Издательство и автор попросили меня написать коротенькое предисловие к этой книге, в котором я бы изложил свое отношение к ней. Мне трудно судить о ее литературных достоинствах и недостатках, так как вся эта история для меня — то, что я видел, узнал, почувствовал, пережил. Для автора же это в первую очередь художественное произведение, предназначенное для читателя. Для издательства это просто еще один фантастический роман.

И тем не менее, несмотря на некоторые литературные красоты, которые мне не очень по душе, я должен сказать, что автор постарался по мере своих сил точно передать мой рассказ. В некоторых местах ему пришлось что-то додумывать, но это ни в какой степени не искажает общей картины.

По причинам, которые, надеюсь, станут понятными после прочтения книги, мое настоящее имя, равно как и имена остальных участников событий, а также названия озера, города, газеты, в которой я работаю, изменены.

В крошечном кабинетике было душно. Павел подошел к окну, открыл его, но с улицы пахнуло плотным июльским зноем. К тому же возле универмага через площадь у кого-то не заводился «ЗИЛ», и надсадное завывание прокручиваемого вхолостую двигателя назойливо лезло в уши. «Хоть бы побыстрее у него сел аккумулятор», — подумал Павел и закрыл окно.

Он вставил чистый лист бумаги в старенький «рейнметалл». Машинка была своенравна. Иногда она вела себя примерно, строго соблюдала положенные интервалы, а то вдруг по своей прихоти увеличивала их или сокращала. Время от времени Павел заводил разговор о том, что машинку пора выкинуть, но в глубине души знал, что разговоры так и останутся разговорами, потому что «рейнметалл» был редакционным ветераном, а ветеранов в утиль не сдают.

Надо было написать небольшой фельетончик о работе химчистки. Мало того, что клиентов заставляли спарывать пуговицы и пришивать бирки, — они должны были сами отыскивать свои готовые вещи, сами упаковывать их.

Павел представил себе реакцию тети Маши, заведующей приемным пунктом, на фельетон. Огромная, черная, как жук, с капельками пота на верхней губе, она наверняка тут же примчится в редакцию, усядется в кабинете редактора, жалобно скрестит полные, в детских перетяжках руки на необъятной груди, склонит голову набок и начнет причитать скороговоркой: «Что ж он меня позорит на весь город? Давайте штаты, будет этот… сервис. Нету штатов — нету обслуживания. А Пашка стыдиться должен: я его еще махонького знала, когда он не фельетоны писал, а дул в штаны…»

Павел улыбнулся. Общая структура фельетона была ясна: метод доведения до абсурда. Начать с пуговиц, поисков, потом предложить клиентам самим заполнять квитанции и, наконец, самолично чистить свои вещи. Оставалось начало. Допустим, так: самообслуживание — прекрасная вещь, но все на свете должно иметь разумные пределы, в том числе и самообслуживание. Нет. Претенциозно, громоздко и не слишком остроумно, мягко выражаясь.

Он вдруг вспомнил, как кто-то у них на факультете рассказывал, будто у одного столичного фельетониста есть пособие, как писать фельетоны. И будто это пособие похоже на такой картонный круглый фотоэкспонометр — такие же в нем кружки, которые надо совмещать друг с другом. Допустим, нужно сочинить фельетон о крыше, которую жэк никак не желает отремонтировать. На одном кружке находишь быт, на другом — ремонт, на третьем — крыши. Все совместишь и видишь: ничто не вечно под луной, кроме крыши, которая нуждается в ремонте.

Утробный вой заводимого двигателя, смягченный закрытым окном, внезапно стих. Слава богу, наверное, аккумулятор в конце концов сел. Навел вытер пот со лба и подумал, что надо все-таки открыть окно, но в этот момент в комнатку вошел редактор. Как и всегда, он показался не сразу: вначале возник его длиннющий мундштук, затем наиболее выдающая с я точка живота, а затем уже и все остальные детали, из которых был собран редактор районной газеты «Знамя труда» Иван Андреевич Киндюков.

Редактор навел мундштук на Павла и спросил:

— Вы что делаете?

