– А зачем тебе это? – спросил Синицын. – Десять лет прошло. Неужели до сих пор тебя интересуют подробности? Слава Богу, ты жив и в безопасности. Василенко живет где-то на свою пенсию, Милена наверняка нашла нового покровителя. Может быть, уехала за границу, в какую-нибудь Германию. А прочие – что ж, прочие, конечно, убийцы. Но ведь исполнители, не более того, – на его лице появилось выражение откровенного недоверия. – Или ты теперь страдаешь обостренным чувством справедливости?

Черноусов открыл было рот, чтобы рассказать о своем сегодняшнем визите в компанию «Юг-Финансы-2000» и о беседе с неким господином Смирновым. Особенно о намеках в конце встречи. Но вовремя тормознулся. Совсем не потому, что не доверял старому другу. Наоборот: именно потому, что он старый друг. В его понимании сие означало: другу грозит опасность – вперед и с песней. А Виктор не хотел этого. Ему нужна была помощь не друга, а профессионала, почувствовавшего запах жареного в этой истории. И действующего холодно и расчетливо. Он сказал:

– Ты прав, Володя, но понимаешь: во-первых, я профессиональный журналист…

Синицын поморщился.

– А во-вторых, – продолжал он, решив не обращать на это внимание, – сидит вот здесь у меня заноза, – Черноусов постучал себя в грудь. – Я понимаю, что многие диссиденты выше личной мести. Но я-то не диссидент. Я был вполне добросовестным, как сейчас говорят, слугой режима. И потерял все: дом, друзей, возможную семью… Я ведь так и не женился. И скажу тебе откровенно: да, это просто месть. Вот такой низменный мотив. Я считаю себя вправе… – он сам понимал, насколько искусственно звучат его слова.

– Витя Черноусов – Мститель из Сиона, – подтверждая впечатление, буркнул Синицын. – Тоже ковбой нашелся. Из еврейских степей. Могу тебя успокоить: мстить сейчас, скорее всего, некому. Василенко ты не найдешь. Я даже не уверен, что он жив. Что же до убийц, то у меня есть серьезные основания считать, что их вскорости убрали. Так что скорее всего их тоже нет в живых.

– Почему ты так думаешь? – спросил Виктор.

Синицын неопределенно пожал плечами и ничего не ответил.

– Ты ушел из милиции из-за этой истории? – спросил Черноусов после небольшой паузы. – Я прав?

– Не совсем, но толчок был именно тогда, – неохотно подтвердил Синицын.

– Расскажи, – снова попросил Виктор. – Может быть, я действительно опоздал со своим визитом.

– Что ж, если тебе интересно… Мои проблемы начались с того же самого дела. Двойное убийство в Лазурном… Забрали его у меня через неделю. Я только и успел, что запросить результаты вскрытия утопленников… – он пояснил: – Семена Левина и его жены.

– Ну и?… – спросил Черноусов.

– Я предложил, во-первых, объединить те два убийства – парня в пансионате и женщины-пенсионерки – в одно производство, – продолжил он, не отвечая на вопрос. – Дураку было понятно, что действовали одни и те же люди. Плюс баллистическая экспертиза: пули выпущены из одного и того же пистолета, предположительно иностранного производства. А во-вторых, провести доследование по тому несчастному случаю… – он поднялся, подошел к раскидистому кусту смородины, зачем-то провел рукой по листья. Вернулся. – Вместо этого у меня дело забрали, – сказал он. – Сказали, что передают в КГБ. Мол, убит будущий дипломат. А женщина, дескать, мать несостоявшихся эмигрантов, можно сказать, антисоветских элементов. Ну и… – он махнул рукой. – Плюс, как я уже говорил, иностранный пистолет как орудие убийства. Не доказано, но возможно… Словом, аргументы безукоризненные, сплошная иностранщина. Вроде бы придраться не к чему.

– Да, действительно, – сказал Виктор. – Веские основания. И тогда ты ушел? Сразу?

– Нет, тогда меня просто взяла тоска. Неделю пил. Ну, это как раз неважно. Были и еще кое-какие причины. А потом… Подал рапорт, перевелся во вневедомственную охрану. А лет пять назад бросил все это дело вообще. Вот… дачу купил, вожусь тут потихоньку, – он бодро улыбнулся, обвел руками участок.

– Значит, расследование не дало никаких результатов? – уточнил Черноусов.

– А не было, по-моему, никакого расследования. Дело передали в КГБ, я же говорю. Думаю, из-за той дамочки, которую ты сопровождал в Лазурное. Не знаю, почему в КГБ. По-моему, им просто хотелось прикрыть всю эту историю.

