Наталья пожала плечами, зевнула. Вернулась в спальню. Он словно и не заметил.

В его рассуждения не вписывалась смерть старого художника. Ну, это как раз возможное случайное совпадение.

Он допил кофе и поплелся в ванную. Наталья снова прошла в кухню, захлопала дверцами шкафчиков, загремела посудой.

Ему вовсе не хотелось есть, звуки кухонной симфонии действовали на нервы.

Душ немного взбодрил, но одновременно начали болеть ребра и левая нога. Видимо, от последствий вчерашнего падения. После душа Черноусов позвонил Синицыну – естественно, на службу.

– Капитан Синицын слушает, – голос был сух и официален.

– Это я, – сказал Черноусов. – Виктор. Ну что? Как там дела?

– А что это ты звонишь в такую рань? – подозрительно осведомился Синицын. – Что-нибудь новенькое?

– Просто узнать хотел. У меня, слава Богу, новостей нет, – «И надеюсь, не будет», – добавил он про себя. Вслух спросил: – Я тебе могу понадобиться сегодня?

– Может быть, может быть… – чувствовалось, что Синицын занят. – А ты можешь прийти?

– Когда?

– Скажем, через часик.

– Могу, если надо, – ответил Черноусов.

– Думаю, что надо. Хочу задать тебе пару вопросов. Кое-что надо уточнить, – Синицын подумал немного. – Значит, так. Сейчас у нас восемь-пятнадцать… (Черноусов тоже поглядел на часы, они показывали половину одиннадцатого – похоже, остановились еще вчера. Он расстегнул ремешок, положил часы на стол.)

– В девять-тридцать, – сказал Володя. – Договорились? На проходной будет для тебя пропуск, – от положил трубку не дожидаясь ответа.

– Ладно, договорились, – ответил Черноусов неизвестно, кому. Он подумал, что зря поторопился, что Синицын ему вряд ли поможет. После его сумасшедшей догадки насчет содержащихся в письме искусствоведа сведений, следовало торопиться. Нужно было проверить. И как можно скорее.

Черноусов быстро оделся.

– Ты куда? – удивленно спросила Наталья, выходя из кухни. – А как же завтрак? Все на столе.

– Спасибо, солнышко, – ласково сказал он. – Мне нужно срочно сбегать по одному делу. Кофе я уже пил, но по дороге выпью еще. В стекляшке.

Она молчала. Виктор сунул в карман злополучное письмо. Похоже было, что Наталья кое-что поняла.

– И запомни вот что, – сказал он с максимальной серьезностью. – Мы с тобой поссорились. Позавчера. Я уехал в Лазурное с какой-то девицей. Больше ты ничего не знаешь, меня не видела и не слышала.

Ему нужно было поторапливаться: в скором времени они должны были, наконец, понять – письмо покойного содержало какую-то информацию. Могло содержать, во всяком случае. А это, в свою очередь, должно было подвигнуть их на розыски некоего Виктора Черноусова, корреспондента молодежной газеты.

Короче говоря, как ни страшно было Виктору (а ему было страшно и очень), он должен отправляться на вокзал. Единственным шансом выпутаться из истории, в которую он попал не по своей воле, было первым обнаружить то, что они ищут.

Но теперь прибавилась необходимость посетить милицию. По причине никому не нужного утреннего звонка Синицыну. Выйдя на улицу, Черноусов тяжело вздохнул. Солнце уже взошло, по вокзальной площади сновали такси, через неравные промежутки времени громкоговоритель объявлял что-то невнятное. Он бросил взгляд на серое здание с колоннами, украшенное плакатом, сообщающим о том, что здоровье каждого – богатство всех. Где-то в глубине этого здания, в отделении автоматических камер хранения находилось нечто, уже убившее несколько человек. И по правде говоря, Черноусову не очень хотелось идти сейчас туда.

Охотники уже могли догадаться. И в этом случае, его уже ждут.

«Ерунда, – подумал он. – Как они могут догадаться? Я бы и сам ни за что не догадался». И потом – Виктор вовсе не был уверен в истинности догадки.

