– Меня зовут Амелия Амбруцци, – прожурчал нежный, будто серебряная флейта, голос.
Девочка почувствовала себя очарованной. Впрочем, не одна она. Манфред тоже не сводил с Амелии влюбленных глаз, горевших всепоглощающим огнем восторга и желания. Они познакомились на балу в ратуше. Амелия накануне приехала из Рима, намереваясь погостить у мэра Ринальдини, которому доводилась дальней родственницей. Весь город сразу же признал, какой на редкость красивой и гармоничной парой являются их обожаемый Манфред и божественная синьорина Амбруцци. Да, Амелия была божественно, а скорее – дьявольски хороша. Свадьба состоялась через два месяца. Синеокая римлянка стала маркизой де Салуццо. Хотя всех немного удивило, что по настоянию невесты новобрачные отказались от освященного веками и традицией обряда церковного венчания. Ох уж эта современная молодежь, сплошные атеисты!
Вскоре Маргарита начала замечать за невесткой некоторые подозрительные странности. Амелия очень мало ела, мотивируя это неусыпной заботой о фигуре, мало спала, но всегда проводила в своей спальне пару часов, совпадающих с восходом и закатом солнца. Прекрасная маркиза отличалась крайне пренебрежительным отношением к католической религии, не только совершенно игнорируя привычные для всех горожан мессы и исповеди, но даже чуть ли не за километр обходя любые церковные здания. Нательный крестик она не носила, Библию не читала. Подобное святотатство совершенно не укладывалось в набожной головке малышки Маргариты. Но жителям Салуццо было отнюдь не до чудачеств новоявленной аристократки. Город поразила странная болезнь, не только значительно подорвавшая здоровье многих граждан, но даже унесшая жизни нескольких из них. Врачи бессильно разводили руками. Да и сам цветущий маркиз Манфред заметно побледнел, осунулся и ослабел. И может, не случилось бы ничего непоправимого, если бы однажды Маргарита не зашла без стука в спальню молодоженов и не узрела окровавленные губы Амелии, медленно и нехотя отрывающиеся от шеи ее брата… Девочка пришла в ужас.
В эту же ночь двое дюжих слуг грубо, без лишних разговоров скрутили Маргариту и отвезли в строгий веронский монастырь сестер-кармелиток, чтобы там ее постригли в монахини. В принципе, истово верующая в Господа девочка, испуганная чуть ли не до заикания, да к тому же тихая и застенчивая от природы, обрела в мирной монастырской жизни спасительную пристань и особо не противилась участи безгрешной божьей невесты. При постриге, к некоторому своему удивлению, она получила то же имя – Маргарита.
Так миновало еще полгода. И если что-то и нарушало смиренную жизнь сестры Маргариты, так только волнения о судьбе брата, от которого не приходило не единой весточки. А потом девушку начали мучить видения…
Маргарита немного подросла, но с приходом регулярных и естественных девичьих недомоганий стала еще стройнее и конфузливее. Своей стыдливой красотой она напоминала нежного беззащитного ангела. Но несколько последних недель ее сильно беспокоили весьма красочные видения, повторяющиеся ночь от ночи. Во снах ей являлся могучий архангел Гавриил, облаченный в золоченые доспехи, изрекающий пространные речи об избранности сестры Маргариты, обязанной стать матерью нового божьего воина. Выслушивая наставления господнего посланца, девушка смущалась и краснела. А архангел довольно прямолинейно пояснял, что вскоре в монастырь явится особенный священник, должный послужить делу высшего промысла и заронить в лоно Маргариты семя, дарованное самим Господом. И Маргарита невольно попала под чары этих нескромных речей, возомнив себя чуть и не новой Марией – Матерью Иисуса из Назарета.
И действительно, через пару дней в монастыре состоялась торжественная месса, на которую прибыл сам архиепископ Веронский. Следует признать по справедливости, этот уважаемый прелат уже не отличался первой молодостью, но обладал впечатляющей мужской красотой, находившейся в самом ее расцвете. Пастырь владел безмерным обаянием, был умен и начитан, умел тонко пошутить и привлекал к себе людей необычной харизмой. Юная сестра Маргарита глянула на епископа в первый раз, и сердце ее замерло. Это, бесспорно, был он, тайный супруг, обещанный ей архангелом Гавриилом.
