«Все это фантазии, — решительно и твердо объявил себе Рас. — Вода не пахнет кровью, тут мой нос расшалился. И пауки не ждут момента, чтобы свалиться на голову, не подстерегают за каждой веткой. Наоборот, они боятся меня. Если один и угодил в меня, так только по ошибке. И змеи приблизиться могут лишь по недоразумению. Зачем им нападать на меня? — они ведь не могут меня съесть и прекрасно об этом знают. Остерегаться следует лишь случайных столкновений — от них, впрочем, тоже никто не застрахован».

Когда шесть лет назад Рас впервые посетил Паучье болото, гадюка укусила его почти сразу же после вторжения. Тогда Расу почудилось, что змея именно его и поджидала — как посланец Игзайбера, мстящего за ослушание.

Если Игзайбер действительно хотел закрыть от него болото, он мог бы сбросить Расу на голову одного из гигантских пауков прямо сейчас, не откладывая.

— Ну давай, начинай! — громко выкрикнул юноша. — Я раздавлю их, одного за другим, и все равно пройду к своей цели!

Ничего не произошло. Рас продолжил плавание. Наконец луна, словно выпущенная болотным дьяволом из заточения, воссияла на небе. Ее долгожданные лучи заплясали по листве, колышущейся под слабым ночным ветерком. Внизу, под деревьями, ночной воздух оставался по-прежнему темным, будто затаившийся перед прыжком хищный ночной зверь. И все же часть лунного дождя пролилась сквозь листву; бледные лучики выкрасили серо-зеленым несколько кочек и кувшинок на пути, выхватили из тьмы длинный ползучий стебель, забравшийся по трещине в стволе дерева и триумфально распустивший в ней свой мертвенно-желтый цветок.

В лунном свете паутина обернулась струнами фантастической арфы; перебор этих струн мог быть беззвучен любому, но только не Расу. Округлое мохнатое тельце, метнувшееся со всей своей дюжины ног по паутине вверх, полыхнуло Расу темным пурпуром и скрылось из глаз. Сама же паутина, совершенно несимметричная, кривобокая, странно выдающаяся гранями в одном направлении и только лишь намеченная в остальных — словно алмаз, отшлифованный безумным ювелиром, — была, как отметил Рас про себя, сплетена пауком либо больным, либо свихнувшимся.

Какой манией может быть одержим сумасшедший паук? Какие болезненные, куцые мысли теснятся в его маленькой головке? Должно быть, ковыляют на кривых костылях крохотными красными уродцами, бредут по черному ноздреватому полу сознания. Куда? К просвету, к сияющему в самой сердцевине крошечного мозга образу бриллианта-выродка, поклониться ему или согреть в его холодном сиянии скрюченные лапки? А сверху на них сочится скудный свет, пролившийся прежде сквозь узор паутины и лишь затем совершивший путешествие по заковыристому лабиринту фасеточных глаз.

Раздался громкий всплеск; Рас от неожиданности подпрыгнул и выругался по-амхарски. Затем, увидев в лунном луче голову большой болотной лягушки, звонко рассмеялся. Громкое кваканье — а к первой лягушке присоединились и другие — развеяло ночные страхи, и болото из средоточения опасностей превратилось в обычную грязную лужу. Рас поплыл дальше, успокоенный. Лягушка плыла впереди к своей лягушачьей цели — за подружкой или в поисках пропитания, решил Рас.

Внезапно ее головка исчезла. И она не нырнула, как этого можно было бы ожидать; ее перепончатые лапки еще панически дернулись над поверхностью, прежде чем окончательно исчезнуть. Мелькнул на мгновение толстый черный хвост неведомого обитателя болотных глубин, и на воде остались лишь ленивые круги. Затем вырвался большой пузырь и довольно долго держался на поверхности, пока наконец не лопнул.

Над головой стало еще больше обрамляющей живые арки паутины. Сейчас, когда стало светлее и Рас мог вовремя заметить паутину, он сбивал ее концом шеста, затем гнал плот до следующей. Выскакивали потревоженные встряской сетей пауки, добегали до оборванных нитей и застывали в недоумении. Рас сбивал и их или шугал шестом, и они ударялись в паническое бегство. Один паук с перепугу шмякнулся на плот, и Рас едва не перевернул свое утлое суденышко сам. Паук метался по палубе и уже примерялся к прыжку в сторону Раса, когда конец шеста размазал его и смахнул останки в воду.

