Чтобы искоренить нехватку оружия и боеприпасов, Зиап создал мастерские в непроходимых районах Вьет-Бака. Сначала они изготавливали только гранаты, мины, винтовочные патроны и ограниченное количество ручных пулеметов. Однако уже в 1949-м подпольные производства поставляли армии кое-что посущественнее: среди ассортимента выпускаемой продукции появились даже 120-миллиметровые минометы‹3›. Вместе с тем ни один из этих “заводов” не мог снабдить военных тяжелым вооружением, а потому, не будь помощи извне, вьетнамские коммунисты серьезно отставали бы от противника в плане обеспеченности материальной части. Только появление на политической сцене в Юго-Восточной Азии “китайских товарищей” и их помощь позволили разрешить проблемы снабжения сил Вьетминя необходимым оружием.
Проблема доставки решалась просто – руководство Вьетминя имело под рукой “народ”, а значит, не страдало от отсутствия дисциплинированных и идейно подкованных “кули”. Этот невиданный подвиг “тружеников тыла” так никогда и не нашел по-настоящему заслуженной оценки на Западе. Использование людей вместо ослов продолжалось на всем протяжении индокитайских войн, оно “не вышло из моды” даже после 1953-го, когда в распоряжении вьетнамских коммунистов имелись тысячи грузовиков. В 1954-м, при Дьен-Бьен-Фу, именно такие носильщики перетаскали на своих спинах огромное количество продовольствия для нужд Вьетминя, что среди прочего позволило Зиапу принудить французов к капитуляции. В 1968-м, во время Новогоднего наступления, все те же “кули” несли поклажу северовьетнамских солдат и бойцов Вьетконга, незаметно подбиравшихся к главным городам Южного Вьетнама. Система снабжения с помощью носильщиков была организована тщательнейшим образом.
Штабу Зиапа приходилось точно рассчитывать, сколько и каких предметов снабжения потребуется армии в том или ином случае. Учитывались возможности человека и условия, в которых ему приходилось работать. Вот некоторые выкладки:“…25 кг риса или 15 – 20 кг военного имущества (оружие/боеприпасы) на расстояние 25 км по хорошо проходимой местности в дневное время или на 20 км ночью; 12,5 кг риса или 10 – 15 кг военного имущества на расстояние 15 км в гористой местности днем или на 12 км ночью. На запряженной волом повозке 350 кг груза на расстояние в 12 км в день. На телеге, запряженной лошадью, – 215 кг на расстояние 20 км в день”‹4›.
Носильщиков приходилось призывать на военную службу как солдат, давать им каждому отдельное задание, кормить, наконец. Масштабы этой работы были поистине огромны, поскольку войскам Вьетминя для транспортировки боеприпасов, продовольствия и других предметов снабжения требовалось, по меньшей мере, вдвое больше носильщиков, чем солдат‹5›. В действительности и этот расчет занижен. Насколько можно судить по имеющейся информации, многое зависело от конкретных условий – рельефа местности, погоды, характера боевых операций и т.д. Так или иначе, соотношение четыре носильщика на одного солдата будет, вероятно, наиболее соответствующим истине. Помимо того что носильщиков приходилось призывать на службу, контролировать их работу и так далее, их еще надо было кормить. Вот здесь и проявлялась слабость системы. Хоанг, дезертировавший из Вьетминя северный вьетнамец, прекрасно ориентировался в том, как функционировали тыловые службы коммунистов. По его мнению, во время длительных переходов носильщики поедали до 90 процентов продуктов, которые несли‹6›. Вместе с тем, несмотря на недостатки системы, она работала.
Зиапу приходилось думать о том, как научить бойцов разросшихся численно Главных сил новой тактике боя, иной, чем знакомая им партизанская техника “ударь и беги”. Тут на помощь вьетнамцам опять пришли “китайские товарищи”. Они развернули специальные школы, где учили вчерашних крестьян становиться сапе рами, связистами и даже танкистами. Вьетминь отчаянно нуждался в командирах и штабных офицерах. Китайцы охотно взялись за обучение молодых вьетнамцев, которым предстояло в будущем носить генеральские звезды. Во Вьетнаме и Китае сержантов, младших и штабных офицеров стали обучать китайской тактике и технике ведения боя.
