Это не было бы так плохо, если бы, по крайней мере, он занимался тем, что ему нравится. Но прошла целая вечность с тех пор, когда его работа представляла собой что-нибудь интересное. Он только и знал, что занимался писаниной, составлял и проверял контракты, работал с теми, кто заключал контракты от имени фирмы, начиная забывать, как выглядит зал суда изнутри. Дэвид изнывал по какой-нибудь выходке, нападению, по которым ему поручили бы защиту в суде. На убийство надеяться не приходилось.

«Если бы да кабы...» — подумал он, становясь под душ. Разве мог он знать, что это был последний день его жизни?

Закончив одеваться, Дэвид зашел на кухню, где увидел Кристину. Здесь его ждал утренний поцелуй и чашка кофе. Он уловил слабый аромат ее духов. Эта свежесть наполнила его воспоминаниями о том, как они ночью занимались любовью. Он сел и улыбнулся, глядя, как она направляется к холодильнику. Не поворачиваясь, она сказала:

— Что будешь есть на завтрак? У меня есть канадская ветчина...

— Отлично. И поджарь пару яиц. Ой, смотри, кофе убежит.

— С кофе все в порядке. Я уже стала думать, что ты никогда не встанешь, Дэйв.

Он улыбнулся: она вызывала в нем страсть.

— Забавно, вчера ночью ты говорила мне что-то другое.

— Ты плохой мальчик, Дэвид.

Крис, пританцовывая, подошла к нему, держа в руке ветчину, поцеловала в шею и шлепнула его сзади. Дэвид быстро развернулся к ней на крутящейся табуретке, но жена уже сбежала от него к плите.

Разбив над сковородкой два яйца, она сказала:

— Я думаю, за прошлую ночь тебя стоит записать в Книгу рекордов Гиннеса. Я боялась, что мы разбудим Дженни.

— Она уже достаточно взрослая, чтобы знать, какие странные и замечательные вещи мама и папа делают друг с другом за закрытой дверью своей спальни. Нам тогда не придется откладывать объяснение, по крайней мере, лет на пятнадцать.

— Прелестная маленькая фантазерка. Мне было двенадцать, когда я узнала об этом. Дженифер, похоже, узнает все еще до того, как выйдет из детского возраста.

— Возможно, ты права. Кошмар, правда?

— Ты хочешь напустить на меня меланхолию с утра пораньше?

Дэвид заверил ее в обратном. Затем они оба замолчали. Это было легкое, непринужденное молчание, без тени неудовольствия.

Кристина занялась завтраком, а Дэвид попытался соединить куски разорванной утренней газеты «Детройт Фри Пресс». При этом он осуждающе покачал головой. За четыре года супружества он так и не отучил Кристину от привычки разрывать газету на страницы, удобные ей для чтения, когда она вяжет на кухне. Он перестал жаловаться на это уже давно. Как только он говорил ей об этом, Крис каждый раз обещала исправиться, но на следующий день снова бралась за старое. Победы так никто и не одержал. Поэтому Дэвид узнавал дневные новости из разбросанных повсюду клочков газеты.

Выяснив, что «Тигры» продули вчерашнюю игру несмотря на дополнительное время, Дэвид выглянул в окно и увидел Дженифер и ее подружку из соседнего дома. Как зовут эту малышку? Кати? Карен? Он не был уверен. Ну да ладно... Дети бросили качели и теперь с удовольствием возились в песочнице. Вчера прошел дождь, и обе девочки так вывалялись в липком песке, что стали похожи на прянички. «Стоит ли сообщить об этом Кристине? Ведь эта милая забава тут же прекратится. Правда, придется все отстирывать, но все же можно подождать», — подумал Дэвид. Ему так нравилось находиться рядом с Кристиной, что он не мог вот так сразу отослать ее с карательной миссией.

Бросив беглый взгляд на все, что его окружало, Дэвид решил, что долгие часы работы стоили того. Просто сказать, что он всем этим доволен, было мало. У него была прекрасная жена-блондинка, которую он не только не обманывал, но даже мысли такой не допускал, и очаровательная дочурка — поразительная смесь всех лучших черт и его, и Кристины. Ну, за исключением тех случаев, когда она плохо вела себя, конечно. Но, к счастью, такое случалось все реже, потому что она взрослела на глазах, ей было уже три года.

Они еще долго жили бы счастливо в этом удобном трехкомнатном домике, если бы Кристина, да и он сам, не стремились иметь жилище попросторнее. Они мечтали, что когда-нибудь переберутся в дом поближе к работе. Но придется подождать, пока его не повысят в должности.