– И что дальше? – спросил Виктор. Синицын посмотрел вверх. Августовское солнце стояло в зените, деревья почти не давали тени.

– Жарко, – сказал он. – Может, зайдем в дом? Там у меня вентилятор есть…

– Ты не хочешь больше говорить на эту тему? – спросил Черноусов.

– Больше всего меня выбило из колеи то, что кое-что мне все-таки удалось установить, – Синицын заговорил нарочито-безразличным тоном. – Даже после того, как дело у меня забрали. Просто по причине тугого хода бюрократической машины. Дело забрали, а на мои запросы и баллистическая, и патологоанатомическая лаборатории продолжали отвечать. Эта парочка – искусствовед с женой – действительно не утонули просто так. Результаты вскрытия… В легких вода была пресная, – сказал он. – Пресная, а не морская. И алкоголь. А Левин не пил. Вообще не пил… Их утопили. Не знаю – в ванной, в бассейне, может быть, в речке – но в море выбросили уже мертвыми.

– Ты меня нисколько не удивил, – сказал Черноусов. – Я ведь тебе говорил об этом еще десять лет назад.

– Да, – сказал Синицын. – Это я давно понял… – он снова замолчал, потом спросил, словно между прочим: – Что ты теперь собираешься предпринимать, господин мститель?

Виктор посмотрел на часы.

– Я обещал редактору навестить здешнее отделение Сохнута, – сказал он. – Пора, а то не успею. Вечером буду в гостинице.

– Где ты остановился?

– В «Москве».

– Та-ак… – пробормотал он. – И пробудешь ты у нас еще неделю…

– Может быть, на денек задержусь. Если дело того потребует.

– Понятно. Понятно… – чувствовалось, что Володя уже думает о чем-то другом. Виктор подождал немного, потом поднялся.

– Как тут до трассы выйти?

Володя посмотрел на гостя так, словно его только что разбудили. Черноусов махнул рукой:

– Ладно, найду. Пока, Володя…

У поворота на трассу Черноусов остановился и оглянулся. Синицын стоял в калитке и смотрел вслед приятелю. Его горластая собака прыгала вокруг, пытаясь привлечь внимание хозяина.

Виктор сидел в продавленном гостиничном кресле и смотрел телевизор. Показывали сессию Верховной Рады Украины. «Бардак такой же, как в нашем Кнессете, – подумал Виктор. – Только народу чуть больше». Израильские парламентарии в массе своей норовили сбежать из зала заседаний, и большинство выступающих обращали свои пламенные речи к пустующим креслам. Выглядело достаточно идиотски. Киевские же депутаты заполняли зал почти полностью. Но от этого впечатление было нисколько не лучше. Даже хуже. В разгар скучной и невнятной речи какого-то председателя колхоза, ныне – радетеля национального возрождения, в задних рядах вспыхнула потасовка.

Было часов около десяти вечера, на улице совсем стемнело. Черноусов оставил балконную дверь открытой, снаружи приятно тянуло легким прохладным ветерком, появившимся с заходом солнца. На столике возле кресла стояли две банки датского пива, купленные в киоске в вестибюле, и пачка сигарет.

Виктор понимал, что ему оставили совсем немного времени для принятия решения об отъезде. Отвратительное ощущение от того, что его собираются вновь бесцеремонно вышвырнуть из страны, мгновенно развеяло возникшую было наивную иллюзию перемен. Какая разница: тогда это сделал партийный чиновник, сейчас собирался повторить современный бандит, то есть, бизнесмен.

Виктор выпил пива, переключил телевизор на российский канал и выругался. Здесь тоже было заседание и тоже – парламента. Мало того: здесь тоже обсуждали какую-то ахинею насчет Черноморского флота. И тоже имела место потасовка в проходах. Близнецы-братья, черт бы их побрал…

Он снова вспомнил Смирнова и встречу с Синицыным. Странно все-таки получалось. Судя по тому, что можно было понять о нынешней ситуации в СНГ, вряд ли Виктор действительно представлял какую-то угрозу – тому же Смирнову и иже с ним. Сначала Черноусов подумал: «Боятся свидетеля». Сейчас он и сам понял – чушь собачья. Свидетель? А куда он пойдет со своими показаниями? И что это за показания, выглядят как бред шизофреника. Иностранного к тому же. «Берем Кольский полуостров, наматываем на него колбасу и получается телевизор…» – Черноусов коротко засмеялся. Он вспомнил, как когда-то кто-то из его знакомых медиков поставил ему прослушать пластинку с записью шизофренического бреда. Запись начиналась как раз с этой фразы.