Так продолжалось весь остаток ночи. Ближе к рассвету паутина, порою весьма поврежденная, встречалась все реже и реже. И деревья расступились. Болото сильно обмелело, и в конце концов плот безнадежно увяз в иле. Пришлось бросить его, и дальше Рас побрел пешком. Вода, сменившаяся жидкой тинистой кашей, не доходила и до лодыжек. Наверное, здесь можно было отыскать фарватер, ведь и вонсу, и шарикту в своих набегах пересекали болото на лодках, но Бог знает сколько времени это отняло бы. Быстрее добраться пешком, хотя такая прогулка не слишком радовала юношу. В осоке могли скрываться змеи, и теперь, прежде чем сделать шаг, Рас шарил впереди себя шестом. Такой способ ходьбы, довольно медлительный, действовал Расу на нервы.

Ил хватал Раса за лодыжки, порою дотягивался и до икр. С громким чавканьем ноги выскальзывали из его цепких объятий. Казалось, болото мечтает засосать Раса целиком, а пока лишь пробует на вкус. И осока ощетинилась зелеными зубчатыми лезвиями, способными исполосовать в кровь ноги. Разок юношу цапнуло какое-то невероятно кусачее насекомое. Подпрыгнув от боли с невольным вскриком, Рас раздавил его в лепешку, но боль прошла далеко не сразу. А утихнув, оставила на плече след — фиолетовое пятно размером с ноготь большого пальца.

Пройдя милю такого утомительного пути, Рас стал встречать участки почвы повыше и посуше. По ним юноша передвигался еще осторожнее — ему казалось, что край болота, а с ним и новые опасности, уже близко. Встретив в траве змею футов четырех длиной, юноша огрел ее шестом по матово-алой спине и съел в сыром виде, отрезав прежде ослепительно черную голову и выпотрошив.

Он еще не вполне завершил трапезу, когда услышал впереди человеческие голоса. Отбросив остатки змеи в сторону, распластался в грязи, затем внимательно огляделся. Перед глазами, за небольшим водным пространством, возвышался холм или островок, и крики доносились именно оттуда. Вода, в самом глубоком месте Расу по пояс, к берегу стала мелеть, и вскоре Рас, никем не замеченный, выбрался на островок. Заросли на нем имели почти привычный для Раса вид: увитые лианами деревья росли достаточно часто, чтобы при необходимости пробираться поверху, и подлесок был густым.

С высокого дерева на краю островка Рас увидел впереди песчаную косу, не слишком длинную. За нею лежал еще один островок, пониже. И хотя ветви мешали обзору, Расу удалось разглядеть двух мужчин, облаченных в белые одеяния. Оба — худые, очень высокие, длинноногие — были черны как смоль. Наскакивая с криками друг на друга, они сражались, причем один работал копьем, другой же отмахивался мечом.

Воином с мечом в руке был Гилак, король шарикту и старый знакомый.

Три года тому назад один из частых визитов Раса в окрестности деревни вонсу совпал с третьим днем пленения Гилака. Со своего излюбленного дерева за рекой Рас разглядел клетку перед Большим домом. Бамбуковое сооружение, высотой в семь, а шириной фута четыре, висело на перекладине, каждый конец которой был уложен на высокий деревянный треножник. И клетка, и ее необычная опора были выстроены по такому случаю специально, в чем Рас и убедился, подобравшись поближе и подслушав разговоры обитателей.

Об этом говорили все: и женщины на прополке, и подростки, и сторожа северных ворот. Казалось, вся деревня охвачена тревожным ликованием. Пленение короля шарикту было событием, достойным легенд и песен для многих поколений вонсу. Им случалось брать в плен шарикту — последний попался около четырех лет тому назад, — но никогда еще не попадал им в руки сам король. Ему готовились царственные мучения; пытки должны были длиться по меньшей мере месяц; затем намечалось сожжение заживо.

Это и послужило причиной всеобщего ликования. Тревогу же вызывала опасность вооруженного нападения шарикту с целью отбить короля. Следовало принять дополнительные меры по охране увеличить число стражей на стенах и послать разведчиков для слежки за передвижениями противника. А это было нелегко — маленькое племя не могло позволить себе надолго такую роскошь. И часовые, и лазутчики должны были по мере возможности совмещать свои обязанности с охотой. Недостаток дичи и так уже вызывал нарекания и ропот среди вонсу; поэтому Тибасу, вождь племени, обратился к воинам с речью, в которой призвал их к самообладанию и терпению. Им следовало также утихомиривать собственных жен, если те начнут вслух жаловаться. Время сейчас непростое, говорил вождь, но это и время нашего величайшего торжества. Ничто не дается даром, и такой наш успех требует от всех и каждого самопожертвования, тяжкого труда, непрерывных молений и неослабевающей бдительности.