...На похоронах Андрея Евгеньевича несколько пришедших проводить его друзей, связанных с ним увлечением альпинизмом или совместной работой (а было их всего 5 человек), от меня впервые услышали о той стороне деятельности отца и сына Шевалёвых, которая стала предметом нашей с Вами переписки. Они восхитились великой скромностью и даже будничностью, с которыми Шевалёвы по велению совести и нравственного долга помогали людям, нашедшим в них своё единственное спасение от зверства оккупантов.

Смерть Андрея Евгеньевича лишает меня возможности отыскать ещё хоть ниточку, ведущую к кому-нибудь из тех, кто нашёл своё спасение в больнице. Андрей Евгеньевич попытался это сделать. В своих поисках А. Е. получал отказы, которые иногда бывали мотивированными, хоть и малоубедительными (“не помню! не знаю!”), а иногда и ничем не мотивированными (“ни о чём свидетельствовать не буду!”)...

Возврат к событиям тех тяжких лет, поиски свидетелей и участников сильно разбередили душу Андрея Евгеньевича. Он жаловался мне, что плохо стал спать... В конце ноября Андрей Евгеньевич мне позвонил и сказал, что к нему приходил интервьюер с телеоператором из фонда Спилберга. Они, по его выражению, мучили его в течение двух часов вопросами и съёмками и довели до полного изнеможения...

Я уверена, что Вы приложите максимум усилий для положительного решения вопроса. Очень этого хотелось бы в память об этих замечательных людях и в знак признания их бескорыстного благородства и человеколюбия”.

Добрались настырные спилберговцы до Андрея Шевалёва 20 ноября 1998 года, за две недели до его гибели. Не хочется думать, что их визит оказался роковым. Накануне смерти 79-летнего профессора многое сошлось. В квартире А. Е. по просьбе его знакомого проездом через Одессу остановились на несколько дней родственники этого знакомого в количестве трёх взрослых, двух детей и двух собак. “Покой нам только снится”. Андрей Шевалёв недомогал, вечером сделал себе укол (он всегда полагался только на себя, не на врачей), а ночью, как писала мне В. Коган, “захрипел и уже не смог ответить своей жене. Она, Валентина Андреевна, и сообщила мне наутро о его смерти.

По воле А. Е. его должны были кремировать, а прах захоронить в могилу матери... На кладбище было всего несколько человек... То немногое, что говорили об А. Е., было светло и прекрасно и вовсе не потому, что над могилой. Он был добр бескорыстной высокой человеческой добротой, лишённой елея. Никто из присутствовавших не знал, что делали Шевалёвы во время оккупации Одессы. Даже Валентина Андреевна не знает того, что рассказал мне А. Е., он никому этого не говорил, так как делал то, что соответствовало его человеческой сущности и было для него так же естественно, как потребность есть, спать, дышать. Возможно, если бы не твоя инициатива, приумноженная возникшим ко мне расположением (прости за нескромность, но говорили, со слов А. Е., другие люди, в том числе Валентина Андреевна), подробности тех событий канули бы в Лету”.

А видеокассета с воспоминаниями А. Шевалёва сыграла свою роль в побуждении Лилии Золоторевской дать решающее, поскольку исходит от спасённой еврейки, свидетельское показание.

Тут действие проносится по двум континентам, трём странам, четырём городам.

16.11.1999. В. Коган - мне: “В начале лета Зоя Исаковна Гербзон, давнишняя приятельница А. Шевалёва по телефону просила меня встретиться с подругой родственников её мужа, приехавшей из Сан-Франциско и интересующейся фактами и фотографиями из больницы тех времён. Я отослала её к А. М. Пасечниченко”.

В Сан-Франциско жили одесситы Лев Думер, коему шёл девятый десяток, и его жена Лидия. Люди пылкие, память и благодарность в них неистовы. В своей квартире отвели комнату под собственный музей Холокоста. Собирают материалы, пишут в газетах, от захолустных до известных, не боясь ни собственного запала, ни ошибок в подробностях, ни цифр неточных. Зато читают американские одесситы и отзываются свидетели событий, и открываются имена спасённых. Думеры ведут своё расследование и узнают о Лиле Шарканской (по отцу) - Раппапорт (по матери), а сегодня Золоторевской.