«К черту, – решил он. – А если бы я вообще не заглянул в письмо? И бояться особенно нечего – слава Богу, уголовный розыск ведет расследование. Значит, государство, в лице капитана Синицына, меня сейчас защищает и оберегает. А из этого следует… – он задрал голову, посмотрел на окна Натальиной квартиры. – А из этого следует, что я должен отправляться к Володе и рассказать ему о своей догадке. Скорее всего, он меня высмеет. Ну и ладно». Он решительно настроился на встречу с Синицыным и был несказанно удивлен, обнаружив себя стоящим перед ячейкой автоматической камеры хранения.

Виктор и сам толком не знал, чего ожидал. Пока он неторопливо пересекал привокзальную площадь, в голове его всплывали самые невероятные предположения: то чертежи атомной бомбы, украденные Бог знает где покойным Семеном Израилевичем. Или, например, двадцать килограммов наркотиков из Малайзии (черт его знает, почему именно оттуда). «Ага, – одернул он сам себя, – карта капитана Флинта. Серебро в слитках, свирепый попугай, йо-хо-хо и бутылка рому…» А больше всего заботило: хватит ли денег, чтобы оплатить хранение. Никакой уверенности в том, что покойник знал, когда именно востребуется его посылка, у Черноусова не было.

И уж конечно не могло ему прийти в голову, что в автоматической камере окажутся всего-навсего три безобидные странички, отпечатанные на плохой машинке и скрепленные обычной канцелярской скрепкой. Черноусов испытал жесточайшее разочарование – настолько сильное, что даже не порадовался верности своей расшифровки.

Теперь эти странички лежали на столе в его квартире, а он сидел, пытаясь понять, что же это может означать.

Нечто вроде каталога каких-то картин. Такой простенький список: художник, название, размеры картины, материал. Например, «Рембрандт ван Рейн. Возвращение Иеффая. 124 х 65, холст, масло.» Или: «Ван Хальс. Портрет молодого человека в черном. 140 х 72, холст, масло». И так далее. Всего тридцать два пункта. Черноусов не был искусствоведом или страстным любителем живописи. Единственным более или менее известным ему названием в списке оказалась картина Тициана «Гомер и его герои». И то потому, что копию ее видел в мастерской у Жени Маевского. Обо всем прочем он мог сказать лишь, что это сплошная классика и что таких знаменитых картин как, например «Джоконда» или «Сикстинская мадонна», известных даже неучам вроде советского корреспондента, в каталоге не было. Вверху значилось: «Государственный художественный музей им. К.Брюллова, с. Покровское, февраль 1980 года. Закрытое хранилище.» Лиловая печать с той же надписью по окружности. Чья-то официальная неразборчивая подпись-закорючка. Дата: «Составлено 19 февраля 1980 года». Шесть лет назад. Никак не верилось, чтобы из-за вот этих трех страничек убивали людей…

До самого последнего момента Черноусов смутно подозревал нечто невероятное. Скорее всего, во нем говорила чисто журналистская жажда сенсации.

Записи покойного Левина уже не казались ему единственным шансом уцелеть. Несолидно выглядели. Хотя… может быть, это шифровка? Алекс – Юстасу, здравствуйте, дружище Штирлиц…

И кем, в таком случае, является Светлана Василенко? Связником? А ее папаша – резидент? А картежник Леня – Джеймс Бонд, агент с правом на убийство? А водитель-похититель – герой-контрразведчик майор Пронин?

Впрочем, скорее наоборот. Герой-контрразведчик – это картежник Леня. А Джеймс Бонд – водитель желтых «жигулей». С правом на убийство… Виктор вспомнил обманчиво-равнодушный взгляд похитителя, бесстрастные смуглые физиономии его помощников и почувствовал, как предательский холодок пробежал между лопаток.

– Что же это они: в собственной стране – и такими методами?… – пробормотал он. Скорее для того, чтобы звуками собственного голоса немного самого себя успокоить. Не удалось. Виктор понял это и неожиданно разозлился. – Ладно, – громко сказал он. – Кто они все такие, в конце концов неважно. А вот кем оказался я во всей этой истории? – он в очередной раз просмотрел листочки Левина и тяжело вздохнул. Ответ на последний вопрос напрашивался сам собой и не устраивал Виктора никак – хотя бы по причине однозначной констатации сомнительного уровня его умственных способностей.