— Если бы оно попало прямо, то пробило бы череп и вонзилось в мозг, — заметила Ева. — Но оно летело под углом и отскочило от твоей головы. Чуть не в меня, кстати, — пронеслось всего в дюйме над плечом и упало в воду. Я не сумела его подобрать.

— А где мы сейчас? — поинтересовался Рас.

После того как юноша был ранен и лишился чувств, Ева развернула челнок на юг. Зона пламени продолжала расширяться, а Ева даже не представляла, откуда может вынырнуть каноэ с Гилаком. Рас, без сознания, истекал кровью на носу челнока, и женщина чувствовала себя совершенно беззащитной. Постоянно оглядываясь, она гребла изо всех своих слабых сил Гилак, к счастью, так и не появился. При лунном свете Ева гребла не покладая рук, стараясь забраться как только удастся дальше; мимо острова с храмом, и еще целых две мили на юг. Сейчас они находились на левом берегу реки, к югу от озера, достаточно хорошо укрытые от возможных взглядов и с воды, и с воздуха.

Замычав сквозь стиснутые зубы от боли, Рас снова прилег. Он был совершенно немощен, ни на что непригоден. А желудок уже начинал требовать пищи.

Ева смахнула мух, жужжащих над раной.

— А где челнок? — поинтересовался Рас.

— Рядом, под деревом. Не так-то просто было дотащить досюда и тебя, и челнок. Да еще следы замести. Та еще работенка, к тому же мне было страшно — я слышала голос леопарда где-то неподалеку.

Ева явно напрашивалась на одобрение, и Рас похвалил ее. Женщина, просияв, взяла Раса за руку.

— Мне было очень страшно, — пожаловалась она. — И я ужасно устала! И так переживала! Если бы ты умер…

Не было нужды заканчивать эту сентенцию — и без того у Евы по щекам уже текли слезы.

Рас, сжав Еве руку, подождал, пока она успокоится, затем сказал:

— Как только мне удастся чего-нибудь поесть, я снова смогу взяться за весло. И мы отправимся на север.

И вновь они услыхали чавканье лопастей вертолета. Робкое сперва, оно разрасталось и усиливалось — до тех пор, пока машина не зависла, казалось, прямо над головой. Беглецы тревожно поглядывали вверх, где за сплошным зеленым покровом не видно было ни клочка чистого неба; минуту спустя рев начал ослабевать, пока наконец не удалился к югу.

— Нам придется ждать ночи, чтобы повторить попытку прорваться к болоту. А здесь мы сможем покамест поохотиться — в столь густых зарослях невелик риск обнаружить себя.

Ева не сильно вдохновилась идеей Раса. Худая и бледная, она вздрагивала то ли от ночных переживаний, то ли от прохлады, еще не развеянной поднимающимся солнцем.

По реакции Евы Рас понимал, что ей не хотелось бы оставаться одной, но, зная, что в этих джунглях добытчик он, женщина промолчала. Даже серьезно раненный, Рас был лучше приспособлен к выживанию в этом мире — его собственном.

Рас показал Еве, как отыскивать под камнями и замшелыми бревнами личинки насекомых, мелких грызунов, безобидных змеек и все, что могло служить пищей. Она должна быть при деле, пока он не вернется, и при деле достаточно серьезном. Рас предупредил, что ее находки, может статься, и будут их единственной едой, так как охота — это игра случая. Ева, содрогнувшись от омерзения, ответила, что ей как антропологу всякого приходилось пробовать и есть всякое, но она как-то не очень успела к этому привыкнуть. Сейчас, однако, она достаточно голодна — почти достаточно, — чтобы смаковать жуков и червей как жареными, так и сырыми. Стоя под деревом, Ева провожала уходящего Раса взглядом. Юноша, оглянувшись мельком, отметил безотрадные перемены в ее облике: всклокоченное и побуревшее золото волос, перепачканное сажей лицо, глубокие тени под глазами, полуобнаженная исцарапанная грудь и кожа сквозь прорехи в штанах — местами белая, местами обожженная солнцем, местами покрытая грязью. И над всем этим — взгляд побитой собачонки.

Смахнув напоследок мух, во что бы то ни стало вознамерившихся обосноваться на его голове, Рас окунулся в зеленый лабиринт. Но ненадолго. Неожиданно он понял, что охота для него в нынешнем состоянии — воистину игра случая и добыть что-нибудь удастся лишь при невероятном везении. Ни сил, ни терпения, чтобы выслеживать дичь часами, осторожно и бесшумно подкрадываться к ней, молнией вылетать из засады или метать в последний момент нож, у Раса теперь не оставалось. Он попытался подманить несколько любопытных обезьянок на расстояние броска, но неудачно, хотя каких только ужимок Рас не пустил в ход, чтобы завоевать их доверие.