В непролазных зарослях Вьет-Бака руководители Вьетминя натаскивали новобранцев, заставляя их зубрить военную науку как таблицу умножения. Основной упор делался на умение воевать в общем строю, маскироваться и пользоваться главным оружием пехоты – винтовкой и штыком. Все нехитрые движения повторялись до тех пор, пока солдат не начинал выполнять их автоматически. От техники обучения западных военнослужащих подготовка личного состава сил Вьетминя отличалась в целом лишь деталями и несколько иным принципом выбора приоритетных направлений, не говоря, конечно, о политическом воспитании и идеологической обработке, которым коммунисты отводили главную роль.
Программа политического просвещения и воспитания стала невидимым, но наиболее действенным оружием Зиапа, которое ни разу на протяжении двадцати пяти лет боев не давало осечки. Зиап осознавал: воюя с французами (а позднее и с американцами), главное, что смогут противопоставить его солдаты армиям технически несравнимо более развитых государств, – это высокая воинская мораль, революционное рвение и готовность принести себя в жертву на алтарь коммунизма. В 1959 году он писал: “Глубокое понимание целей Партии, безграничная верность делу народа и рабочего класса, готовность к беззаветному самопожертвованию – фундамент, на котором стоит армия… Следовательно, политическая работа с личным составом – вещь первостепенной важности. Это есть душа армии”‹7›. (Курсив Зиапа.) Цитируя Ленина, Зиап добавлял: “…в конечном счете, победа в войне определяется готовностью масс проливать кровь на поле боя”‹8›.
Не будет большим преувеличением назвать программу политического просвещения и воспитания солдат Зиапа “невидимым оружием”. На протяжении обеих индокитайских войн ни французы, ни американцы так и не поняли, каким образом командованию противника удается поддерживать у своих бойцов такой высокий боевой дух, добиваться от них фанатизма и бесстрашия самоубийц. Самый частый вопрос, которым задавались “окопные реалисты” времен Второй Индокитайской войны, звучал так: “Почему их "желтопузые" не идут ни в какое сравнение с нашими "желтопузыми"?” Как-то я слышал тот же самый вопрос, правда высказанный в более деликатных выражениях, от министра обороны Кларка Клиффорда и председателя Объединенного комитета начальников штабов Соединенных Штатов генерала Эрла Уилера. В ходе войны ни солдатам, ни этим двум высокопоставленным чиновникам не удалось получить удовлетворительного ответа. Только теперь до западных аналитиков начинает потихоньку доходить, каким образом Зиапу удалось создать столь совершенных солдат – бойцов, сумевших заслужить уважение своих противников.
Создавая армию фанатиков, Зиап имел в качестве “строительного материала” кучку неграмотных крестьян, побаивавшихся и недолюбливавших чужаков, особенно тех чужаков, которые заседали во властных кабинетах, начальников. Новобранцы Зиапа не осознавали такой категории, как время. Они не знали, что такое спорт, а стало быть, не понимали, что такое работать в команде, и не испытывали коллективного чувства гордости или разочарования. С самого раннего детства центром их вселенной была собственная хижина, а весь мир для них умещался в границах грязной деревушки. Их сознание не оперировало таким категориями, как вьетнамский народ и служение обществу. Не каждый мастер возьмется ковать меч из такого малообещающего материала.
Но у Зиапа имелся подходящий инструмент – программа политического просвещения и воспитания, отчасти позаимствованная у “китайских товарищей”, отчасти доморощенная. Она представляла собой “микстуру” – средство для промывания мозгов, замешанное на пропаганде, отеческой опеке, оболванивании и контроле за мыслями и чувствами подопечных. По настоянию Зиапа политическое просвещение и воспитание занимало половину курса подготовки молодого вьетнамского солдата‹9›. Идеологической работой в частях занимались лучшие армейские кадры, политработники, иначе комиссары. Им принадлежала огромная власть в подразделениях, в которых они служили. От пристального взгляда комиссара простой солдат не мог скрыть даже самых своих потаенных мыслей.
