– Не-е-ет, – меланхолично протянула я, растерянно почесывая в затылке. – Бред какой-то! Моя покойная мать носила имя Амелия, а вовсе не Маргарита…

– Ну, это еще цветочки, сейчас я тебе ягодки презентую! – многозначительно хмыкнул ангел. – А тебе известно, что этот самый Збышек Мошковецкий ранее звался просто каноником из Катовиц?

– И что? – совсем запуталась я. – По документам о рождении и церковным метрикам мои родители – совсем другие люди: Амелия и Манфред дель-Васто, маркиз де Салуццо!

– Да ты подожди, – продолжал гнуть свое Нат. – Молодой польский каноник потом стал епископом в Вероне, далее – кардиналом Миланским, а затем и…

– Его Святейшеством папой Бонифацием XIII – верховным понтификом и главой святой римско-католической церкви! – торжественно закончил за него Симон де Монфор.

– А это вам уже не хухры-мухры! – всплеснул крыльями ангел.

– Офигеть! – вульгарно прокомментировала все услышанное я, пока совершенно не врубаясь, каким запутанным образом я оказалась замешана в столь невероятной истории, больше смахивающей на байку.

Маргарита не отводила взгляда от потолка, выложенного ровными белыми плитками. Иногда ряд пенопластовых квадратиков внезапно обрывался, сменяясь яркими лампами дневного освещения, неприятно слепившими ей глаза, но и тогда девушка не смыкала воспаленных век, стремясь наказать себя всем, даже этой случайной и незначительной болью. Белый потолок… Когда-то она тоже носила белые, почти ангельские одеяния непорочной невесты Господней, дарованные ей после пострига в монастыре сестер-кармелиток города Вероны, легендарной родины печально знаменитых влюбленных – Ромео и Джульетты! В этом тихом, славном городке, сами улицы которого, казалось бы, навсегда пропитались вечной, неувядающей и запретной любовью. Страстью, не миновавшей и юную сестру Маргариту…

Девушку неловко тряхнуло на очередном повороте узкого коридора, боль в животе вспыхнула с новой силой, она не сдержалась и громко вскрикнула, на одно краткое мгновение вспомнив, что находится в больнице для бедных. Ее истерзанное бесконечным мучением тело лежало на неудобной никелированной каталке, которую уже целую вечность везли между холодных кремовых стен. «Наверное, меня доставят прямиком в Ад! – покаянно подумала Маргарита, сжимая в руке дешевые деревянные четки. – Господи, прости мне мои невольные прегрешения!» Острые, режущие приступы вот уже несколько часов терзавшие ее несчастное худенькое тело, то немного стихали, а то вновь накатывали огненными, беспощадными волнами, выдавливая хриплые, нечеловеческие вопли из ее пересохшего горла. Но Маргарита не решалась попросить стакан воды. Пару раз она стыдливо покосилась на дородную медсестру со смуглым неприветливым лицом, грубо толкающую каталку по неровному полу, и смутилась окончательно. В глазах всех встречающихся ей людей девушка всегда замечала одно и тоже обвиняющее выражение, навечно заклеймившее отверженную, павшую грешницу. Прелюбодейку, посмевшую опорочить белый монашеский покров. А может быть, она все это придумала сама, и на самом деле никто даже не обращал внимания на маленькую хрупкую девушку, почти девочку, обеими руками прикрывающую большой живот, в котором вовсю шевелилось и пиналось дитя. Ни в чем не повинный ребенок, обреченный до конца дней своих носить обидное прозвище незаконнорожденного, просился на свет божий и уже, наперекор всему, вызывал в сердце юной матери огромную волну смешанной с горем любви.

Страшная тягучая схватка опоясала потное тело роженицы, начинаясь в раздираемом судорогами тазу и спускаясь вниз, по влажным ногам, выворачивая лодыжки и ступни. Маргарита испуганно пощупала подол больничной рубашки, неожиданно ставший мокрым.

– Воды отошли, – безразличным тоном констатировала медсестра. – Сейчас доедем до операционной.

– Зачем же в операционную-то? – робко шепнула Маргарита, стараясь не кричать и до крови кусая губы.

– Доктор, который осматривал тебя в приемном покое, сказал, что ребенок идет ножками вперед, – спокойно пояснила медичка. – Наверное, придется кесарить…

Роженица сдавленно ойкнула.

Ее завезли в выложенную кафелем комнату, споро переложили на укрытый клеенкой стол и измазали живот приятно холодящим, мягким тампоном с йодом. В руку ткнулась жалящая иголка капельницы. Маргарита безропотно сносила новые страдания, позволив незнакомым людям в белых халатах делать с ней все, что им заблагорассудится. Была ли и в этом воля Господа? Этого Маргарита не знала. Последнее, что она увидела, стали широкие скулы немолодого доктора, плотно облепленные марлевой повязкой. Темные глаза смотрели напряженно и немного обеспокоенно, оценивая сложное положение молодой матери. «Слаба, – профессионально отметил доктор, критически разглядывая тощие детские ключицы и едва наметившуюся грудь пациентки. – Слишком юна, истощена, анемична. К тому же присутствует сильно запущенный бронхит. А ребенок на удивление большой и активный, но предлежание неправильное. Как же все плохо…»

– Все будет хорошо! – наигранно бравурно пообещал врач и дружелюбно улыбнулся.

В ответ Маргарита расцвела бледной улыбкой и успокоилась. Доктор, в отличие от медсестры, ей понравился. Да еще он пообещал, что ничего плохого с ней не случится. А такому пожилому и опытному врачу, безусловно, можно – нет, даже нужно верить!

– Синьор, – благодарно зашевелила губами роженица, – с младенчиком все благополучно?

Врач непонятно шевельнул густыми бровями, но кивнул уверенно и твердо.

На лицо пациентки легла маска с наркозом. Уже засыпая, Маргарита еще раз почувствовала крестообразное прикосновение тампона к своему животу. «Это знамение! – сонно умилилась она. – Все будет хорошо! Наконец-то – после девяти месяцев угрызений совести, молитв, раскаяния, страданий и мучений. Будет, непременно будет…»

Родителей Маргарита не помнила. Они скончались слишком рано, оставив детям – брату и сестре дель-Васто, огромное денежное состояние, десяток роскошных особняков в нескольких крупных городах Италии да целую когорту опекунов – банкиров, юристов, управляющих. Впрочем, с ними юная Маргарита почти не общалась. Всем занимался ее старший брат – черноволосый и черноглазый красавец и умница, получивший великолепное образование в Оксфорде и Кембридже, Манфред дель-Васто, наследный маркиз де Салуццо. Краса и гордость всего Пьемонта. Первый жених провинции, победитель любых спортивных соревнований, лихой наездник и отменный танцор. Манфреду только что исполнился двадцать один год, и у него не нашлось бы ни одного явного или неявного недостатка. А малышка Маргарита самозабвенно любила своего прекрасного братца, так же отвечавшего ей нежной заботой и полной взаимностью. Оправившись от потери родителей, они зажили беззаботно и счастливо, напоминая двух божьих пташек, искренне радующихся каждому новому дню. Но так продолжалось недолго.

Тот страшный год, положивший начало переломным событиям, исковеркавшим жизнь сестры и брата дель-Васто, начался невинно и безоблачно. Италия справляла Рождество. Тринадцатилетняя, недавно прошедшая конфирмацию Маргарита, немного подуставшая от бесконечных раутов и приемов, решила передохнуть и осталась дома, не поехав на очередное торжество, устраиваемое мэром Салуццо в городской ратуше – кстати, только что отреставрированнойна средства семьи дель-Васто. Чего уж там скрывать, щедрые брат и сестра стали настоящими благодетелями родного городка. Впрочем, все эти сложности ничуть не трогали маленькую маркизу, валявшуюся на диване с интересной книжкой и коробкой шоколадных конфет. По телевизору показывали какой-то нудный боевик, изобиловавший так ненавистными Маргарите сценами погонь и перестрелок. Неожиданно на первом этаже громко хлопнула входная дверь. Девочка поспешно вскочила с дивана и вихрем слетела вниз по лестнице. В холле, изысканно декорированном антикварной сиенской бронзой, стояли двое людей. Первым из них, конечно же, оказался ее брат, немного подвыпивший, но ничуть не утративший своих галантных аристократичных манер. Слегка покачиваясь, он джентельменски помогал стройной молодой даме снять дорогое шиншилловое манто. Гостья гибко повернулась на высоких каблучках, и у Маргариты буквально дух захватило при виде нежного девичьего лица, невероятно прекрасного и нежного. Незнакомка мило улыбнулась и склонилась к малышке маркизе, пленяя изгибом лебединой шеи и околдовывая запахом экзотических духов. Теплые губы скользнули по щеке Маргариты, шелковистые, черные как ночь локоны упали ей на плечо.