Тогда он сможет позволить себе дорогой дом в Блумфилд-Хилз. Может быть, тогда он сможет вернуться к настоящей юридической практике...

Ну а пока что приходится платить по счетам. Кристина поставила перед ним завтрак и села рядом за кухонную стойку с чашкой кофе в руке.

— Мы идем к Ранстромам сегодня вечером? — спросила она.

— Конечно. Я с удовольствием пойду в гости. К пяти я закончу красить гараж и вымоюсь.

— О боже, я чуть не забыла!

Дэвид посмотрел на жену, догадываясь, о чем она вспомнила, но явно не желая ничего слышать об этом.

— Мне звонили, пока я спал? Ведь так?

Прежде чем ответить, Крис закусила нижнюю губу и посмотрела на Дэвида полным нежного сочувствия взглядом.

— Звонил папа и сказал, что господин Малдун встретит тебя на заводе на Касс-авеню в час дня.

— О Господи! Этот проклятый Малдун избегал моих звонков всю неделю, а сейчас хочет, чтобы я занимался этим делом в свой выходной! Извини, парень, так не пойдет. Он может подождать до понедельника.

— Я так папе и сказала, но, оказывается, Малдун летит в Чикаго в понедельник. В банке хотят посмотреть смету господина Малдуна на восстановительные работы до того, как они выделят ссуду господину Скарпелли. Если ты сегодня не позаботишься об этом, то соглашение окажется под угрозой.

Жениться на дочери босса — это равносильно шпаге с двумя острыми краями. Дэвиду повезло в том смысле, что жена не относилась к его работе как к сопернице. Ее отец, Артур Лоув из компании «Брэдхерст, Вайс и Лоув», внушил своей дочери, что принадлежащая им юридическая фирма является необходимой частью жизни их семьи. Кристина и ее брат Том усвоили это без особых затруднений. Каждый устроился в жизни по-своему. Том сам стал юристом, а Кристина вышла замуж за подающего большие надежды младшего компаньона фирмы. Их это ничуть не беспокоило, это было у них в крови.

Единственной загвоздкой являлось то, что Дэвид не видел в своей жене союзника, если хотел увильнуть от работы. Не потому, что она, допустим, не позвонила бы, подтверждая, что якобы он заболел, такое ей просто даже в голову не пришло бы. Она не понимала подобных вещей. Фирма была семейным бизнесом, и Дэвиду, конечно, повезло. С одной стороны — брак был по взаимной любви, а с другой — он не связывал его по рукам и ногам в профессиональном плане. Его никогда не заставляли делать то, что вызывало в нем протест. Брэдхерст, Вайс и Лоув прекрасно умели ладить с ним. Кто-нибудь из компаньонов фирмы мог проявить непорядочность, но они никогда не допускали того, чтобы на фирму легла хотя бы легкая тень. Никогда не требовалось и отсиживать на работе положенные часы. Обычно все делалось разумно.

Это как раз и было то, чего Дэвид желал больше всего. Ему всегда хотелось, чтобы Кристина относилась с пониманием к его рабочему времени. Все жены, как правило, ревнуют своих мужей к любовницам на работе. Но Кристина являлась полной противоположностью подобному типу замужних женщин, и это немного раздражало.

«Тебе надоела идеальная жена? — подумал он. — Смотри, сглазишь!»

Дэвид глубоко вздохнул, принимая судьбу такой, какая она есть. У него просто идеальная, восхитительная жизнь. Казалось, что кто-то трижды благословил ее, и ему просто нужно учиться так жить.

Он взъерошил жене волосы и сказал:

— Господин Скарпелли тоже собирается туда приехать?

— Не знаю. Я не подумала, что следовало об этом спросить.

Дэвид довольно хмыкнул, затем все свое внимание сосредоточил на завтраке, жадно накинувшись на яичницу. По крайней мере, жена хоть не была всезнающей.

Движение на дороге 1-75 оказалось не таким интенсивным, как обычно, и Дэвид Вандемарк ехал с нормальной скоростью. Направлялся он в Детройт. Его автомобиль «Олдс-88» бежал несколько неровно, и про себя Дэвид отметил, что неплохо бы на следующей неделе отдать его в мастерскую немного подрегулировать. Жизнь Вандемарка была связана с автомобилями, можно сказать, с пеленок. Он был прирожденным водителем и сейчас с наслаждением мчал по шоссе в своем огромном восьмицилиндровом автомобиле. Нефтяное эмбарго было отложено еще на четыре года. Переход на японские малолитражки — предвестники краха человеческих ожиданий и надежд в будущем — не имел ничего общего с его мировосприятием.