Лиля - живое подтверждение праведного деяния Шевалёвых; её свидетельство Яд ва-Шему всех важней. Имя Лили обнаружили В. Коган и А. Пасечниченко в записках А. Шевалёва 1977 года, найденных в музее больницы. В. Коган упросила А. Е. ради памяти об отце искать Лилю. Кто-то сказал, что она жила в Киеве и уехала в Израиль. А. Е. через свою киевскую родственницу хотел что-либо выяснить - не вышло. Катя Гусарова писала В. Коган в марте 1999 г.: “Попытаюсь найти Лилю Шарканскую в Израиле через министерство иностранных дел” - тоже не вышло. А в Одессе Л. Дусман, он тоже ищет Лилю, и он общественный деятель и среди обратившихся к нему объявляется Л. Удалова, которая, оказывается, знает Лилю, которая, оказывается, живёт в США. В своей книге “Помни! Не повтори!” (Одесса, 2001 г.) Л. Дусман говорит, что он нашёл в США Лилю и 20 марта 2000 года послал ей видеокассету Андрея Шевалёва. Возможно, через Думеров, как пишут они сами и Лиля.

05.12.2000. Думеры - Яд ва-Шему: “Дорогие друзья! Мы, Лев и Лидия Думер - одесситы! В нашей семье в годы оккупации погибло 6 человек... Страшная трагедия акта Всесожжения евреев, которого не знала История Человечества... обязывает нас неутомимо работать над историей Холокоста в Одессе! Посылаем Вам... наше исследование под названием “Одесский Шиндлер - русский Праведник мира”. Мы уверены, что наше исследование окажется достаточным, чтобы Вы присвоили звание “Праведники мира” семье Шевалёвых...

... Нам удалось найти первого свидетеля спасения Шевалёвыми евреев. Это Лиля Золоторевская (по мужу)... Адрес и № тел. в г. Нью-Йорк...”

11.01.2001. Катя Гусарова - Лилии Золотаревской: “В годы нацистской оккупации Вам помогли спастись... Мы хотели бы получить Ваш подробный рассказ о событиях тех лет..”.

06.02.2001. Письмо в Яд ва-Шем от Лилии Золоторевской (оно уже мною выше приводилось): “Лев и Лидия Думер прислали нам видеоинтервью фонда Спилберга с профессором Андреем Евгеньевичем Шевалёвым, в котором он вспоминаетобо мне”.

Золоторевская подтверждает своё укрытие в психбольнице и сообщает имена ещё нескольких спасённых евреев. Она пишет, что после спасения Шевалёвыми решила стать, как они, врачом-психиатром, что просит воздать должное отцу и сыну Шевалёвым хотя бы посмертно: “Хочу, прошу, надеюсь, что их память будет увековечена”.

17.02.2001. Думеры - в Яд ва-Шем: “Многоуважаемаяг-жа Катя Гусарова! Отправляя Вам нашу исследовательскую работу о Холокосте в Одессе и о Шевалёвых, мы не сидели сложа руки, а энергично продолжали начатый нами поиск новых свидетелей...

...посылаем Вам заявление Валентины Тендлер из Сан-Франциско о спасении Шевалёвыми её мужа Владимира Тендлера... который прожил под охраной Шевалёвых 811 дней и ночей..”.

Они шлют в Яд ва-Шем показание Вали Тендлер, вдовы Вольфа Тендлера, который много раз после войны рассказывал жене, как в январе 1942 года он по дороге в слободское гетто встретил приятеля Андрея Шевалёва и тот привёл его в психбольницу к своему отцу: “Профессор сказал Вольфу: “Если хотите выжить, запомните: вы слышите, вы понимаете, но говорить не можете... Вы должны симулировать тяжёлого психического больного - рыться в мусорниках, есть под столом, отказываться от еды, вплоть до того, что выбрасывать её и т.д. Только со мной, наедине, я разрешаю вам говорить”... Вольф Тендлер научился сапожничать в мастерских психбольницы, которыми руководил Андрей Шевалёв. На протяжении двух с половиной лет он никогда и ни с кем не говорил - за исключением нескольких раз, наедине со своим спасителем Евгением Александровичем Шевалёвым”.

(В. Коган со слов А. Е. Шевалёва уточняла: “Тендлер, считая себя в больнице в полной безопасности, воспрянул духом и при посещении отделения Андреем Евг. беспечно расспрашивал его о последних новостях. А. Е. на него прицыкнул, объяснив, что подобные разговоры могут стоить им обоим жизни, если кто-нибудь услышит, велел поднять воротник халата (существует какой-то синдром воротника) и дал ещё несколько указаний по симуляции”. Тоже живописные детали).