«Ха! Волнение среди крестьян, — с раздражением дума Деспот, — это всё равно, что волнение среди кабачков!»

Он подумал, стоит ли вырезать несколько соседних деревень, чтобы показать будущим бунтовщикам неизбежность провала любых бунтов, но затем решил, что это не поможет. Восстание, возглавленное светловолосым крестьянином, имени которого Деспот не запомнил, было подавлено, и не было причин сомневаться, что повторение подобного закончится тем же. Его шпионы не смогли выявить нового лидера и для верности убили несколько сот крестьян, чьи мозги состояли из чего-то большего, чем простая грязь.

Деспот посмотрел на казнь со свежим интересом. Оглядел толпу.

Конечно же, его подданные любили его: об этом знали все. И всё же иногда его удивляло, почему люди так скупы в проявлениях своего восторга? Может, они не хотят казаться навязчивыми? Да, скорее всего это и было причиной.

Новая удовлетворённая улыбка осветила его лицо во всю ширину.

Высоко в небе, не видимый ни Деспотом, ни придворными, ни собравшимися крестьянами, ни палачами, ни теми, кто корчился от боли на эшафоте, летел, подставляя свои крылья восходящим потокам воздуха, кроншнеп.

Немного погодя он повернул и полетел прочь от Эрнестрада и, если бы кто-нибудь наблюдал за ним, уже очень скоро его не стало бы видно в ослепительно голубом небе Альбиона.

* * *

Маги решили сделать этот день дождливым, хотя и забыли предварительно сообщить об этом двору Деспота в Эрнестраде или передать информацию лидерам армии. В таких случаях они с готовностью объясняли, что предпочитают сохранять свои тайны, иначе, если секреты станут известны непосвящённым, они потеряют свою силу. Деспот верил им безоговорочно, а, следовательно, верили и все остальные.

Здесь, в северной части Альбиона, обычно сухая земля обычно была совсем сухой даже на дне оврагов, а теперь ноток дождевой воды с грохотом нёсся по узкому руслу, увлекая за собой камни, вырванные с корнем кусты и ветви упавших деревьев. По небу серому с пурпурным оттенком из конца в конец неслись с невообразимой скоростью тучи.

Колоссальные грозовые разряды изо всех сил старались разорвать небо пополам, словно желая впустить в Альбион всю огромную массу неведомого, что таилась за горизонтом, и залить всё вокруг морем холодной пустоты. Вспышки молний беспорядочно освещали землю то здесь, то там, высвечивая силуэты измученных деревьев, отчаянно сопротивляющихся яростным атакам бури.

«Хорошо, что ветер здесь не такой сильный, — мрачно подумал Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган. — Это — самое хорошее, что можно сказать в таком месте».

До того он спокойно шёл по сухому руслу, наигрывая на своей флейте и прислушиваясь к причудливым звукам эха, отражающегося от стен оврага, а потом вдруг совершенно внезапно разразилась буря. Сначала он не обращал на не внимания, даже пытался имитировать на своей флейте неожиданные раскаты грома. Эта игра дала ему пару новых идей, и он чрезвычайно увлёкся. Но теперь он заметил в шуме бури новый компонент: злобный рычащий звук, доносящийся из-за спины, и обернувшись, обнаружил приближающийся к нему поток грязной серо-коричневой воды.

Вот так он оказался сидящим на маленьком уступе скользкого глинистого склона, держась одной рукой за чахлые кусты, а другой пряча от дождя под плащом свои драгоценные инструменты. Его мягкие кудрявые рыжие волосы прилипли к голове — шляпа с пером, которую он обычно носил, давно была потеряна. Он вымок, продрог, ему было очень неуютно. Если дождь будет идти долго, склон оврага подмоет и он неизбежно окажется в сумасшедшем потоке, беснующемся внизу. Кроме того, он боялся уснуть. Он стал петь песни, которые не любил — песни, сочинённые другими певцами, и раздражение, вызываемое ими, не давало ему уснуть. Он был рад, что никто не слышал его.