— Да вот пытаюсь фельетончик сочинить о химчистке. Два письма с жалобами.

— Прекрасно. А скажите мне, Павел Аристархов сын, сколько раз за последние годы мы писали о химчистке? Молчите? То-то же. Есть вещи, прекрасные в своей неизменности, например плохая работа химчистки, и не нам с вами покушаться на вечный распорядок вещей. То-то же. Я вам могу предложить темку поинтереснее. Вы ничего не слышали о всяческих нелепостях, якобы имеющих быть в нашем Приозерном?

— Что вы имеете в виду? — осторожно спросил Павел, пытаясь сообразить, чего хочет от него редактор.

— Увы, как настоящий газетчик, обо всем узнаешь последним. Даже Сергей Ферапонтович, когда я у него был сегодня, расспрашивал меня о каких-то дурацких слухах, циркулирующих в нашем прекрасном городке. Будто кто-то видел не то двойника, не то привидение, собаку не то с пятью, не то с шестью ногами. Вот такая текущая информация. Сергей Ферапонтович и предложил, чтобы мы, а точнее вы, остро и едко высмеяли глупые предрассудки.

— Предрассудки?

— Так сказал Сергей Фераионтович. Срок — два дня. Размер — неограниченный. Действуйте, Павел Аристархов сын. И вообще… — Редактор сделал неопределенный жест и вышел из комнаты.

— Иван Андреевич! — крикнул Павел, бросаясь к двери. — Чье хоть привидение?

— Будто бы мужа Татьяны Осокиной, — отозвалось редакторское эхо, — бухгалтера из инспекции Госстраха…

По-крайней мере, можно хоть не томиться в этой жаре, подумал Павел, выходя из двухэтажного домика редакции. Из недвижимого «ЗИЛа» у универмага свисали две вялые ноги водителя, нырнувшего под поднятый капот и, судя по всему, уснувшего там. От райотдела милиции к «ЗИЛу» медленно и неотвратимо шел младший лейтенант Охабкин, и Павел впервые за утро посочувствовал незадачливому водителю. Кокетливая Верочка Шилохвостова, продавщица киоска Союзпечати, протирала, став на табуретку, свой стеклянный кубик. Вокруг маялось несколько молодых людей, делавших вид, что их интересует пожелтевший экземпляр гедеэровской газеты «Фрайе вельт», невесть каким образом очутившийся в киоске. Но взгляды их скользили мимо «Фрайе вельт» и останавливались на загорелых Верочкиных ножках.

И Павел вдруг подумал, что поступил правильно, приехав после окончания факультета журналистики в родной город. Вначале он решил сделать это ради тяжело заболевшего отца, но потом понял, что это вовсе не было жертвой с его стороны: где-то в самой глубине души ему всегда хотелось вернуться сюда. Конечно, в больших городах, в их кипении и бурлении была своя привлекательность: напряженный ритм работы и жизни, день, до отказа заполненный впечатлениями. Зато здесь, в приозерной тиши, все было мило его сердцу, от заглохшего «ЗИЛа» и его водителя, что-то испуганно объяснявшего сейчас суровому младшему лейтенанту, до загорелых ножек Верочки Шилохвостовой под коротенькой красной юбочкой, от серповидного, протянувшегося на восемнадцать километров озера до тихих улочек, на которых новенькие «Жигули» пока еще мирно уживались со старыми, пожелтевшими от лет козами. Козы долго и задумчиво смотрели в полированные автомобильные бока и забывали даже о травке. Что видели они в сиянии синтетической эмали — свое ли просто отображение или контуры будущего, в высшей степени для коз неопределенного? Павел перешел площадь, свернул направо, на Колхозную улицу, и вошел в здание районной инспекции Госстраха.

— Привет, Павел Аристархович! — сказал заведующий, когда он зашел к нему в комнату. — Решили наконец застраховать свою жизнь? Очень правильно. Вот смотрите, какие выгодные условия…

— Спасибо, — сказал Павел, — с вашего разрешения, в другой раз.