Тогда он направился назад к реке. По пути услышал необычные для джунглей звуки. Замер, затем сообразил, что это Ева шуршит в зарослях, исполняя свое задание, неподалеку от места, где он и оставил ее. Юноша прошел мимо и, устроившись на корточках под кустом, внимательно обозрел илистые склоны берегов. Если бы чуть пораньше, можно было бы поискать зарытые крокодильи яйца, но сейчас уже не сезон.

Единственным живым существом в поле зрения был пегий зимородок, метнувшийся к воде с ветки на другом берегу.

— О, мамагу, мамагу, мамагу! — стал негромко и ласково призывать Рас. Это слово было крокодильим заклинанием вонсу, заклинанием подманивающим. Рас надеялся, что оно долетит вдоль поверхности до бронированных крокодильих ушей и заставит рептилий заинтересоваться его источником. Но после получаса беспрерывного повторения решил, что даром теряет время, и перешел на слово из языка шарикту. Здесь была их территория, и, может статься, крокодилам был лучше известен этот язык.

— Тишшуш, тишшуш, тишшуш! — без устали взывал Рас. И без всякого успеха. Наконец, покинув укрытие, спустился к воде, зачерпнул ладонью и промыл рану на голове. Убедившись, что кровотечение возобновилось, опустил ненадолго голову в реку. Кровь мгновенно растворялась и исчезала в мутном потоке, но Рас прекрасно знал, что мимо чутких ноздрей крокодилов не проскочит даже ничтожное ее количество, будь они хоть с милю отсюда. Через пару минут он разогнул спину и дал солнышку подсушить рану и волосы. Мухи вились над ним, как над покойником, и, обнаружив, что их не отгоняют, как на мертвеце и устраивались. Рас неподвижно лежал на животе лицом к течению реки, правой рукой прижимая к бедру обнаженное лезвие ножа. Когда укусы мух и мошек раззуделись до нестерпимости и Рас уже собрался было отогнать насекомых, из-за излучины показалось бурое пятнышко и, рассекая воду двумя бурунчиками, направилось к нему. Ноздри, точно пустые глазницы, и шишки глаз, точно зрячие ноздри, быстро приближались, держа курс несколько в сторону, и вот уже Рас смог различить под тонким поверхностным слоем тупое, почти прямоугольное рыло.

Юноша наблюдал краешком глаза из-под полуприкрытых век и, хорошо зная крокодильи повадки, не удивился когда тот исчез, растворился в глубине. Если вообразить разум небесным сводом, то человечий пригрел много звезд, в темном же черепе крокодила тускло мерцали всего лишь две-три крошечные холодные звездочки. Но и они проливали кое-какой свет, и его хватало, чтобы крокодил не пытался плыть к лежащему на берегу телу открыто, без утайки. Нет, хищник собирался всплыть у самого берега, внезапно — так, чтобы шутник, пытающийся его провести, больше уже никого не смог бы обмануть. Так, во всяком случае, Расу это представлялось.

Юноша чуть шевельнулся, сдвинулся, чтобы не прозевать появление крокодила, уверенный, что тот сквозь мутную толщу не может сейчас заметить его маневра. Так оно и было, и, когда вода вскипела и раздалась всего в нескольких футах, Рас снова изображал покойника. Юноша не шевелился, даже когда усеянная острыми зубами пасть рептилии приблизилась почти вплотную и продолжала быстро надвигаться. Старый мамагу терял резвость в холодные зимние утра, но сейчас ясно светило почти полуденное солнце, разгоняя его стылую кровь, и он ничуть не мешкал. Он вырвался из-под воды так, словно сама река изрыгнула свою отверженную часть, словно реку вырвало от омерзения.

Из-под полуприкрытых век Рас видел, что бурый цвет от спины к брюху чудовища переходит в более светлый Раздалось голодное урчание, и на Раса пала тень. Размеры тени говорили о солидных габаритах рептилии. Капли, падающие на Раса, холодили кожу. Челюсти, нависшие было над ним, отодвинулись и опустились — тварь собиралась нижней челюстью словно лопатой ухватить Раса за плечо, чтобы затащить в воду.