Церковный орган гремел, наполняя собор торжественной мелодией псалма. Будоражащие душу звуки парили в лучах проникающего через витражи дневного света и свободно взлетали ввысь, под золоченый купол, словно выстраиваясь в незримую колонну веры и самопожертвования. Напевы молитв почти осязаемо поддерживали сводчатый потолок, сплошь разрисованный сценами сотворения мира. День шестой по книге Бытия – нагие Адам и Ева обмениваются первым, пока еще непорочным поцелуем… Маргарита вздрогнула и смущенно прикрыла побледневшее от волнения лицо краем белого монашеского покрова. Среди прекрасных картин ей постоянно чудились настойчивые глаза архангела Гавриила – умоляющие, напоминающие, воодушевляющие. Девушка задохнулась от собственных нескромных мыслей и неосторожно вдохнула слишком глубоко… Тяжелая цепь, удерживающая распятие на ее непорочной груди, предательски звякнула. Стоящий в первом ряду архиепископ Веронский сердито обернулся, менторским взглядом отыскивая нарушителя спокойствия. Из мертвенной бледности Маргариту мгновенно бросило в лихорадочный жар. Прелат обвел укоризненным взором прелестную стайку молодых монашенок, снисходительно улыбнулся их радующей душу свежести и робости, и уже отвел глаза, как вдруг вздрогнул всем телом и поспешно оглянулся вновь. Эти глаза – серые, огромные, чистые, будто два родника с прохладной ключевой водой. Так могла смотреть только она – напророченная суженая, посуленная епископу архангелом Гавриилом… Епископ присмотрелся внимательнее, жадно не пропуская ни зардевшихся ланит, ни беззащитной лилейной шейки, ни смиренно переплетенных на груди полупрозрачных пальчиков. «Ангел, сущий ангел! – против воли мелькнуло у него в голове. Прелат смущенно отвернулся. – Ох, грех-то какой несказанный! Искус дьявольский – плотский и сладкий, хоть и обещанный самим Господом!» Мощные грудные мышцы вздымались непокорно и бурно, сердце билось частыми безумными рывками, по упругому мужскому торсу прошел неконтролируемый трепет и многообещающе спустился в чресла – оформившись, затвердев… Епископу стало стыдно за свою бунтующую, не поддающуюся усмирению плоть. Серые девичьи глаза преследовали неотступно, затмевая и роскошь собора, и благочестивый смысл творимой его губами молитвы. Он уже почти не слушал службу, ему виделись невинные губы, пока неприступно сжатые, но такие нежные и манящие. Насупленные светлые бровки. Да еще самое дивное чудо из чудес: ее волшебные волосы, золотыми завитками выбивающиеся из-под льняного монашеского покрова! Два крохотных бугорка, едва заметно приподнимающих грубое черное платье. И руки ее, бедра ее, чрево ее… Епископ чуть не застонал вслух от еле сдерживаемого телесного волнения, казалось бы, с помощью бичевания и постов изгнанного из помыслов уже давным-давно. Ему чудилось – он слышит даже ее легкое свежее дыхание, отдающее ладаном и миррой, овевающее его разгоряченную шею. И, перебивая слова молитвы, в сердце росло, будто приливная волна роковой страсти, одно лишь имя, затмевающее даже божью благодать, – Маргарита, желанная моя, возлюбленная моя!
Роза оказалась колючей. Зря Маргарита решилась ее сорвать. Девушка болезненно вскрикнула, на кончике пальца повисла крупная алая капля крови.
– Позволь, я помогу тебе, дитя мое! – негромкий сочувствующий голос прозвучал над плечом Маргариты. Сильная рука протянулась и бережно обернула страдающий пальчик белым, безупречно отглаженным платком. Маргарита благодарно потупилась.
Он – высокий и широкоплечий, нависал над ее непокрытым затылком, опасаясь вспугнуть резким движением или неосторожным словом. Рядом с ним она выглядела маленькой девочкой, немного испуганной и неуверенной в себе, но уже прирученной и готовой повиноваться. Епископ улыбнулся. Он взял ее узкую ладонь и галантно поднес к своим губам:
