и не смотреть, — желчно хмыкнул молодой. — И так по телесам видно. Ничего, оболочку пока подключим к искусственному питанию, а сознание модифицируем на досуге. А через недельку восстановим в прежнем виде — вряд ли на третий класс кто позарится — и определим в подсобный персонал.

— Хорошо, — согласился пожилой. — Зови санитара.

Молодой «врач» выглянул в коридор, увидел меня и кивнул.

— Как раз кстати. Завози каталку.

Как сомнамбула я ввез каталку в кабинет и помог уложить на нее тело Елены. Тело было мягким, податливым, и я, подхватывая его под мышки, почувствовал биение сердца. Жива…

В сопровождении обоих «врачей» я доставил Елену в зал, напоминающий операционную, и перенес тело на стол. Сердце опять тревожно забилось, и я стал украдкой оглядываться по сторонам, в поисках чего-нибудь потяжелей. Ничего подходящего не увидел, кроме уложенного на тележку штабеля уже знакомых мне прозрачных коробочек со светящимися, подрагивающими шариками. В крайнем случае сойдет и это — пусть только кто-то из вас возьмет в руки скальпель!

Но никаких хирургических инструментов они в руки не взяли. Молодой «врач» подтянул висевшую на кронштейне над столом хромированную полусферу к самому лицу Елены и нажал на ней красную клавишу. Призрачный фиолетовый свет залил лицо Елены, она глубоко, вымученно вздохнула и задышала ровно и спокойно. Призрачный свет погас, в полусфере что-то щелкнуло, открылось прямоугольное окошко, и оттуда выдвинулся прозрачный коробок с оранжевым, дрожащим мячиком-шариком.

Пожилой взял коробок, посмотрел на еле заметную тарабарскую надпись на его грани, кивнул и поставил коробок в штабель.

— Комплект, — сказал он и обернулся ко мне. — Отвезете его, затем вернетесь и доставите оболочку в сто шестнадцатую палату.

— Куда отвести? — спросил я и понял, что сморозил глупость. Думать нужно, прежде чем открывать рот!

Пожилой «врач» недоуменно воззрился на меня, но тут же спохватился.

— Ах, да… Надо бы вообще на одиннадцатый, но там сейчас занято… Доставьте в долгосрочное хранилище, потом разберемся.

С трудом сдерживаясь, чтобы не побежать, я неспешно выкатил тележку в коридор, подвез ее к лифту, вызвал кабину. Ах, Елена, Елена, мать продала… Дверь лифта закрылась за мной, и здесь я к своему ужасу обнаружил, что кнопок в кабине нет. Мысли лихорадочно заметались, и я, скорее интуитивно, подсознанием вспомнив, как пользовался вчера лифтом «медбрат», толкавший такую же тележку, громко сказал:

— В хранилище. На двенадцатый.

Кабина послушно поползла вверх.

Кажется, я начинал кое-что понимать. Голова заработала на удивление четко и ясно. Нет, на вопрос: кто и почему создал в нашем городе этот странный Центр по делам беженцев — я ответить не мог. Слишком скудны исходные данные. Но вот чем в Центре занимались — мне стало ясно. Только дураку после услышанного и увиденного мною будет непонятно, что такое оболочка, и что находится в маленьких прозрачных контейнерах. По-научному говоря, в Центре производили изолирование сознания от тела. Верующий бы сказал: извлечение души… При этом работали исключительно с беженцами — кто будет искать незнакомого человека в чужом городе? Как использовались тела, я более-менее представлял — встретил сегодня утром не Татьяну, а лишь ее оболочку с чужим сознанием. А вот что делают с изолированным сознанием, мне станет окончательно ясно с минуты на минуту, хотя невеселые догадки в этом направлении были. Хранилище. Все по аналогии с нашей страной. Тела государству нужны, чтобы посылать их на гражданские войны. А твой интеллект никого не интересует. Хоть закопай его, хоть выброси.

Кабина лифта остановилась, двери открылись, и я вкатил тележку в огромный зал, уставленный ровными рядами стеллажей до потолка, на полках которых пылились десятки, сотни, тысячи экранированных людских душ, никому не нужных. Святая святых для нормального человека и долговременное хранилище, а точнее, свалка отбросов для основателей Центра. И где-то среди этого сонма подрагивающих, светящихся, замкнутых в контейнеры людских индивидуальных вселенных находилась и душа Татьяны…