Он получил своё имя, Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган, ещё будучи маленьким мальчиком, от старой певицы, которая зашла как-то в его деревню. Он был очень удивлён её появлением, так как не предполагал, что кроме скотов-эллонов (которые, как он считал, приходили из некого потустороннего мира), на свете существуют ещё какие-то люди, не считая нескольких сотен жителей деревни. Он с изумлением наблюдал, как она сидела, скрестив ноги, на пыльной земле, а её узловатые пальцы с необычайной быстротой перебирали струны арфы. Она улыбалась ему, и глаза на её морщинистом лице сверкали, словно излучали свет, когда она пела баллады о странных местах, находившихся далеко-далеко от их маленькой деревни. Сначала он подумал, что эти песни были как истории, которые рассказывали его родители, или старшие дети, когда ему было трудно заснуть, но затем понял, что в них говорилось о настоящих людях и действительно происходивших событиях.

И врата открылись для него. Альбион оказался больше, чем окрестности его деревни. Это был огромный мир, населённый тысячами и тысячами людей, живших в бесчисленных деревнях, похожих на его собственную. Этим миром правил непобедимый Дом Эллона из огромной деревни под ил званием Эрнестрад. Лидером эллонов был Деспот, чьи капризы и жестокость не имели границ. Так было всегда, но он единственный из всех слушателей певицы обратил внимание на важную деталь: ни в одной песне не говорилось, что так будет всегда.

Старая женщина прочла это на его лице и понимающе кивнула.

Его разум прошёл через заветные врата и почувствовал себя хорошо во внешнем мире. Первое, что он там увидел, были новые врата, которые старая певица осторожно приоткрыла перед ним. Он робко вошёл и обнаружил, что люди и местности могут иметь имена. В её песнях герои и героини не были описаны, как «…та, которая имела широкие плечи и широкие бёдра, у которой были длинные волосы и пышная грудь и которая родила четверых детей человеку с чёрным волосами и хромой ногой». У них были имена. Некоторые имена имели значение, другие — ничего не значили и только помогали отличать одних людей от других — сама идея отличия, ранее была неведома ему. Он тотчас стал давать имена людям, окружавшим его, и обнаружил, что может представлять себе их по этим именам, даже когда их не было рядом. Конечно, он сохранял всё придуманное в секрете, будучи по-детски твёрдо убеждённым, что совершает великий грех и немедленно будет наказан, если взрослые узнают об этом.

Новые врата открыли ещё более широкие просторы. Некоторые из людей, о которых пела певица, уже умерли. Смерть тоже оказалась совершенно новым понятием для него. Ведь жизнь длилась довольно долго, и с течением люди явно изменялись. По телу и лицу певицы было вид что она жила даже тогда, когда он сам ещё не родился, встречал нескольких людей, тела которых достигли этого состояния, и его, конечно, интересовало, что же станет с ними потом. Но он не мог вспомнить никого в деревне, кто бы перешёл через этот порог. А когда он смотрел через врата, в голове его созрел вопрос: «В деревне постоянно рождаются дети, но нас не становится больше. Может, это означает, что часть людей исчезает, чтобы освободить им место?» За этим тут же последовал ещё один вопрос. «Я — сын своих родителей, но они, безусловно, тоже имели родителей? Что же случилось с родителями родителей? Где они?»

Потом он спрашивал об этом многих взрослых, включая своих родителей, но они лишь с недоумением смотрели на него: было очевидно, что они считают этот вопрос совершенно бессмысленным, типа «почему яблоко?» или «где нигде?» Тогда он решил разыскать старую женщину и расспросить её об этом. И вдруг обнаружил, что она уже ждёт его. Пока он говорил, её пальцы легко и беззаботно перебирали струны арфы, а на высохших черепашьих губах играла улыбка.

— Ты певец, — сказала она, выслушав его. — Ты рождён быть певцом.

Вот тогда-то он и получил имя Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган, которое, как она объяснила, означало «маленький мальчик, удивившийся, что другие люди открыли для него врата», и добавила: если он хочет узнать, что находится за другими вратами, он должен приучить себя использовать полное имя лишь для формальных целей и даже думать о себе, используя лишь один из его элементов. Он выбрал наугад последнее слово — Реган, и она вновь улыбнулась.